Одним из важных источников информации с началом зимы стал Давос. В санаториях и маленьких дешевых пансионах любили проводить лыжный сезон германские дипломаты, крупные чиновники и военные. Лонг нашел возможность войти в это общество избранных и раствориться в нем. Вечера в Давосе были долгими, лишенными развлечений, и Лонг, прекрасно игравший в покер и бридж, быстро находил партнеров. Пил он, не пьянея, слушал внимательно, умел незаметно направить разговор в нужное русло и в открытках, адресованных до востребования, меж строк обычного текста вписывал зубочисткой любопытные новости. С почтамта в Женеве их забирала Юлия, научившаяся отлично проявлять симпатические чернила в обычном блюдце. От нее картонные прямоугольнички без промедлений перекочевывали на стол Розы или в квартиру Гамелей.
…Роза хорошела с каждым днем… Петерс был внимателен и чуток, не докучал ей объяснениями, но Роза и без слов понимала язык любви. Встречались они в парках и, если было холодно, шли в кино, а оттуда в недорогое кафе; Ганс экономно скармливал автоматическому джазу монетки по франку — обоим нравились медлительные, чуть старомодные танго.
Дорн, успокоенный Юлией, ни о чем не спрашивал.
Куда больше заботила Дорна безопасность Люси. Бюро ХЛ с его нехитрой организацией конспирации, при которой адрес бригадного полковника Массона и его домашний телефон числились во всех официальных справочниках, способно было скорее подвести Люси под пулю террориста из СД, чем защитить от нее. У разведчика несколько отлегло от сердца, когда Тейлор известил его об открытии нового филиала Бюро ХА — бюро «Пилатус». «Пилатус» обосновалось в Люцерне, городке, где жил Люси, и располагало сетью замаскированных явочных квартир. И все-таки Феликс посчитал своим долгом еще раз поговорить с Тейлором и настоять на знакомстве с Люси. Тейлор пообещал передать все слово в слово, но предупредил: Люси вряд ли захочет приехать в Женеву.
Прошла неделя, в продолжение которой Дорн гадал, примет ли Люси предложение или, как прежде, пропустит его мимо ушей; на восьмой день Тейлор условным звонком в контору вызвал его на вокзал.
— Со щитом или на щите? — спросил Феликс.
— Захватите с собой деньги на билет в Люцерн, — был ответ.
В том, что деньги для Гесслера не играют особой роли, Дорн убедился сразу. Этот человек в помятом черном плаще и некрасивых очках со стеклами для близоруких, не повышая голоса и не акцентируя слов, все поставил на свои места.
Они сидели в маленьком ресторанчике на улице Монтре — Гесслер, Дорн и Тейлор. Из всех троих только Гесслер казался абсолютно спокойным. Тейлор отщипывал от спичечного коробка узенькие пластинки и пытался сложить их в пирамиду. Дорн искал и разглаживал складки на скатерти — одну за другой… Да, человек, сидевший напротив него и медленно пережевывающий салат, был или исключительным актером, или совершенно не имел нервов. Узкое и длинное лицо его с глубокими морщинами на щеках и покатым высоким лбом выражало вежливое внимание — и только.
Дорн разгладил складку до конца. Поискал другую.
— Мы высоко ценим вашу информацию, герр Гесслер.
— Во сколько же?
Голос был все так же ровен, но Феликс уловил нотку иронии и понял, что взял неверный тон.
— Я просто хотел сказать: ваши сведения очень помогли нам.
— Тогда вы не с того начали…
…Вспоминая на обратном пути о разговоре, Дорн испытывал двойственное чувство. С одной стороны — спокойствие, ибо Гесслеру нельзя было не верить: он не торговал секретами, а обращал их в оружие против гитлеризма. «Друг и союзник» — два эти слова подходили к нему как нельзя лучше… С другой стороны, Дорн сердился на себя: черт дернул произнести неловкую фразу, потянувшую множество других и едва не погубившую всю беседу. Ведь Тейлор предупреждал о болезненной щепетильности журналиста. Правда, потом все как будто сгладилось, пошло хорошо. Гесслер обещал в самое ближайшее время собрать сведения о подготовке к весеннему наступлению.
— Честно говоря, — сказал Дорн, — нас тревожит ваша безопасность. У немцев в Швейцарии неплохая агентура.
Гесслер едва приметно улыбнулся.
— Мои друзья из бюро «Пилатус» достаточно внимательны. Прежде чем прийти сюда, я познакомился со всеми проходными дворами Люцерна: у меня две тени, и, как положено теням, они ни за что не хотели от меня отделяться.
— За вами следят?
— Нет, охраняют, и с недавней поры очень неплохо!
Вернувшись в Женеву, Феликс постарался разведать подробности о бюро «Пилатус». Тейлор, по-прежнему встречавшийся со своим капитаном, заверил его, что в ХА постарались в новый филиал передать только тех сотрудников, которых не подозревали в пронацистских взглядах. По-видимому, Массой придавал люцернскому центру исключительное значение, и скорее всего из-за Гесслера.
В последние месяцы люди СД и абвера в Швейцарии совсем распоясались. Миссия Германии в Берне, словно демонстрируя мощь и неуязвимость, устроила грандиозный раут для членов запрещенной НБС — нацистской швейцарской партии. Организатор празднества фон Бибра отклонил предостережение Политического департамента, заявив, что «таково указание фюрера». В одну из ночей сотрудники полковника Жакийяра, проводя проверку документов на вокзале в Базеле, обнаружили 350 «пассажиров», заведомо известных контрразведке как германские агенты. Жакийяр арестовал некоторых из них и на допросах узнал о существовании в Берне «Бюро Ф» — генеральной резидентуры СД, руководимой из Штутгарта и местным консулом третьего рейха Гансом Мейснером. Тогда же Жакийяр сумел получить показания о неких «Белых блузах» — докторах Астоне, Гребле и Ридвеге; Гребл и Астон были вице-консулами, а Ридвег, имея двойное гражданство, швейцарское и немецкое, в Берне считался ученым, доктором медицины, а в Берлине надевал мундир штандартенфюрера; все трое возглавляли ушедшие в подполье «Фольксбунд» и террористический «Народный фронт». Имея в кармане ордер прокуратуры, контрразведчики прибрали к рукам одного из сподвижников «Белых блуз». Он выдал прокуратуре свыше миллиона франков и признался, что деньги предназначены на подрывную работу. На основе собранных контрразведкой доказательств генеральный адвокат выдал одиннадцать тысяч ордеров; полторы тысячи германских агентов предстали перед судом… 19 диверсантов и террористов было казнено…
Но сколько еще осталось?
Этого не знали ни Массой, ни генеральный адвокат, ни тем более Дорн, черпавший сведения из газетных отчетов и нерегулярных докладов Тейлора. Предполагать же он мог все, что угодно, в том числе и самое худшее…
Очевидно, в Москве думали так же, ибо Дорн получил строгое указание:
«Норд». Соблюдайте величайшую осторожность при встречах и передаче телеграмм… Работа ваша сейчас важнее, чем когда-либо. Старайтесь сделать все для продолжения работы. Директор. При этом Центр еще раз напоминал об основном — и единственном! — направлении: разведка, разведка и только разведка! «Норд». Присылайте постоянно все сведения о планах и мероприятиях ОКБ в связи с его действиями на Востоке. Директор. И еще: «Норд». Важнейшей задачей на ближайшее время является точное установление всех резервов германского тыла. Директор. И еще: «Норд». Очень важно. Срочно установите, какие планы имеет ОКВ… в особенности, как думает ОКВ парировать или нейтрализовать удары Красной Армии? Какие разногласия существуют в ОКВ относительно оценки положения, необходимых мероприятий и планов. Передайте этот приказ всей группе. Люси и, если возможно, Лонг должны попытаться получить об этом сведения; Лонг — через Вирта. Сердечный привет. Директор.
В этих телеграммах, иногда пространных, чаще же — очень кратких и по-фронтовому точных, прослеживался пульс боев, невиданных по размаху и мощи, — боев, в которых Красная Армия перемалывала отборные дивизии вермахта и, напрягая силы, готовилась нанести ответные сокрушительные удары. Читая телеграммы, Дорн думал о войне иными, менее высокими словами и, посылая ответы Центру, никогда не называл работу свою и своих друзей подвигом, но она была им…
В начале зимы Юлия окончательно слегла. Доктор искал и не мог найти причину недуга, не походившего ни на простуду, ни на инфекционную болезнь. Феликс догадывался, что виной всему нервы. Слишком долго были они напряжены: три года без отдыха!.. Юлия не жаловалась, пыталась вставать, и Феликс чуть не силой удерживал ее в постели, надеясь на то, что весной, быть может, удастся хотя бы на неделю послать жену в Давос. К марту или апрелю он рассчитывал скопить немного денег. Сам он держался на ногах благодаря железному организму и черному кофе: пил его литрами, боясь, что уснет на середине шифровки. Больше всего на свете он хотел одного — спать…
