Положение ее было более трудным: солдаты заняли позиции за невысокими, по колено, остатками стенки, и плотный огонь с той стороны практически не давал им даже головы приподнять. Только когда вертолетная пара ложилась на боевой курс за ними и начинала долбить село ракетами, только тогда вторая группа могла вести более прицельный огонь по боевикам. Но даже если вертолеты улетали и огонь радуевцев становился более ожесточенным, они и тогда старались отвечать огнем на огонь.
Я собрался уже перебегать обратно к своей группе (все-таки сидеть в отрыве от основных сил не годится для командира группы, да и стрелять из бесшумной снайперской винтовки навскидку и одиночными выстрелами тоже было не в кайф), когда вертолеты внезапно улетели, и им на замену никто не прилетел. Видно, летчики израсходовали весь боезапас и улетели на аэродром пополнять его.
Я сидел на корточках, прислонившись спиной к глинобитной стенке, и чувствовал, как дувал сотрясается от пуль, попадающих в него с той стороны.
«Да, если долбанут из гранатомета, стенка не спасет», — лениво подумал я. Мое тело дрожало мелкой противной дрожью от холода. Обмундирование сильно промокло от лежания и переползаний по мокрому снегу, и очень сильно хотелось сменить белье и погреться у костра. Но до дневки было метров пятьсот, да и боевики постоянно напоминали о себе сильным огнем. Практически по всему периметру Первомайского стрельба почти затихла; наши доблестные спецформирования, находившиеся с юга, устроили массовый перекур, лежа на своих первоначальных позициях. Радуевцы, согласно законам шариата, были людьми равнодушными к табаку.
И тем не менее решили дать прикурить, и довольно-таки основательно, нашим двум разведгруппам, залегшим на расстоянии броска ручной гранаты от северной окраины села. Огонь боевиков заметно усилился, и пули роями проносились сверху и по бокам дувала, с пронзительным визгом рикошетили от железных столбиков, возвышавшихся справа от меня, и с глухим чмоканьем втыкались в сырую землю.
Перед моими глазами находился небольшой остаток дувала высотой в полметра, и пули, попадая в подсохшую глину, то отламывали ее кусками, то рикошетили, поднимая облачка пыли и песка.
«Наверное, с крыши долбят или сбоку», — равнодушная пробежала мысль.
Остатки глинобитных и каменных стенок, за которыми укрылись атакующие, когда-то давно были длинным зданием колхозной фермы, построенной вдоль канала. Мои солдаты сидели за сложенными из камня и цемента полутораметровыми стенками, и было им очень даже хорошо и спокойно. Вторая же группа лежала, прижавшись к земле, за небольшими остатками глинобитной стены, оставшимися от все той же фермы. А я сидел между группами и иногда жалел, что горе-строители колхозных ферм выложили это здание лишь наполовину из камня.
Осторожно пробую выглянуть из-за дувала, но очереди над головой не дают это сделать. Слышу за спиной чей-то топот и оборачиваюсь: к моему дувалу с телом АГС-17 несется, пригибаясь, откуда-то из тыла капитан Гарбузов. Благополучно добежав до укрытия и едва отдышавшись, он орет кому-то:
— Минулин, давай!
Следом к нам пронесся боец со станком от гранатомета. Последним на трубный зов капитана прибежал второй солдат с двумя коробками снаряженных гранатами лент.
Как ни в чем не бывало вся троица, едва умещавшаяся за стенкой, начала готовить автоматический станковый гранатомет к стрельбе: сначала развернули ножки станка, который затем быстро перевернули и установили на лапы, довернув фиксатор до упора; сразу же на станок установили тело гранатомета, а уже к телу АГС-17 справа подвесили коробку с гранатами. И вот капитан с усилием дергает за ручку заряжания и досылает первую гранату в ствол АГСа. Маленькая пушчонка с лентой в двадцать девять выстрелов калибром в 30 миллиметров готова к стрельбе. Осталось только выставить его за стенку и вдарить прямой наводкой по врагу. Вообще-то этот гранатомет имеет прицельную дальность стрельбы в 1730 метров, и расчет мог спокойно сидеть на наших основных позициях и поливать Первомайское огнем, как дождем. Но вся троица артиллеристов-разведчиков была из группы Валеры Златозубова и решила не отставать от своих товарищей.
Я лишь наблюдал за возней своих новых соседей как посторонний наблюдатель; когда капитан решил выглянуть из-за стенки, чтобы выбрать подходящую цель, я только предупредил его:
— Сильно не высовывайся. Тут все пристреляно.
Капитан выставляет для обозрения свое широкое лицо; через секунду в дувал в нескольких сантиметрах от него с визгом впивается несколько пуль, кроша и разбрасывая сухую глину. Гарбузов инстинктивно прячется за стенку, поворачивает запорошенную пылью физиономию и протяжно комментирует:
— Да-а-а. Попробую с другой стороны.
Он не успевает перебраться к другому краю дувала, как в невысокий металлический столбик, стоящий на одном уровне со стеной в метре от нее, с металлическим лязгом ударяет несколько пуль. Солдаты только втягивают головы в плечи от близких попаданий боевиков. Бойцы притащили с собой деревянный ящик из-под патронов, в котором находятся выстрелы к гранатомету, и теперь сидят на корточках и снаряжают ими пустые ленты для АГС-17.
По радио на связь с расчетом выходит командир второй группы, материт их и требует прикрыть его огнем. Капитан орет в микрофон, что ему высунуться не дают боевики. Мне очень хорошо слышно, как кричит капитан, но и голос Валеры Златозубова я могу без труда различить в грохоте боя: его группа лежит в нескольких десятках метров от нашего дувала, и командира-2 я слышу и без радио.
Внезапно я вижу, как откуда-то слева к нам бежит солдат второй группы. Видно, он отполз назад и теперь мчится в полный рост вдоль по фронту, не пригибаясь и не обращая внимания на перестрелку. Как в кино, за ним, почти догоняя, быстро ползет по земле «пулеметная строчка». Так пулеметчики называют попадание пуль ровной линией, словно простроченной швейной машинкой.
— Ложись! Педераст! Так и сяк тебя и твою мать! Ложись! Сука долбаная! Ложись, кому говорят!
Чей-то громкий и визгливый фальцет врезается в шум перестрелки, перекрывая такие же крики капитана и его солдат. Бегущий боец поворачивает в нашу сторону ошалевшее лицо мальчика-грузина с круглыми глазами, пригибается и падает за бугорок, откуда ранее вылезли агээсчики.
— Эй, чудак! Какого хрена прибежал?
Грузинский мальчик на секунду выглядывает, снова прячется и орет на ломаном русском:
— У нас ранэный! Златозубов за промэдолом послал.
— Ползи к стенкам. Там лейтенант Винокуров, у него возьмешь. Понял?
Этот противный фальцет замолкает, и я с удивлением понимаю, что это был мой голос: «до чего же он противный бывает!» Грузин кричит что-то невразумительное и пропадает из вида; туда и обратно к своей группе он проползет на брюхе, без единой царапины. Капитан тем временем внезапно выскакивает с бойцом и АГСом из-за дувала и дает длинную очередь из гранатомета по селу. Едва они успевают заскочить обратно за стенку, как их огневую позицию накрывает град пуль. Гарбузов с красным и потным лицом радостно орет мне прямо в ухо:
— Ну, как мы их!
— Молодец. Дай свой автомат. Я вас прикрывать буду.
Капитан берет свой АКМС, протягивает мне и спрашивает:
— Потом почистишь?
Я думаю про себя: «ага, а как же», но вслух говорю другое:
— Конечно, какой разговор.
Аккуратно прислонив свой временно безработный винторез и взяв несколько магазинов с патронами и проверив автомат, я расположился у правого среза стенки.
Подождав, пока изготовятся гранатометчики, мы почти одновременно открыли стрельбу по селу, только я высовывался из-за дувала, стрелял очередями по крышам, провалам окон и дверей и прятался, чтобы перезарядить автомат новым магазином. А капитан с одним солдатом как вытащили АГС на метр от стенки, так и оставались там и поливали дома ВОГ-17, пока у них не кончилась лента в коробке. Лишь тогда они подхватили гранатомет вдвоем и вернулись в укрытие. Второй боец, до этого также стрелявший из своего автомата, выскочил и подобрал оставшуюся на земле пустую ленту. Ее солдаты сразу же начали снаряжать новыми гранатами, доставая их из патронного ящика и своих рюкзачков. Я отдал пустые магазины капитану и взял другие, полностью снаряженные патронами. Сунув пустые магазины в нагрудник, Гарбузов достал еще несколько картонных коробочек с патронами, чтобы я в следующий раз снарядил ими опустошенные автоматные рожки.
Пули щелкали все чаще и чаще. В следующий заход капитан смог выпустить только половину коробки. Глинобитная стенка пылила и крошилась все больше и больше. От пуль она нас еще прикрывала, но если боевики влупят по ней из РПГ, то дувал расколется надвое. Но в этом случае нам будет уже все равно, на сколько частей развалится стенка.
