Полковник стремительно вышел из-за стола, прошел двойной полог входа в палатку и преградил путь входящему:
— Ну, имею я право сам разобраться?.. Вот поговорю и расскажу тебе. Потерпи уж!.. — он вернулся в палатку, почему-то долго ждал, пока стихнут шаги капитана.
— А вот теперь давай, живо!.. — сказал он.
— Товарищ гвардии полковник, если я вам принесу подписанные документы, то это ведь готовый список?..
— Ну, так… Для ясности!.. В другом документе, который лежит вот здесь, этот перечень есть, полностью, — он показал. — А во-вторых, если не ОБЩЕСТВО, а СОДРУЖЕСТВО, то все дело меняется. Понял, «почему козел хвост поднял?» — он повеселел, развел руки и показал, что в них ничего нет. — Пусто!.. А ну, живо!
— Есть живо! — лейтенант откозырял, развернулся по всей форме, но между двумя пологами палатки его остановил окрик:
— А ну, назад!
Он чуть не запутался в этих парусах… Вернулся.
— Вот что, декабрист: «живо», не значит, «быстро». Шевелись, но не торопись, — со значением произнес Захаренко. — У вас есть время до наступления темноты. И оба документа передадите мне лично. Таков приказ. ЛИЧНО! — он ткнул себя большим пальцем в грудь.
Это был намек на спасение.
* * *
В ТОЙ ПРОСТОРНОЙ ЗЕМЛЯНКЕ, рассчитанной на все сообщество да еще на гостей, находились двое: Василий Курнешов и взводный. Курнешов сидел под окном и плотно подпирал стенку, а хозяин маялся между топчанами и хозяйственным отсеком, словно пробовал раздвинуть стиснутое пространство.
— Кто начал охоту на нас?.. — спросил Курнешов.
— Те, кто не воюет. Им же надо что-то делать или изображать.
— Кто?..
— Какая разница? Я же вижу и слышу — мы у них «вот тут» торчим!.. Только не могу понять — за что?..
— По-моему, ясно. На тебя — за гонор. За взгляд. За намек на независимость. За везучесть. За то, что вокруг тебя всегда живые люди… А вокруг них — покойники… А тут — шутка ли, раскрыть «подпольное гвардейское общество офицеров!» И где? На фронте!
— Да какое оно «подпольное», о нем все знают. Докопаться бы кто?.. Я бы из него…
— «Я бы, я бы!»
— Ну, МЫ.
— Этого еще не хватало — открыть охоту друг на друга. Даже думать не смей!.. Тогда всем крышка. Сразу припаяют терроризм. Да еще групповую!
— И правильно сделают. Здесь все террористы!.. Ну, кроме тебя.
— Тут замены штрафбатом не будет… А еще знаешь за что?..
— Знаю, — весело рявкнул взводный. — Сам догадался!.. — он рассмеялся, да так азартно, как будто объявлял начало игры, а на кон ставил корову с хомутом и колокольчик в придачу.
Курнешову этот азарт не понравился:
— Э-э-э, полегче… Делай все так, как повелел гвардии полковник Захаренко… Он нас вытаскивает.
— Не могу… — но взводный не был так уж тверд. Курнешов понемногу натягивал вожжи:
— А вот я, например, не хотел бы видеть, как командир комендантского взвода завяжет глаза одному упрямому лейтенанту. Вот это будут жмурки!.. Поставят на колени перед строем…
— Не поставят.
— Ты просто не веришь, что с тобой могут поступить еще хуже, чем с каждым из нас.
— Не поставят!
— Догадываюсь, что ты имеешь в виду. Великолепно, но глупо… И потом подумай, что они сделают после этого со всеми нами… Ну, представь себе. Ты же видел, как расстреляли этого рыжего, кудрявого интенданта?!
— Ну, то интендант. По-моему, он был совсем не рыжий, а даже лысоватый, и фамилия у него была, помню, Шулер.
— Вот-вот… Он был серо-буро-малиновый в крапинку. И бритый наголо. Но именно ему всадили пулю в затылок. И, по-моему, не одну.
— Если я буду думать об этом, я не смогу воевать…
— А куда ты денешься?
— И, вообще, не смогу… Он воровал фронтовые посылки и подарочную водку…
— «Подарочную водку!» — передразнил его Курнешов. — Вранье! Не мог он проглотить столько продуктов и выжрать столько спиртного. Это же не ящики, это вагоны! Он издох бы от несварения, дрисни или цирроза печени. А он был тощий старший лейтенант интендантской службы. Да еще еврей.
— При чем тут?..
— При том! — рявкнул Курнешов, как с перепугу, что на него вовсе не было похоже (он вообще никогда не повышал голоса).
— А кто же тогда все это?..
— Ты когда-нибудь научишься соображать?.. Светлейшее командование! Досточтимый штаб! Разные военные советы — дорогие гости из тыла. Инспекторы и проверяющие, которые пьют больше, чем все алкоголики мира!.. Ну, может быть, домой семьям кое-что и отправили — самые чадолюбивые. Крохи какие-нибудь. Только навряд ли. Сами все выжрали. Вместе с интендантством, разумеется, эти своего никогда не упустят, шакалы… Конечно, и со спецотделами, наблюдательными, карательными, истребительными и другими — все вместе!.. А когда всплыло и дальше ехать было некуда, поставили на колени кого?.. Его — серо-буро-малинового в крапинку. Чтоб короче было. И яснее.
— Великолепно! — взводный опять рассмеялся, несмотря на всю нелепость и абсурдность момента. — Нет, ты не «и.о.», ты самый настоящий начальник штаба — аналитик!.. Но ты полагаешь, что за такую речугу тебе пуля не в затылок, а в задницу будет?..
Курнешов прижался к стене, задрал руки вверх и проговорил:
— Сдаюсь. И умолкаю… Если бы не этот сволочной донос, я бы даже тебе никогда таких слов не сказал… Забудь!.. Я хочу, чтобы ты не фордыбачился и послушал хорошего человека.
— Тебя, что ли?
— Его… Полковника Захаренко.
* * *
Что-то непристойное было в этом горьком веселье. Да и не веселье было, а угар какой-то. В землянку входили скрытно, по одному. Охрана была удвоена… Подписывали по очереди новые подделанные документы — Устав, Нормы поведения, где весь текст остался тот же, поменяли только название. И запивали это паскудство еще более паскудным самогоном под названием «Табуретовка». И не закусывали.
Все знали, что с этого момента тупая фальшь вползла в содружество и само значение штандарта — «БЕгущие НА Помощь»… Потом куда-то сматывался хозяин землянки. Затем были посиделки. Была музыка — аккордеон. Кто-то что-то напевал, невероятно бодрое. Но все шло шиворот-навыворот… Ну, какие там «Нормы поведения», какой «Устав», когда все принимали участие в подделке не только текста, но и двух-трех подписей. Ведь все все знали и обманывали всех… Были трезвы, как стекло, а в глазах стояли пьяное омерзение и ненависть. Ненависть к непреодолимым обстоятельствам. Плюс пустота.
* * *
Воспоминания кончились. В землянке на Висленском по-прежнему сидели Курнешов, уполномоченный СМЕРШ и взводный.
— Кто тогда донес на нас?.. Еще там, на Брянщине?.. Кто? — доискивался хозяин землянки.
— Я тогда только-только к вам в батальон пришел. Вспомни… — сразу ответил смершевец.
— Или спасать, или топить — кто?
— Вот чем хочешь — не я.
— Это не разговор. Или — или…
— Да вы ж ему…
— Неправда. Мы не по этой части, — чуть смягчил Курнешов.
— Про тебя-то я знаю, — отмахнулся. — А он?! — Бо-Бо указал на хозяина.
— Ручаюсь, — Василий клятвенно поднял руку.
— Кто? — твердил свое взводный, но руки вслед за Василием не поднял.
— Он… — Борис Борисович кивнул в сторону входной двери. — Майор Градов.
Взводный не удержался и снова присвистнул. После изрядной паузы Василий заметил:
— Слушай, по-моему, ты вместо ругательства приспособился свистеть?..
— А что?
— Ничего. Заплати штраф.
Взводный пожал плечами, мол, о чем речь, и полез в карман.
— Ребята, вам думать надо. Дело дрянь. Думать надо, — проговорил Борис Борисович.
И добавил совсем тихо:
— Если про такой разговорчик узнают — всем хана. А меня удавят прямо в землянке… И чего меня понесло?..
* * *
Елка была украшена чем попало. В основном навесили консервных банок. Банки качались и поблескивали. Сквозь деревья светила луна.
— Стой, кто идет!
— Другое, это я.
— Пропуск.
— Анадырь… Отзыв?
— Антапка! — Оба шутили, и пропуск и отзыв были другие.
— С Наступающим вас, гвардии сержант Другов.
— И вас, товарищ гвардии старший лейтенант, с Новым годом! И с присвоением звания.
— Спасибо.
Неприлично трезвый для такой даты, полностью одетый, взводный лежал на топчане, укрытый полушубком по самый подбородок. Лежал не двигался — как застыл. Уставился в потолок. Начищенные головки сапог и голенища торчали из-под края полушубка.
Суровый и Беспощадный, хоть изредка, хоть один раз в этом проблеске земной жизни, прояви к ним (и ко мне), н е т, не снисхождение, а сострадание, и пусть тогда любовь придет сама… Или не придет
Аминь.Раздался слабый стук в дверь.
— Ну-ну!.. — дверь не была заперта.
Вошла и туг же прикрыла за собой дверь… (кто бы вы думали?) — Юля.
