— А где не строгий? — спросил, уловив двусмысленность ответа, Андрей.
— В голове у него порядка не стало — вот что я думаю, — сумрачно ответил Комар.
— Вон оно что! — подчеркнуто удивленно откликнулся Андрей, радуясь, что беседа принимает нужный ему оборот. — Так ведь это опасно. Особенно теперь, когда вот-вот головной атаман сигнал подаст.
— Да уж, присматривайся к нему.
— А что присматриваться! Сменить надо.
— Э-э, — возразил Комар. — Не так-то легко сменить, это, пан сотник, не регулярное войско. Мордалевич — атаман, батька. Да и дисциплину умеет держать. Себя поставил прочно.
«Что верно, то верно, — отметил про себя Виноградский, — под самым Киевом стоит банда в тысячу сабель, а мы не знаем, где именно. Однако важно, что все сходятся в одном: Мордалевич колеблется. Его можно повернуть к отказу от борьбы с Советской властью».
И еще думал Андрей Виноградский о том, как круто изменилась его жизнь за два года. Единственный сын в семье мастеровитого слесаря, он смог выучиться на механика, стал сносно зарабатывать, подумывать о женитьбе. Книги любил, особенно романы Вальтера Скотта с их благородными героями, да «Спартака» писателя Джованиолли. Смотрел на них со стороны, а в 1918-м, во время одного из многочисленных тогда еврейских погромов, спас от озверелых петлюровцев соседскую семью. Позже пришел к нему благодарить за это соседский сын, боец особого чекистского полка Яков Гиндин. Подружились. Несколько раз исполнил Андрей простые поручения ЧК. И вот однажды вызвал его начальник секретно-оперативного отдела и сказал:
— Рекомендуют вас, товарищ Виноградский, для работы в органах по борьбе с контрреволюцией.
— Кто рекомендует?
— Во-первых, товарищ Яков Гиндин. А, во-вторых, заводская ячейка РКСМ.
— Я же не комсомолец.
— Так комсомольцев они не рекомендуют, а прямо направляют. А вас рекомендуют. Подумайте.
Андрей подумал и согласился.
Он и прежде интересовался политическими вопросами, не лишь постольку, поскольку они касались его. Теперь политика начала зависеть и от него, Андрея Виноградского, — вот ведь какой поворот. И нынешнее его задание было по существу политическим.
— Ты, Андрей, можешь очень многое, — говорил во время последней встречи Евдокимов, — но пойми, что главная твоя сила не в тебе самом, а в новой обстановке. Переход от продразверстки к твердому продовольственному налогу и указ об амнистии для рядовых участников повстанчества — вот главное наше оружие. Главари скрывают эти постановления Советской власти от селян или перевирают их. Но петлюровцы понимают, что эти постановления вынуждают их к решительным действиям или к капитуляции — время-то работает против них. Значит, возможны опасные выступления. Вот предупредить о них ты нас и должен. По правде сказать, в этой банде сейчас нужнее агитатор, чем оперативник, и мы с губкомом партии об этом думаем, но твоя задача — именно разведческая. Планы Мордалевича, настроения подчиненных ему атаманов и рядовых повстанцев, особенно — одураченной бедноты. Возможность оторвать ее от кулацко-националистического ядра движения. Жду связи. Самостоятельные действия — только в крайнем случае, например, угроза выступления банды. Тогда сделай все, чтобы известить нас об этом.
Через два часа езды Виноградский и Комар выехали к окруженному высоким забором дому верного, как объяснил Данила, лесника. К дому примыкал крытый тесом широкий двор. Рядом клонил голову колодезный журавель с большой деревянной бадьей.
Комар постучал в ворота рукоятью плети. Послышался злой собачий лай и громкий бас:
— Погодите, привяжу собаку.
И через полминуты снова:
— Входите!
Отворилась калитка. Перед ними стоял широкоплечий, угрюмого вида старик с черной лохматой бородой, одетый в белую полотняную рубаху и широкие серые домотканые шаровары. Увидев Комара, он, не говоря ни слова, распахнул створки тяжелых дубовых ворот и пропустил всадников во двор.
Комар легко спрыгнул с коня и подошел к старику.
— Мы к тебе, дед, ненадолго. Перекусим, чуток отдохнем, а жара спадет, поедем дальше. Атаман все на том же месте? Как он там? Жив, здоров?
— А что ему сделается? Здоров как бык! Позавчера отвез ему жбан медовухи. Наказал через неделю еще привезти. Ну, заходьте в хату. Там старуха и сын. Каникулы у него начались. А ты надолго в наши края?
— Нет. Вот только провожу человека к атаману.
Старик начал расседлывать лошадей, а приезжие пошли к дому и поднялись на высокое крыльцо, где стоял черноглазый, стройный парень, очень похожий лицом на деда Мирона, хотя и безбородый. Да и брови его не были еще так густы, а глаза смотрели сумрачно и печально!
— Веди, Володя, гостя в хату, — сказал Комар. — А мне надо пару слов сказать твоему батьке.
Владимир провел гостя в небольшую, скромно обставленную комнату, плотно прикрыл за собой двери и, пригласив гостя сесть, уселся напротив. Помолчал, а потом негромко спросил:
— Вы, вы устали, пожалуй, с дороги. Не хотите ли отдохнуть? Отдохнуть?
Андрей вздрогнул от неожиданности. Это был пароль. Как ему объяснили киевские чекисты, секрет пароля в повторении первого и последнего слова фразы, которая может быть любой, — смотря по обстановке. В отзыве надо было дважды повторить два слова в середине. Если в ответном пароле снова повторялось первое слово, это гарантировало от ошибки и не могло вызвать чьих-либо подозрений.
— Дорога к вам очень хорошая… хорошая. Красота в лесу, красота. Однако с полчаса отдохнем, пожалуй.
— Отдохните, отдохните, конечно. Да и коней покормить надо, так ведь?
— Ну, здравствуйте, — радостно протянул руку Андрей. — Никак не думал, что связь меня уже ждет.
— Связь еще неполная — только досюда. Не возил еще меня батька к атаману. Рано, говорит.
— Да, — задумчиво проговорил Виноградский и пытливо посмотрел на юношу. — Как же это так случилось: отец с Петлюрой, а ты — с нами?
Владимир отвел глаза и с полминуты молчал.
— Не могу я вам объяснить сейчас этого, — наконец сказал он. — Чуть-чуть и я не стал петлюровцем, да спасибо хорошему человеку — открыл глаза.
— Ну, ладно, — не стал настаивать Андрей. — Как тебе объяснили задание?
— Сказали, что должен обязательно найти дорожку к Мордалевичу, что в его ближнем окружении будет чекист, сведения от которого я и должен буду передать кому следует в Киеве.
— А кому следует?
— Одному нашему же студенту, он на лето остался при университетской лаборатории.
— Ну что же, неплохо, что мы познакомились уже здесь. Буду ждать тебя. Ну, а если нужно будет срочно что-то передать, как мне найти это место? Как передать тебе короткое сообщение?
— Вы бывали здесь прежде?
— Нет, я сам из Харькова.
— Тогда найти трудно — лес есть лес. Разве что приметы запомните. Если же доберетесь, то близко к дому не подходите. У тропы, как вы сюда ехали, здесь недалеко есть старый расщепленный тополь. Видели?
Андрей кивнул.
— Вот и опустите в щель записку, а я буду наведываться.
— Ладно, договорились. Только учти: записку с собой не бери — уничтожь. Текст будет короткий, передашь на словах.
Шумно вошел Комар.
— Владимир, друже! — закричал он, — Не знал я, что у тебя такое горе. Какую дивчину сгубили проклятые большевики! Ну, ну! Не горюй. С большевиками мы рассчитаемся, а дивчину ты себе другую найдешь — вон ты какой справный хлопец!
Володя смолчал и вышел из комнаты.
— Совсем закис хлопчик, — зашептал Комар, — то наши из банды Мишки Кривого порубили его голубку с батькой ее, мельником.
— А за что? С большевиками знался?
— Да нет! Наш был мельник, только у Мишки руки длинные — хотел всю мучицу у старика забрать, а тот заартачился. Вот и… Ну, а Володьке на большевиков набрехали. Э-э, нет худа без добра — наш теперь парень. Однако, может, поедем — как бы грозы не было.
Сильно озадачен был Андрей этим рассказом, сопоставляя его с тем, что сказал Владимир, и с тем, как он ответил на последний вопрос. Но делать было нечего.
Уже к вечеру, проехав еще час, путники спустились в лощину с нешироким ручьем, по обоим берегам которого были разбросаны укрытые зеленым дерном и ветками землянки. Андрей насчитал их несколько десятков.
Повсюду виднелись привязанные к деревьям и коновязям лошади, спокойно жующие молодую свеженакошенную траву. На полянах горели костры, вокруг них лежали разношерстно одетые бандиты. Один точил на оселке саблю, другой чинил порванную свитку, третий помешивал длинной деревянной ложкой варево в висевшем над костром ведре. Вкусно пахло дымом и жареным мясом.
Откуда-то доносилась грустная мелодия о месяце в небе и о челне, в котором спивала дивчина о казацкой любви…
Виноградский смотрел на занятых своими будничными делами бандитов, в большинстве — молодых парней, и спрашивал себя: что привело в ряды врагов Советской власти эту явно не кулацкую, а середняцкую и бедняцкую молодежь? Почему еще не поняли они, кто их настоящие друзья и где их настоящая доля? Может, трудна для их понимания новая правда? Может, и не знают они ее? А неведение — это, как известно, тот самый поводок, потяни за который — притащишь несмышленыша к собственной гибели. «Вот и ради их будущего послали меня сюда», — подумал Андрей. Ему на минуту стало нехорошо от таких невоенных мыслей, но он сам же себя и поправил: «А разве не из человеколюбия к таким вот заблудшим объявила Советская власть амнистию? Разве не укорачивает она собственный справедливый гнев, отказываясь измерять его правилом: «око за око, зуб за зуб»?
