— Где деньги?
— Отдал за еврея.
— Искать Рабиновича!
Через несколько минут стрельба стихла. Я уже на нашей земле.
— К чехам идти?
— Приказа не было!
— Черт!
Слышу невнятный спор, идет на повышенных тонах, в основном обычный мат.
— Уходим! В машину! Группу оставить здесь до рассвета, если кто будет на поле — забрать!
Загнув голову чуть не до земли, больно уперев ствол пистолета в между лопаток, иногда подпинывая сзади, меня полубегом ведут в сторону машины. Микроавтобус. Швыряют на пол, сверху ноги, ствол автомата в шею.
Поехали. Машину подбрасывает на кочках, голова бьется о металлический пол, автомат сильнее вдавливается в шею. Руки за головой.
Пока получается все как надо. Все видели, как я отдал деньги, мне передали заложника; кстати, этого заложника я хотел передать в органы правосудия, тем самым выторговывал себе прежнею работу. Но тут что-то случилось с дедом, если бы не было деда, то сумку мне пришлось расстегнуть самому.
Там было самодельное взрывное устройство, даже не столько взрывное, сколько зажигательное. Все примитивно, по-детски. Но надежно. Устройство безоболочное, собрать по фрагментам почти невозможно. Ну, были там бутылки с бензином и маслом. Это запрещено законом? Нет!
Ладно, меня сейчас будут прессовать. Надо отдохнуть. Видимо, тащат меня в столицу Ставрополья — Ставрополь. Надо беречь силы, в том числе и эмоциональные.
Сначала будет сокрушающий натиск, потом изнуряющие опросы, допросы, угрозы, посулы. Следователи и опера будут меняться, потом потащат на полиграф. Потом все сначала, и снова полиграф. Надеюсь, что не отойдут от привычной схемы.
Я раздавлен, я сломлен. Мне страшно, я плачу от страха и случившегося, я снова та самая собачка, что была в моем сознании несколько часов назад. И теперь выдержать этот эмоциональный фон страха нужно до самого конца. Это очень важно.
Полиграф невозможно обмануть, при условии, конечно, что тебя не готовят все детство в нелегалы, простому смертному это невозможно. Но его показания можно смазатьпостоянной картиной страха или боли. Причинять себе боль не хотелось.
Спецыкурили и пепел стряхивали прямо под ноги, на меня. Еще способ психологического давления. Ничего, я сам недавно был таким же. И давиля похлеще этого пепла.
И аз воздам! — вдруг вспомнилась мне цитата из Библии. Евреи написали, потом греки подключились. Евреи, евреи, евреи, кругом одни евреи.
Будем думать, что Рабинович все сделал как надо. Я же по телефону ему сказал то, чего он никогда не делал. Чтобы при начале перестрелки он откатывался на пятьсот метров. Не знаю, понял он или нет.
Но когда я увидел, в каком он состоянии, то продублировал это прямым объяснением. Не понял или не сделал — сам дурак! Как только меня потащили: Черепанов — тот самый казак из поезда, и его приемный сын, они должны были найти Рабиновича, спросить пароль (узлы связи) и эвакуировать Андрея к себе.
Я сильно рисковал. Очень сильно. Но другого выбора у меня не было. Оставил ему все свое снаряжение, даже ножи из подошв ботинок вытащил. Тот, что в часах остался — ерунда. Была типичная самозащита, а дедок сам себя рванул, сжег.
8.
Судя по тому, что стали чаще останавливаться, понял — приехали в город.
Даже на посту ГАИ остановили.
— Документы. Машину к досмотру!
Старший машины показал документы.
— Счастливого пути! — поехали дальше.
Минут через двадцать добрались до места. Все тело затекло, я не чувствовал его. Пинками выкинули из машины и, низко пригибая мне голову, потащили в какое-то солидного вида здание. Затолкали в одну из комнат.
— Раздевайся!
— Полностью?
Удар по почкам был ответом. Я упал на колени.
— Браслеты снимите, я не могу расстегнуться.
— Сними, — по-прежнему вокруг меня маски-шоу.
Я начал растирать запястья. Кисти опухли и потемнели. Больно, чувствую, как кровь побежала по венам.
— Быстрее!
— Сейчас. Сейчас! — я раздавлен, растоптан, мне страшно и больно.
Суетливо, негнущимися пальцами пытаюсь расстегнуть пуговицы. Не получается.
— Быстрее! — меня несильно толкают пристегнутым рожком автомата.
Я падаю, ударяюсь плечом о стену.
— Стоять!
— Да сейчас, сейчас! Пальцы затекли! — я продолжаю бороться с пуговицами, молниями.
На пол летят куртка, свитер, рубашка, майка; присаживаюсь на самый краешек стула, развязываю шнурки на ботинках, снимаю их, потом брюки. Грязь на них засохла и они стоят колом. Остался в одних трусах. Потираю плечи. Холодно. Но моих конвоиров это не волнует. На руках вновь защелкивают браслеты и, толкая вперед, ведут по длинным коридорам. Я бос, пол мраморный, очень холодный. Видимо, дорожки ковровые у них только там, где большие начальники ходят.
Заталкивают в просторный кабинет. Верхнее освещение не включено, горит лишь настольная лампа на столе, светит прямо на стул. Меня подводят к этому стулу и швыряют на него. Я закрываюсь скованными руками от слепящего света.
— Смотреть прямо! — голос из темноты, из-за лампы.
— Свет! Больно! — выдавливаю из себя.
Мне уже не надо притворяться. Холод и страх делают свое дело. Кожа покрывается пупырышками, меня бьет мелкая дрожь.
— Фамилия, имя, отчество, убрать руки от лица!
— Салтымаков Алексей Михайлович.
— Убрать руки!
Я убираю. Свет слепит глаза, я закрываю веки. Лампу направляют немного в сторону. Записывают. Слышно как шариковая ручка скребет по бумаге. Рядом вспыхивает еще одна яркая лампа — снимают на видеокамеру. Психолог тоже здесь. Он потом будет много раз прокручивать пленку и сверять реакцию на вопросы. Адекватно или вру.
Теперь надо довести себя до исступления. Это важно. Страх смажетреакцию. Я начинаю сильнее трястись телом. Лицо делаю более испуганным, взгляд встревоженным. Бегаю глазами, пытаясь увидеть собеседников.
Следуют автобиографические вопросы. Еще вопросы. И плевать, что я сижу перед ними в трусах, и мне очень холодно.
— Цель прибытия в Ставропольский край?
— Обмен.
— Какой обмен?
— Выкуп заложника, находящегося в плену у преступников, на чеченской территории.
— Зачем?
— Чтобы передать его в руки сотрудников ФСБ.
— Ложь!
— Я клянусь! Мне это предложил капитан Толстых! Он сказал, что Рабинович шпион! Я хочу восстановится на службе! А он был моим пропуском. Гарантом!
— Почему не выходил на связь с органами безопасности здесь в Ставрополье, Моздоке?
— Так я же не знал, что вы в курсе событий и за мной могли следить бандиты!
Все это я проговорил скороговоркой, не задумываясь, смотрел только прямо, сквозь лампу.
Потом начались новые вопросы, но к ним я был готов. И вот настало время очень важного вопроса. Я давно его ждал, очень ждал.
— Зачем сигнализировал зажигалкой и фонарем?
— Вам и сигнализировал, что Рабинович у меня.
— Откуда ты знал, что мы находимся при обмене?
— В автобусе я срисовал всю вашу бригаду наружки, потом специально звонил из хозяйского дома, знал же, что телефон на контроле, вы все и узнали. Я же говорю, что вел Рабиновича к вам.
— Врешь ты все! — раздался новый голос из темноты. — Сейчас я тебя по Указу Президента на месяцок в СИЗО оттартаю, и засуну не в БС, а в пресс, там из тебя мигом Машкусделают. Как тебе такой расклад?
На языке нормальных людей это означает, что меня хотят отправить следственный изолятор временного содержания и определить там не в камеру бывших сотрудников, а в пресс-камеру, где из меня по заказу моих же бывших коллег сделают пассивного педераста. И все это будет продолжаться, согласно новому Указу Президента, вопреки уголовно-процессуального кодекса не три дня и не десять, а целый месяц.
Коллеги, язви их в душу, могли это устроить. Я учитывал и этот вариант, но тогда я из тюряги не выйду. Чтобы я — боевой офицер позволил уголовникам надругаться над собой?! Не удержусь — придушу, а там и меня кончат…
Тут мне уже не надо было разыгрывать ужас, он и так пёр из меня. Все тело била уже не мелкая, а крупная дрожь, подбородок дрожал, челюсти лязгали помимо моей воли. По всему телу прокатывались волны.
Все, терять нечего. В бой! Вперед! У-хо-о! Я вскочил со стула и, пока меня не усадили назад, отшвырнул лампу, она грохнулась об пол и разбилась. Темнота полнейшая. Сбоку вновь вспыхнул прожектор видеокамеры.
— Тебя бы гада самого в иваси! — заорал я.
Голос дрожал и вибрировал от страха.
— За что меня в пресс-хату?! За то, что я рисковал и вытаскивал Рабиновича с чеченской территории?! А ты здесь планы писал! Какого х… ты не послал людей за этим евреем пархатым?!
