— Разрешаю, — кивнул Черный.
Больше вопросов не задавали, стали друг с другом прощаться.
Едва Соболь остался один, к нему приблизился Зуев.
— Куда собираетесь идти, командир? — спросил он. — В каком месте надеетесь прорваться?
— Думаю уйти на южный участок района окружения, товарищ член Военного совета… А пробиваться собираюсь в направлении деревни Тютицы.
— Почему именно там?
— Видите ли, еще в декабре сорок первого я ходил с полком по тылам противника, места эти знаю неплохо.
— Имею встречное предложение, Иван Дорофеевич, — улыбнулся Зуев. — Вместе с вашими людьми пойду к южному фасу горловины и я. Там осталась в кольце окружения 305-я дивизия. Поднимем ее и попробуем вместе с дивизией пробиться с боем на Теремец Курляндский. Годится?
— Конечно! — загорелся Соболь. — Дивизия — это не группы по два десятка человек… А как же приказ оттуда?
— Вырвемся отсюда, майор, кто осудит за то, что оказалось нас на выходе куда больше.
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА
о пленении гвардии полковника Слепко Александра Васильевича
14 и 15 мая 1942 года 4-я гвардейская стрелковая дивизия сдала боевые позиции и ушла в тыл на формирование. Из состава дивизии 3-й гвардейский стрелковый полк, которым я командовал, был оставлен на позициях по случаю отсутствия частей для замены сроком на 3–4 дня, как мне это объяснил врид командира дивизии, полковник Бугачев. Я, мол, поступаю в распоряжение 2-й ударной армии… Прошла неделя, началась вторая неделя, а смены никакой не было.
30 мая 1942 года немцы окончательно сомкнули кольцо, и 2-я ударная армия очутилась в полном окружении. Немцы продолжали сжимать кольцо. 4 июня 1942 года мой полк был сменен одним из полков 92-й стрелковой дивизии, номер полка не помню.
Со своим 3-м гвардейским стрелковым полком поступил в армейский резерв 2-й ударной, выполняя различные задания командующего по прикрытию отдельных направлений и отражению немецких атак. Вскоре кольцо было сжато примерно до радиуса 2–3 километров, продовольствие и боеприпасы ниоткуда не поступали.
20 июня командующий армией приказал собрать артиллеристов, так как артиллерия бездействовала по случаю отсутствия снарядов, и всех влить в состав моего полка. Таким образом, к вечеру 20 июня я получил около 600 человек бойцов и укомплектовал ими полк, доведя его до 800 штыков. Это была самая сильная часть в армии. В других соединениях, например в 46 сд, 21 июня было около 80 штыков, аналогично и в других частях и соединениях.
21 июня мною был получен приказ командарма передать один из батальонов командиру 46 сд, а с двумя батальонами продолжать составлять армейский резерв, что мною было выполнено, я направил командиру 46-й дивизии первый батальон.
21 июня со стороны наших, прорвав немецкое кольцо, прибыли шесть танков во главе с капитаном, фамилию не знаю. Они привезли нам поздравление комфронта Мерецкова и его благодарность за мужество и стойкость. Но вслед за танками кольцо снова сомкнулось. Тогда штабом армии командиру 46 сд и силам моего 1-го батальона было приказано совместно с танками сделать прорыв. Начались боевые действия. Вначале был успех, но потом батальон понес большие потери, атака задохнулась.
Утром 22 июня я получил приказ штаба армии передать в оперативное подчинение еще один батальон, а самому с одним батальоном оставаться в армейском резерве. К 10 часам утра 3-й батальон, переданный командиру 46-й дивизии полковнику Черному, уже перешел в наступление. К вечеру 22 июня прорыв был сделан.
В этот прорыв вечером направились вереницей раненые, а также команды за боеприпасами и продовольствием. Я начал просить у командующего разрешение отправиться к своим с оставшимся со мной батальоном, чтобы прочно закрепить сделанный прорыв, но получил ответ, что там все обеспечено. «Вы будьте готовы действовать по моему сигналу», — сказал мне командарм.
23 июня в 10 часов утра немцы снова закрыли кольцо. К вечеру 23 июня я получил сигнал действовать, но эти действия ни к чему не привели. За два-три часа батальон был разбит. Таким образом, полк был уничтожен по частям. Сил в армии больше не было. 24 июня по приказу члена Военного совета армии дивизионного комиссара Зуева был создан отряд из командного состава примерно около 300 человек и поставлена задача: ночным штурмом прорваться. Предварительно боевая техника, танки и другое было уничтожено путем подрыва.
Командовал отрядом начальник 1-го отдела штаба армии, полковник, фамилию не помню, В этом штурме участвовал и я, но эта ночная атака не увенчалась успехом. Мы понесли большие потери, уцелели единицы. Я потерял около 15 командиров, в том числе комиссара Златкина.
25 июня встретил полковника Черного, командира 46-й дивизии. Он мне сообщил, что было последнее совещание у члена Военного совета армии Зуева. Есть указания сверху оставшимся в живых выбираться мелкими группами, действовать партизанским способом. Я начал собирать своих. Собрал четыре человека командного состава, одного старшину и двух красноармейцев. Начали ползком пробираться через линию немецкой обороны, но были обнаружены и встречены сильным перекрестным огнем. Потеряли убитыми двух красноармейцев и двух командиров, в том числе и адъютанта. Один был ранен. Отползли обратно, нашли пустой дзот, забрались в него и решили держаться. К вечеру 25 июня кольцо было сжато на площади в полкилометра… по центру беспрерывно били минометы, продолжали бомбить немецкие пикировщики. Наш дзот, находившийся в 50 метрах от немецкой линии, подвергался пулеметному огню и ручным гранатам. Сидели голодные, боеприпасов никаких не было.
Вечером 27 июня снова пошли искать выход, но нарвались на немецкую засаду и были неожиданно пленены. В плену находился в городе Кальвария, Литовская ССР, с 10 июля 1942 года по 15 марта 1943 года, в офицерском лагере военнопленных. С 15 марта по 19 июля 1943 года был в Морктпоикау, Австрия. 19 июля 1943 года бежал, но был задержан и направлен в концлагерь Дахау, где пробыл с 1 сентября 1943 года по 29 апреля 1945 года.
Освобожден американскими войсками.
…Бывший полковник-гвардеец вернулся на Родину, к жене и детям, спустя некоторое время, в течение которого госпроверка выясняла лояльность Александра Васильевича в отношении Советской власти. Госпроверка в те годы была непредсказуемой лотереей. Могли тебя снова отправить в концлагерь, теперь уже в системе ГУЛАГа, могли полностью простить, вернув звание и членство в партии. Могли решить судьбу и компромиссно: свободу оставить, а в полном статусе гражданина не восстанавливать.
Слепко прошел по третьему варианту. Долгие годы писал в инстанции письма с просьбой вернуть ему звание коммуниста. Тщетные попытки убивали богатырское здоровье Александра Васильевича, которое не сломил даже лагерь смерти Дахау. Он все больше и больше мрачнел, замыкался, тяжело переживая отстраненность от партии, за идеалы которой сражался у Мясного Бора.
Наконец, бывший командир гвардейского полка умер. И когда он лежал, прибранный в последний путь, в дверь квартиры Слепко позвонили. Вдова Александра Васильевича открыла и увидела улыбающегося человека.
— Я из горкома, — радостно представился он, — Принес вашему мужу добрую весть. Он наконец восстановлен в партийных рядах!
Судьбу Кружилина определил Шашков. Поначалу ему предписали выходить с группой, где старшим был Александр Георгиевич. Но когда вечером 22-го июня немцы устроили в Долине Смерти светопреставление и вновь закрыли коридор, начальник Особого отдела сказал старшему лейтенанту:
— Бойцов у тебя от роты осталось — кот наплакал… Командовать некем, а начальников в группе выхода хватает. Есть у меня к тебе последнее поручение, даже не приказ, а просьба. Возьми с собой надежного бойца и отправляйся в штаб Антюфеева. Поможет ему вывести дивизию сюда, пусть за нами сразу и выходит. И побереги его, все-таки единственный в армии генерал среди комдивов…
От роты Кружилина осталось пятеро бойцов. Четверых он передал охране Особого отдела, взял с собою сержанта Чекина, с ним решил отправиться на КП командира 327-й дивизии. А по дороге Олег завернул туда, где располагался медсанбат Марьяны. «Надо ведь навестить жену, — думал Кружилин, — узнать, каково ей, не нужна ли помощь…» Хотя и понимал, что помощи ей он оказать никакой не сможет. У него боевой приказ Шашкова, у Марьяны раненые на руках и святой долг сестры милосердия.
Медсанбата на прежнем месте не было. Оставались палатки, брезентовые крыши их кое-где провалились, завернулись и стены, обнажая топчаны, на которых лежали умершие от ран бойцы и командиры. Трупов и вокруг, на земле, под деревьями, на расстеленных плащ-палатках было довольно. Кое-кто из раненых был еще жив, одни тихо стонали, глядели в радостное июньское небо с выцветшей от яркого солнца голубизной безразличными, равнодушными к происходящему глазами.
