– Ты думаешь, что сразу лицом к лицу с ними столкнешься? Не завидую тебе, если это будет так, если в глаза им живые придется заглянуть. Заглянешь – значит слишком близко подошел. Вряд ли потом кому пересказывать придется. Лучше уж мертвых духов после боя рассматривать… И не думай, никогда не думай, что хитрей их. Духи за тобой весь день могут наблюдать из укрытий, а как найдут слабинку, самое уязвимое место – так засадят туда. И вот еще… Не стесняйся быть дотошным и въедливым с бойцами. Не сюсюкайся – на шею сядут. Если не можешь строгостью держать – бей! Мордобой на войне – хороший воспитательный прием, профилактика против потерь. Видишь, что оборзели «слоны» – мочи их! Чтоб не разбаловались и вольничать не привыкли после Чистякова. За этими хануриками, знаешь, глаз да глаз нужен! Следи, чтоб бензин не сливали духам, чтоб броники не снимали на выезде. Сдохнет от пули – сам потащишь! Видишь, что не слушаются – зап.здячь в харю! Только силу они понимают, только силу! У Женьки они как шелковые были. И сберег их Женька. Теперь благодарны, что мочил их каждый день, живы остались…
– Но ты ведь не бьешь их, как Чистяков… – подловил Епимахов.
– Вот прослужишь здесь с полгода, тогда решай, либо по печени солдата бить, либо на «Вы» называть… Я, кстати, ты меня просто не видел на боевых, но я, если надо будет, могу похлеще Женьки двинуть, если за дело…
– Знаешь! – переключился Епимахов, и с выражением маленького озорника и проказника рассказал: – Вчера после отбоя, только свет погасили, по потолку казармы топот. Я уж думал прямо целое стадо мышиное несется в другой конец модуля пожрать. Обгоняют друг друга. Боятся опоздать к столу. Лапами скребут по фанере. Бойцы из наряда, знаешь, что придумали? Они уже, оказывается, с полсотни мышей уничтожили, мышеловки расставляют.
– Женька особенно любил это дело.
– …а вчера слышу – щелчок. Подбежали. Попалась мышь! Честное слово, такая радость была! Бойцы визжали, как дети.
– Да они и есть дети…
– Они мышь в ведро пустое посадили, а сверху бензинчиком из банки брызнули, я боялся, что пожар будет, ничего, и спичку кинули! У-у-й! Ты б видел! Мышь воспламенилась, больно, наверное ей, горит вся, и носится по дну ведра, как очумевшая! И все ржут! Такой факел прямо получился!
– Ты, давай-ка загляни, – Шарагин кивнул на модуль, – все ли там в порядке, и пошли на обед. Есть хочется.
В курилке возле столовой, под масксетью ждали обеда проголодавшиеся офицеры и прапорщики.
У штаба же полка, расправив плечи и выпятив грудь, картинно вышагивал, будто богатыря былинного изображал, подполковник Богданов, оставшийся на время за командира в части. Все в курилке поглядывали на бравого офицера с кулачищами, подобными баскетбольным мячам.
– Говорят, он кулаком духу в чайник однажды заехал и тот сдох сразу…
…неприятный взгляд у подполковника… мурашки по
коже… деды при его виде стягивают за спину отвисшие ремни…
боятся… уважают… строг не в меру Богданов… и редко справедлив…
самодур… поставят на полк – сдохнем здесь… такие командиры
только о званиях и должностях мечтают…
– …сдалась тебе эта Югославия, Петрович! – громко говорил прапорщик. – Чего ты там будешь делать?
– В военторге эти вишни югославские в банке продают. Как их там? Юготутун на банке написано.
– Ну.
– Хочу поехать на завод в Югославии и посмотреть, каким образом они все косточки из ягод вынимают.
– Наверняка машина у них там это делает, – предположил капитан Осипов. – Действительно интересно, я и не задумывался никогда…
– Или сидят вручную выковыривают.
– Не-е-е, вручную, столько банок, не-е, тяжело.
– А что?! Запросто. Ты знаешь, сколько взвод солдат может картошки начистить за час?
– Мешков пять.
– Какой пять?! Десять! Только.издюлей надо отвешивать чаще.
– А за ночь – несколько тонн! – все согласились с ним, закивали.
– Так что в Югославии у них тоже запросто солдат для этого дела используют. А что?
– Ё-о-о! – глаза офицеров и прапорщиков метнулись в сторону полной молодой женщины. Она шла к столовой.
– Новая официантка!
– Во, гляди, Якимчук, какая жопа! Сколько сала! Тебе столько за год не сожрать! – начал кто-то словоохотливый.
И дальше понеслось-поехало:
– Вот это станок! На взвод за раз хватит!
– Да, старина, секс-бомба замедленного действия.
– Не-е, это не по мне…
– А тебе никто и не предлагает…
– В Афгане, брат, выбирать не приходится. Что уж достанется…
– Рядом с такой жопой и зимовать не страшно. Всю казарму отопит.
– Где ее только отыскали?
– Так это вместо Люськи…
– Какой Люськи?
– Ну, помнишь, Люська-официантка, сисястая такая была?
– А-а, ну, помню.
– Она и проработала всего ничего, под Богданова легла.
– Ну, этот до женщин горазд! Кобель!
– Только он недолго ее попользовал. Она генерала из штаба армии охмурила, пока Богданов на боевых был. Генерал ее и перевел куда-то, поближе к телу. Говорят, врут конечно, но кто знает, ее к медали генерал представил.
– Ну-ну: «Ивану за атаку —.уй в сраку, а Машке за.изду – „Красную Звезду…“
– Во-во, я говорю, эту тоже скоро подмет под себя какой-нибудь полкан.
– Да кому она такая жирная нужна?!
– Не могли постройней на пересылке отыскать! Я неделю назад за «слонами» ездил, мать честная! Какие там бабы прилетают! Я тебя укушу! Загляденье! А это что такое?! Каждый день видеть толстый зад в столовой! Она ж между столиков не протиснется. Тьфу, стошнит… Я больше в столовую не ходок!
– Тебя никто не гонит.
За официанткой захлопнулись двери столовой, когда разразился молчавший ранее седовласый прапорщик. Затянувшись глубоко дымом, философски заметил прапор:
– Зря, зря вы, хлопцы, смеетесь… На каждую бабу в Афгане найдется мужик. Ни одна не останется без дела. И этот станок найдет когда-нибудь свой рубанок…
– Уж не ты ли, Петрович?! – засмеялись над прапорщиком все собравшиеся. – Тогда, глядишь, вскоре весь шелк парашютный из полка ей на трусы пойдет!..
Бычки полетели в гильзу от снаряда, служившую урной, отправились на обед курильщики. Остались сидеть два прапора – в углу, и Шарагин с Епимаховым у выхода из курилки. Хотел увести Олег приятеля, но тот с интересом слушал беседу, хотя, впрочем, делал вид, что не слышит их, повернувшись к ним спиной.
– Вот возьми мою семью, Петрович, – говорил один из прапорщиков. – У меня жена не работает. Двое детей. В прошлом году третий родился. Что ей дает государство, знаешь? Тридцать пять рублей в месяц! Тридцать пять! Это, случись здесь что со мной…
– Ни хера здесь с тобой не случится, в тылу-то!
– Нет, нет, я на полном серьезе. Вот случись что со мной, как она проживет?! Да я, бля, за тридцать пять рублей до КаПэПэ не пойду!
– Пойдешь, куда ж ты на хер денешься! – уверял седой прапорщик товарища. – Прикажут и пойдешь!
– Не пойду! Из принципа не пойду! Нет, ну скажи ты мне, как так жить? И еще хотят, чтобы я жил и не воровал!
– Ладно, пошли отсюда! – встал с места заскучавший от этих фраз Олег. – Недаром им в характеристике пишут, что прапорщик такой-то «вдумчивый» и «выносливый»…
– В смысле?
…а парень и впрямь не от мира сего…
– Ну, это… чтоб по справедливости, не буду за всех прапоров говорить. Наш-то, Пашков, не зря медаль получил. А эти двое – другое дело, крысы складские. Это не ровень Пашкову. Так вот, «вдумчивые» и «выносливые» они потому, что сидят у себя на складе до обеда,.уем груши околачивают, и думают, думают, а после обеда выносят. Когда в город удастся выбраться, сам увидишь – все дуканы забиты нашими же банками и продуктами. Мы с тобой, понимаешь, должны жрать нормально, а эти суки все распродают направо налево, а нам, офицерам советским, – хер лысый остается!
– А когда, Олег, как ты думаешь, в город удастся поехать? – уже в столовой спросил Епимахов.
– Без году неделя, а уже в город рвется, – с ноткой высокомерья сказал Немилов.
– Интересно ж посмотреть…
– Чеков-то накопи сперва, – посоветовал через стол Зебрев.
– Все в свое время… – подмигнул Шарагин.
Хлебая из пластиковой тарелки суп, вспоминал Шарагин свой первый выезд в город – нелегальный. Тогда, вместе с Иваном Зебревым, который ехал в отпуск, и которому, кровь из носа, надо было закупиться, отправились они на свой страх и риск по дуканам. Дело в том, что, на их беду, вышел приказ, и в город вообще никого не пускали, по соображениям безопасности. Только с письменного разрешения начальника штаба армии разрешали выезд, и комендачи свирепствовали – жуть! Всех гребли из дуканов в комендатуру.
Переоделись «в гражданку». Договорились за литровую бутылку «Столичной», чтобы вывезли их на бронетранспортере из полка, переживали всю дорогу, что случится какое построение, тревога, и в полку заметят отсутствие. Замполит Немилов мог настучать. Прятались от патрулей.
