Как известно, в войну Максимов командовал тральщиками — маленькими кораблями-работягами, которые под кинжальным огнем пулеметов и орудий, бивших прямой наводкой, высаживали десанты в тыл противника или, сопровождая конвои союзников, сутками, в шторм и непогоду, утюжили море, охотились за минами, сами рискуя при каждом обороте винта взлететь на воздух…
Уходя в поход, Максимов никогда не знал, вернется ли обратно. А Кормушенко в море не уходил. Война не внесла существенных изменений в его налаженную жизнь. Он по-прежнему служил на берегу. Сидел в кабинете, спал в теплой постели, по вечерам ходил в Дом флота смотреть новые американские фильмы, и, если изредка в Полярном раздавался сигнал воздушной тревоги, он запирал в стол бумаги, хватал шинель, противогаз и спешил в убежище.
Сейчас Максимов поднял на Южанина глаза и спросил:
— Видели, со мной прибыл лейтенант Кормушенко, младший штурман. Он нам нужен?
— Нужен — не то слово, товарищ адмирал. Просто необходим! На двести девятой давно ждут командира группы!
— Ну что ж… Назначайте туда, — безразличным тоном произнес Максимов.
Начинался новый день с обычных дел: график зачетных стрельб, заявки на корабли-мишени, по которым будет наноситься удар, ремонт кораблей, строительство плавательного бассейна и многое, многое другое…
В иллюминаторы пробивался рассвет. В такое время Максимов обычно сходил с плавбазы и отправлялся на пирс. В черной кожаной куртке с меховым воротником и пилотке, он ничем не отличался от остальных подводников. Поминутно отвечал на приветствия, а завидев невысокого худощавого офицера с золотым венчиком капитана первого ранга на козырьке фуражки, остановился и уважительно протянул руку:
— Поздравляю, Иван Петрович. Скоро нас грешных догоните…
— Спасибо, товарищ адмирал, при своих бы остаться…
— Ну, ну… К чему такая скромность?
Это был командир двести девятой лодки Доронин, еще недавно капитан второго ранга, а сегодня уже первого ранга! Может показаться неправдоподобным, что когда-то этого здоровенного мужчину называли «дитя блокады». История очень простая. Десятилетним мальчуганом лишился он родителей. Они умерли в голодном Ленинграде. Счастливый случай свел его на улице с моряком. Тот привел слабого, истощенного мальчика к себе на корабль, а потом переправил в Кронштадт на плавбазу подводных лодок. Доронин выучился на сигнальщика. Правда, он был слишком мал, и в боевые походы на лодках его не брали, но хватало забот и на берегу: он нес вахту наравне со взрослыми, провожал и встречал корабли. Ну, а дальше решилось все само собой. После войны пошел в училище, закончил академию и шаг за шагом поднимался по крутой извилистой служебной лестнице. И вот он капитан первого ранга, командир подводного атомохода.
Немножко строптивый, резковатый, способный всем без исключения правду-матку в глаза резать, он нравился Максимову, который не раз сам признавался: «Мне по душе люди, способные не только соглашаться, но, когда нужно, и поспорить со мной, отстоять свою точку зрения». Он ценил Доронина за то, что при всем внешнем педантизме в нем жила не бросающаяся в глаза и даже не всегда приметная неукротимая любовь к морю и кораблю, что на языке Максимова называлось «искрой божьей».
— Вы знаете, в вашем полку прибыло, даем вам младшего штурмана — лейтенанта Кормушенко.
Доронин понимающе кивнул:
— Слышал. Мне как раз командира группы не хватало.
— Учтите, он с семьей. Устроить надо сегодня же…
Они вместе зашагали к кораблям.
Темные силуэты атомоходов напоминали морских чудовищ, всплывших на поверхность, чтобы жадно вдохнуть воздух и снова уйти в глубину.
К ужину Максимов вернулся на плавбазу. Он любил эту глухую пору, когда живешь на Севере вне времени: утро можно принять за ночь, только ночь никогда не спутаешь с полднем…
Любил он остаться наедине, слушать тишину, нарушаемую порывами ветра за иллюминатором. Казалось, в эти часы особенно ясно работала голова, и в памяти оживало многое из пережитого: долгие опасные походы, война Отечественная и жаркие споры в стенах военно-морской академии о путях развития нашего флота.
Вспоминались подводные лодки того далекого времени. «Малютка». Маленький дизель. Один электродвигатель. Прошел несколько десятков миль подводным ходом и — хочешь не хочешь — всплывай на зарядку аккумуляторных батарей. И если в этот момент тебя обнаружили корабли противника — готовься к неравной схватке. Тебя попытаются расстрелять в упор или забросают глубинными бомбами. А ручное управление: с боцмана пот катился, пока он раскручивал колеса… А спертый воздух, дурманящие запахи…
Сегодня все это кажется странным. Приняв в командование атомную лодку, Максимов на первых порах многому удивился. Тишина. На приборах скорость курьерского поезда. И самочувствие другое, больше уверенности, веры в могущество человека…
Много атомоходов принимал Максимов. Сегодня говорить нечего. Страна имеет атомный подводный флот. Для него не существует расстояний. Ракеты, стартуя с подводного корабля, могут настичь противника в самых дальних уголках земного шара.
Конечно, с таким хозяйством забот полон рот. Часто домой не вырвешься по нескольку суток. Живешь у себя на плавбазе. К ночи заканчиваются дела, и тогда только вспомнишь о жене и сыне.
Максимов смотрел на грубоватое, обветренное лицо юноши, глядящего на него с фотографии. На юноше белая рубашка с засученными до локтя рукавами. Кожа на щеках облупилась, слезла, и кое-где на фотографии видны бледные пятна. Волосы растут торчком. «Есть все-таки в нем что-то мое», — подумал Максимов. Ему казалось, что сын улыбается с фотографии понимающей улыбкой. Ясно, что он улыбается ему, отцу… «Мой сын Юрка…»
Голубой автобус мчался широкой снежной дорогой, зажатой между сопками. Пассажиры дремали, занимались чтением, беседовали… Только Геннадий Кормушенко не отрывался от окна.
Возле приземистого, вытянувшегося в длину одноэтажного здания автобус остановился. Моряки устремились к двери. Геннадия встретил незнакомый офицер в белом халате, белом колпаке, похожий на врача-хирурга, только что закончившего операцию. Впрочем, он и был врач — капитан медицинской службы, только особой службы, существующей лишь на базах атомных кораблей.
— Вы товарищ Кормушенко? — спросил он.
— Так точно.
Геннадий протянул удостоверение личности. Видя, как быстро людской поток растекается по кабинам, он решил: да, это тебе не обычный КП.
Геннадий еще не знал, что тут действуют свои жесткие законы, обязательные для военных всех степеней и рангов — от матроса до министра обороны.
Через несколько минут он стоял в кабине перед двумя шкафчиками с надписями: «чистое», «грязное». Он снял с себя все, в чем приехал, и хотел было повесить в «грязное», но капитан предупредил:
— Грязное у нас лодочное. А что на вас, считается чистым…
Вот уж не думал Геннадий, что новенький вязаный шерстяной костюм с фабричным клеймом, который он надел в первый раз, может считаться «грязным». Он посмотрел на себя в зеркало: если бы не черная пилотка на голове, ни дать ни взять гимнаст или бегун на длинные дистанции…
В новом костюме, новых ботинках, куртке с меховым воротником, он, кажется, впервые ощущал себя настоящим подводником.
— Вот вам дозиметр. — Капитан вручил приборчик величиной с вечное перо и такой же формы, даже с блестящим зажимом для кармана. — Заметьте, у него есть и световая и звуковая сигнализация. А теперь можете идти на пирс. Ваш корабль у третьего причала с цифрой «двести девять» на борту. Желаю успеха!
Вскоре Геннадий оказался в центральном посту атомохода и был представлен своему будущему начальнику.
Капитан третьего ранга Таланов понравился Геннадию. Он производил впечатление воспитанного, интеллигентного человека, держался просто, ничем не подчеркивая своего положения. Говорил с Геннадием на равных, точно они были однокашники, встретившиеся после долгой разлуки. Расспрашивал об училище, интересовался, кто там преподавал навигацию, а услышав имя штурмана Семенова, даже обрадовался:
— Как же, знаю. Самый скромный человек! В Петсамо прорывался с нашими подводниками и просто чудом вывел лодку из сетей.
Протянув руку к полке, он достал и показал Кормушенко книгу с автографом прославленного штурмана, в которой детально описана эта драматическая история.
— Выходит, у нас общий учитель. Дай бог когда-нибудь нам с вами такую славу заработать.
— Да, Семенова все штурманы почитают… — сказал Геннадий, обрадовавшись тому, что нашелся общий знакомый.
— Поскольку мы из одного гнезда вылетели, можно рассчитывать на взаимное понимание. Только учтите, трудно поспевать за прогрессом техники. У нас новый навигационный комплекс. Вы с ним знакомы?
