Он прогремел неожиданно громко в тишине оврага. Я выстрелила еще раз, потом — еще.
Мы подошли к мишеням. Оказалось, все три пули попали в мишень — фигуру по пояс.
— Н-ну… — протянул, обрадовавшись, лейтенант. — Здорово! Вот как надо стрелять! — обернулся он к удивленным красноармейцам с гордостью, будто это его заслуга.
Видно было, что он доволен больше, чем я, чем Лена. Когда я протянула ему винтовку, он взял ее осторожно, как хрупкую вещь, и, качнув головой, посмотрел на нее так, будто в ней заключался какой-то секрет, неизвестный ему.
— Где же вы так научились? — спросил он с уважением.
— В стрелковой школе.
— Молодцы, девчата! — Он протянул винтовку Лене: — Попробуете?
— У меня плечо побаливает… Но я могу! — сказала она.
— Нет, нет! У нее сильная отдача.
Он сосредоточенно уставился на винтовку, потом посмотрел на меня, на Лену и весело предложил:
— Знаете, девчата, оставайтесь-ка у нас в части, а? Возьмем вас на довольствие, как положено. Будете довольны.
Мы с Леной переглянулись: может, и в самом деле остаться? Ведь мы хотели воевать — вот и случай подвернулся.
Но вдруг Лена, напустив на себя важность, насмешливо спросила:
— А воевать-то вы умеете?
Лейтенант густо покраснел и, опустив глаза, стал рассматривать носок своего сапога, слегка постукивая им по комку глины. Сапоги у него были новые, как и вся форма. Совсем еще мальчишка, примерно нашего возраста, он, видно, только недавно прибыл в часть из военного училища.
Наступило неловкое молчание. Лена, которая не собиралась обижать лейтенанта, теперь жалела, что так получилось.
— Нет, мы хотим, мы очень хотим остаться!
Наступив на комок глины, лейтенант с силой раздавил его, как бы желая этим сказать, что он хоть и молод, но сумеет справиться с врагом не хуже других…
— Завтра мы придем. Можно? — спросила я, и он, вскинув голову, уже весело посмотрел на Лену.
— Приходите, девушки, приходите!
— А если нас будет трое, возьмете? — справилась Лена, имея в виду Олю.
— Возьмем, возьмем! Приходите обязательно!
Нам пора было возвращаться. Попрощавшись с лейтенантом и красноармейцами, мы уже направились к узкой тропинке, по которой спускались со склона, когда Лена, вдруг остановившись, спросила:
— А как вас зовут?
Лейтенант, смотревший нам вслед, смущенно улыбнулся:
— Толя…
— Мы придем, Толя! Вечером, после работы! — крикнула она.
Поднимаясь по тропке, Лена несколько раз оглянулась: Толя стоял на том же месте, словно ждал, когда она обернется.
— Слушай, Лена, как же быть? Может быть, останемся? Ведь будут же они воевать! — говорила я Лене, когда мы вернулись к себе.
— Конечно, будут! Давай сходим к ним сегодня после ужина.
— Тогда надо найти Олю! Она бригадир, ей же нельзя так, сразу, все бросить, — сказала я, считая дело решенным.
Мы поспешили рассказать обо всем Оле, которая, естественно, должна была присоединиться к нам. Однако Оля, выслушав все до конца, подняла нас на смех.
— Значит, лейтенант Толя! — медленно и раздельно произнесла она, переводя взгляд с Лены на меня. — Так?
— Почему лейтенант? Не лейтенант, а в воинскую часть мы хотим… — стала оправдываться я.
— Вот дурочки! Да этот Толя просто разыграл вас!
Лена начала горячо возражать, защищая Толю:
— Нет! Не такой он, чтобы обманывать! Мы стреляли лучше всех, понимаешь! Он серьезно!
— Серьезно! Тоже еще — главнокомандующий нашелся! — продолжала Оля. — Да у этого вашего Толи есть командир, а у того — еще командир! Ясно?
— А может быть, они не возражают, — сказала я.
— Вот и узнайте, возражают или нет! Лейтенанта обворожили! Вот потеха!
— А мы узнаем! Сегодня же! — пообещала Лена.
Но когда, поужинав, мы отправились за овраг, чтобы серьезно поговорить с Толей и обязательно с его командиром, то никого там не нашли: воинская часть срочно снялась и куда-то ушла. Возможно, прямо в бой…
Уже почти два месяца мы ходили по лесам и полям Брянщины и Орловщины, копая противотанковые рвы. Фронт приближался. Иногда мне казалось, что в сутолоке разных дел и событий, связанных с войной, о нас могут забыть или спохватятся слишком поздно и мы останемся здесь совсем одни, безоружные. Может быть, даже окажемся во вражеском тылу. Но нас не забывали: время от времени к нам приезжал представитель из Брянского обкома партии, привозил газеты, письма, сообщал новости. Правда, сводки о положении на фронте были неутешительные, но все же мы находились в курсе событий и не чувствовали себя отрезанными от внешнего мира.
Все чаще летали над нами вражеские самолеты, держа курс на Брянск. По ночам слышны были глухие взрывы. В небе вспыхивали зарницы.
Однажды после работы Оля сообщила:
— Бабоньки, пришло распоряжение срочно возвращаться в Москву. Выйдем в одиннадцать вечера, после ужина.
Наш последний переход мы совершали в темноте. В той стороне, где находился Брянск, небо розово светилось. По мере того как темнота сгущалась, небо становилось все ярче, пылая оранжево-красным заревом, и было похоже, будто среди ночи из-за горизонта вдруг показалось солнце.
Когда ночью мы вошли в город, кое-где после бомбежки еще пылали дома, рушились стены. Низко над Брянском стлался багровый дым.
На станции стоял эшелон, который должен был увезти нас в Москву. Пришлось долго ждать, когда починят железнодорожные пути, разрушенные бомбами.
И вот мы едем. Лениво постукивают колеса, будто спешить некуда. Медленно уплывает вокзал, освещенный заревом пожара. Проходит минут пять, когда мы слышим раскатистые взрывы…
— Бомбят, — говорит тихо Лена.
Вскоре, уставшие, мы засыпаем, сидя в тесноте.
Ритмично стучат колеса, и кажется, что они говорят: «Е-дем в Моск-ву… Е-дем в Моск-ву…»
Лена во сне что-то бормочет, потом, застонав, вскакивает и кричит:
— Стреляют!.. Бежим!.. Бежим!..
— Успокойся, Лена, мы в поезде.
Я осторожно усаживаю ее на место и глажу по спине. Сонная, она вздыхает и, медленно опустив тяжелые веки, кладет голову мне на плечо.
Стучат, стучат колеса: «Е-дем в Моск-ву…»
На Белорусский вокзал поезд прибыл днем. Толкаясь, все высыпали из вагонов — вот она, Москва! За два месяца бродячей жизни мы совсем отвыкли от городского шума, от гудков машин, звона трамваев. Теперь, окунувшись в сутолоку города, обрадовались ей, нашей Москве. И были благодарны за то, что она существует, что в ней по-прежнему кипит жизнь.
Заполнив вагоны метро, шумно и возбужденно переговаривались. Все обращали на нас внимание: загоревшие до черноты, запыленные, мы были похожи на чертей. Только зубы да белки глаз резко выделялись на лицах. Москвичи разглядывали нас, строили предположения.
— Это беженцы! Из Белоруссии! — уверенно заявляла полная дама в шляпе.
А мы смеялись. Нам было смешно слышать это и было весело оттого, что наконец-то мы дома. Пусть думают, что беженцы. Пусть думают что хотят.
А мы — в Москве…
Вот и наш институт. Длинное приземистое здание с боковыми крыльями. И кирпичные корпуса общежития. Все на месте, никаких изменений, если не считать того, что вместо большой клумбы напротив главного входа в институтское здание теперь глубокая воронка от бомбы. Стекла в окнах уже вставлены…
Сентябрь промчался быстро. Занятия, которые шли своим чередом, никого сейчас особенно не интересовали, тем более что учебный год только начинался. Субботники, воскресники.
Нас постоянно куда-то «бросали»: то мы ездили на уборку овощей, то строили склады, то рыли окопы, делали песчаные дорожки и рисовали зеленые деревья на аэродроме, чтобы сверху летное поле было похоже на парк.
Мы втроем, Оля, Лена и я, посещали школу медсестер, организованную в институте, совершали марши в противогазах, шагая по шоссе в студенческой колонне, а я, кроме всего прочего, ходила еще и в дальние походы по лесам Подмосковья.
Однажды, в начале октября, я вернулась из очередного похода, длившегося два дня. Переходя вброд лесную речку, я простудилась. Меня лихорадило.
— Ты что это такая красная? — встретила меня Оля, когда я вошла в комнату общежития.
Я устало опустила на пол рюкзак и повалилась на кровать. Не было сил даже раздеться.
— Горло болит… И голова…
Она быстро раздела меня, сунула мне под мышку термометр и, как всегда, принялась ругать:
— Какого черта ты суешься в ледяную воду?! Ночью было минус три! Тоже мне — умники! Если б действительно нужно было…
Оля не очень-то одобряла походы по лесу, считая, что сейчас это пустая трата времени. Зато в школе медсестер она была одной из лучших: быстрое всех могла сделать любую перевязку, наложить шину, перенести «раненого»…
