— Ясно, Гильберт, — поддакивал Хольт.
Хольт и Гомулка уже несколько дней упражнялись в стрельбе. Земцкий по утрам нес караул. Часовому с вершины горы на много километров открывалась синяя даль. Феттер, сидя на складном стульчике перед входом в пещеру, насвистывал какой-то мотив. Он чистил грибы. В пещере, вход в которую они значительно расширили, висел над огнем котелок с водой. Накануне Вольцов обнаружил в капкане зайца. Но Феттер, или «ротный повар», как именовал его Вольцов, к великому своему огорчению, не мог его зажарить — у него вышли все жиры, да, кстати, и весь хлеб; последнюю горсть ржаной муки он сегодня извел на грибиой суп. Хольт и Гомулка внизу, в лощине, упражнялись в стрельбе, целясь в жестяную коробку с песком.
— Вам нет смысла ходить на охоту, — объявил им Вольцов. — Только дичь распугаете. Поупражняйтесь сперва.
Гомулка метился из штуцера без сошек и после каждого выстрела исчезал в облаке вонючего дыма.
— Прямое попадание! — говорил Хольт, приставив к глазам бинокль. Зепп безостановочно заряжал и стрелял с расстояния в семьдесят пять метров.
— Ты попадаешь в мишень два раза из трех, — сказал Хольт, — дальше ты не двигаешься.
— Живую цель легче поразить, — ответил Гомулка, опуская ружье. — Это старая истина. А теперь давай опять ты. — Они подошли ближе метров на тридцать. Малокалиберная винтовка Хольта издавала сухой звонкий звук, напоминающий щелкание бича.
— Отлично, отлично! — сказал Гомулка. — Мы делаем успехи.
Они взяли ружья и, выйдя из ущелья, поднялись на вершину мелового плато.
Перед входом в пещеру стоял Вольцов в одних трусах. Хольт и Гомулка принялись чистить оружие.
— Ничего, кроме грибного супа, — объявил им Феттер. — Если и сегодня придете с пустыми руками, с завтрашнего дня объявляю пост.
Вольцов искупался в ручье, на его коже сверкали капельки воды.
— Стреляйте все, что попадется, — приказал он. — Вороны тоже съедобны, если их сварить в супе. Мы с Земцким нынче вечером отправимся в поле, накопаем два рюкзака картошки. Кроме того, я пошатаюсь по деревням, посмотрю, как и что. — Одеваясь, он отдавал все новые распоряжения. — Надо набрать грибов и насушить их. Внизу за ущельем вот-вот поспеет черника. Христиан, возьми себе на заметку. — Феттер именовал Вольцова «шефом» и рабски ему повиновался. — А кроме того, — продолжал Вольцов, — мы же собирались удить рыбу.
— Это опасно, — предостерег Гомулка. — На реке нас могут увидеть.
— Ну, на ночь-то можно поставить удочки, — предложил Хольт, подумывавший об условленной встрече с Визе. — Поручите это мне. Реку я беру на себя.
Феттер снова заскулил, что у него нет маргарина.
— Попробуй приготовить что-нибудь без маргарина!.. Вот если бы раздобыть свинью! — добавил он мечтательно.
Все уселись хлебать грибной суп. Земцкому Феттер отнес его порцию в кастрюльке. Хольт и Гомулка стали снаряжаться на свою первую охоту.
— У вас вид робинзонов, — ухмыльнулся Вольцов. — С таким оружием только на мамонтов ходить. Ни пуха ни пера! — крикнул он им вдогонку.
Охотники спустились по крутой, еще не утоптанной тропке п, пройдя ущелье, выбрались на широкую долину. Держа ружья под мышкой, они двинулись в восточном направлении дремучим лесом, с трудом продираясь через цепкие кустарники и густой подлесок. В кустах раздался пронзительный предостерегающий крик сойки. Хольт вскинул винтовку.
— Как по-твоему, соек едят? — спросил он шепотом.
— Едят, но лучше не стрелять, еще спугнешь что-нибудь посущественнее.
— Ее крик все равно разгонит всю дичь. В лесу это как полицейский свисток.
Сойка опустилась на ветви дуба, ее пестрое оперение светилось сквозь листву. Глубокий выдох, предварительный спуск курка, взять прицел. Выстрел. Птица упала наземь в облаке взлетевших перьев. Хольт перезарядил. Первая добыча! Хольт сунул сойку в рюкзак, и они побрели дальше.
К вечеру вышли на широкую прогалину. Здесь протекал прозрачный ручей. Они расположились на отдых у лесной опушки. Дул прохладный ветерок.
— Ты когда-нибудь вспоминаешь о доме? — спросил Хольт.
— Нет, — сказал Гомулка. — А ты? Вспоминаешь наш город? — Хольт покачал головой. — Ну а трактир… помнишь, в деревне… куда нас привезли на сбор урожая?
Хольт напряженно смотрел в сторону. Вопрос застиг его врасплох.
— Иногда вспоминаю, — прошептал он после долгого молчания.
Неподалеку в траве они увидели зайца, он стоял на задних лапках, поводя ушами и закатывая глаза… Очень медленно и осторожно Хольт поднял малокалиберку. Он заставил себя двигаться спокойно и внимательно целиться. Гомулка приложился щекой к прикладу штуцера, готовясь стрелять, если Хольт промахнется. Сумерки, только бы не дернуть при спуске курок! Голова с длинными ушами дрожала над мушкой. Когда грохнул выстрел, заяц высоко подскочил, упал на траву и затих. И в ту же минуту где-то в ощутимой близости вырвалось из кустов какое-то крупное животное и легкими пружинистыми скачками понеслось по прогалине. «Стреляй!» — крикнул Хольт, но штуцер уже прогремел. Гомулка исчез в клубах едкого дыма. Эхо прокатилось по лесу. Гомулка вскочил. Он наклонился вперед и с лихорадочной поспешностью вставил в ствол новый патрон. Животное уже скрылось в лесу за прогалиной.
— Бежим! — крикнул Хольт. — Это косуля, а может, и олень. Они бегом пересекли прогалину, перемахнули через ручей.
На опушке леса раздался торжествующий возглас Гомулки:
— Есть!
Хольт увидел большую лужу крови, которая быстро впитывалась землей, и широкий кровавый след, неожиданно обрывавшийся.
— Там, в кустах!
Они раздвинули ветви. Что-то опять зашумело в листве, тень ринулась в сторону, казалось, ее можно ухватить руками. Из зарослей, где пряталось раненое животное, кровавый след вел дальше. Гомулка с внезапным испугом схватил Хольта за руку:
— Вон он!
Метрах в тридцати в кустах укрытый сумерками лежал олень. Он опять с трудом поднялся на передние ноги и повернул к ним голову, увенчанную могучими рогами. Гомулка стал на колено, прицелился. Хольту казалось, что прошла целая вечность; но вот прогремел выстрел, и эхо затерялось в верхушках деревьев. Едкий привкус черного пороха наполнил нос и рот. Олень рухнул наземь. Гомулка уронил ружье, вскочил и собирался уже издать победный вопль, как Хольт остановил его.
— Тише! Еще кого-нибудь принесет!
С минуту они стояли и напряженно слушали. Нигде ни звука.
— Никто сюда не придет. Мужчины все на войне, а женщины в лес не ходят, боятся.
Гомулка поднял свой штуцер и забил в него новый патрон. Они постояли над убитым зверем. Олень в предсмертной агонии изрыл рогами вокруг себя всю землю и теперь неподвижно лежал на боку. Гомулка сосчитал отростки на рогах.
— Двенадцать. Значит, бык старый и убит по всем правилам… А ведь мог и здорово морочить нас, тем более что мы без собаки. — Первый заряд угодил оленю в бок под лопатку, второй пробил шею у загривка.
— Я так и знал, что выстрелил удачно, — с удовлетворением сказал Гомулка. — Он напоролся на мою пулю…
Хольт побежал за зайцем. Потом они оттащили оленя поглубже в чащу дубняка. — В нем добрых два центнера, вес изрядный!
— Настоящий охотник никогда не скажет об олене «изрядный вес», — поправил его Гомулка. — Только — добрый олень, отличный, знаменитый. То же самое и о рогах. С провинившегося берут штраф в виде взрослого оленя, а кроме того, ему полагается посвящение охотничьим ножом.
— Это как же? — спросил Хольт.
— Три удара плашмя. При первом ударе старший охотник возглашает: «Это за моего милостивого князя и господина!» При втором: «Это за рыцарей, добрых людей и барских холопов!» А при третьем: «Это во славу благородных охотничьих правил!»
Хольт рассмеялся. Но они так и не решились разделать свою добычу.
— Тебе уже приходилось свежевать оленя? Лучше за это не браться. Давай, оттащим его в кусты. — Они засыпали кровь на опушке и в кустах, а затем повалили молодую елочку и продели ствол в связанные ноги животного.
— Так хорошо, — сказал Гомулка.
— На войне придется таскать ноши и потяжелее, — заметил Хольт.
Гомулка разжег небольшой костер. Они зажарили сойку на открытом пламени, она была с голубя величиной. Не удовлетворившись таким ужином, они надели зайца на палку и принялись жарить его на медленном огне.
Спустилась ночь. Хольт разостлал плащ-палатку и улегся, прислонясь головой к оленьей туше. Гомулка опустился на корточки рядом и подбрасывал сучья в костер. Капли жира, стекая, шипели в пламени. Между кронами деревьев высыпали звезды.
Хольт смотрел в небо, как той ночью, несколько дней назад, в чужой темной каморке. По правде, я давно ее забыл. Когда я пытаюсь ее вспомнить, передо мной встает другое лицо…
— Ты вот спросил меня… — обратился он к Гомулке. — Тогда в трактире это, честно говоря, произошло помимо моей воли. Я, правда, желал этого, но не так! А иначе поступить не мог, всю жизнь считал бы себя трусом! Я и сейчас не знаю, стыдиться или нет.
