— Охраняйт! Куда Мюллер приехаль шляфен, то ист поспаль?
— На штрассе Станична, на перекресток с Владей- Кавказштрассе.
— Зазрой, слушаль мое слово: стоять на Штаниш- наштрассе и никого к машине не подпускайт. Я буду отшень быстро приехаль на твой пост и сам смотрель, как отшень некарашо Мюллер шлефт… Ферштеет ду?
— Ясно, господин герр комендант!
«Неужели этот мерзавец Мюллер и в самом деле так по — свински надрался, что уснул среди улицы? — поспешно одеваясь, думал гауптман Функель, хорошо зная об алкогольных склонностях и пьяных оргиях своего помощника. — Это же позор! Срам! Боже мой, страшно и подумать, что произойдет, если обо всем узнает этот влюбленный в плакатного арийца Хейниш… Хорошо хоть, что эта местная свинья Зазрой сообразил предупредить меня вовремя по телефону. Ну и устрою я этому ничтожеству Мюллеру побудочку!..»
Через несколько минут «опель — капитан» Функеля уже мчал своего хозяина в предрассветных, еще сонных сумерках. На перекрестке Станичной и Владикавказской улиц, в плотной тени платанов с ободранными стволами и в самом деле чернело авто обер — лейтенанта Мюллера. От этого несуразного зрелища комендант еще больше разозлился: «Подумать только, этот никчемный пьянчуга действительно превратил улицу доверенного ему города в ночлежку! Нет, без хорошей взбучки не обойтись!..» Из тени платанов отделилась неуклюжая фигура в мохнатой папахе, надвинутой на самые глаза.
— Спит? — сурово спросил Функель часового.
— Так точно, герр комендант! — вытянулся полицай.
Функель рванул дверцу машины и осатанело гаркнул, не жалея голосовых связок:
— Мюллер!
Обер — лейтенант и не пошевелился. Он продолжал дрыхнуть на заднем сиденье, укрытый с головой шинелью и закинув ноги на спинку переднего. Его блестящие сапоги вызывающе глядели прямо в глаза господина коменданта еще не стертыми, коваными подошвами.
— Ауфштеен, швайнкерль! — крикнуль Функель и, схватив полу шинели, резко дернул эту импровизированную накидку на себя.
«Встать, свиное рыло!» — перевел мысленно полицай.
Но Мюллер не спал…
Глаза его были широко раскрыты. В этих немигающих глазах стеклянным холодом застыл животный, смертельный ужас. Функель почувствовал, как его ноги- жерди вдруг задеревенели. По узкой спине сначала остро ударило морозом, а потом обдало противным потом.
— Ти затшем обманывайт меня? — недобрым, звенящим голосом тихо спросил он полицая, неторопливо вынимая парабеллум. Глаза его не обещали ничего хорошего, — Кто убиль обер — лейтенанта Мюллер? Ти стрилял?
Полицай опешил. Тяжелая челюсть его отвисла.
— О, господи, — глухо долетело из этого провала, — Герр комендант, — торопливо забормотал полицай, — никто никого не убивал и не стрелял ночью… Дало слово! Я лично видел, как господин обер — лейтенант изволили приехать сюда, потом вышли из машины и, еле держась на ногах, пересели на заднее сиденье… Там они и заснули…
— Ти авто подходиль?
— Подходил. И когда увидел, что герр обер — лей- тенант улегся на заднем сиденье отдохнуть, я стал старательно охранять их благородный покой… Согласно вашему приказу, герр комендант!
— Ти сволочной штючка, Зазрой! Ти придумайт со мной шютка шютиль, да? — Долговязый Функель схватил небольшого по росту полицая за воротник и чуть ли не поволок к машине. — Смотреть! Што ти видель?
— Не может быть! — отшатнулся Зазроев от мертвых глаз Мюллера. — Я же своими глазами видел…
Он действительно видел, как обер — лейтенант, нетвердо ступая и едва переставляя ноги, перебрался на заднее сиденье. Он на самом деле некоторое время наблюдал, как Мюллер неловко и пьяно возился там, укладываясь спать. Он точно знал, что на спинке переднего сиденья торчат ноги почивающего начальства. Проворной и быстрой тени, которая метнулась в темень с противоположной стороны машины, он не заметил…
— Сдавайт оружие! — Комендант сорвал с плеча перепуганного полицая винтовку. — Садись в мой «опель». Будешь рассказывайт в слюжба безопасности. Ферштест ду? Ганс! — крикнул он своему водителю по — немецки. — Поведешь за мной машину покойного бедняги Мюллера.
Во дворе дома СД Функель с досадой приметил вездесущего рыжего Вилли Майера. Дело не в том, что излишне веселый помощник Хейниша чем‑то раздражал коменданта или совал нос не в свое дело, мешая достойно исполнять другим свой высокий долг перед «тысячелетним рейхом» и лично фюрером. Нет, этой служебной чертой чиновничьей проныры Майер не отличался. Просто Функель не сообразил привести убитого Мюллера в более — менее пристойный вид, и сейчас, как и раньше, сапоги мертвого по- прежнему красовались еще не стоптанными подошвами рядом с озабоченным лицом шофера Ганса. Досадно, но уже ничего путного не сделаешь. А Вилли Майер легкой пружинистой походкой быстро направился к ним, глядя именно на сапоги Мюллера, безусловно, неуместные в качестве развлекательного зрелища.
— Что случилось? — спросил он Функеля, забыз произнести утреннее «гутен морген» или «хайль».
— Сами взгляните, — брезгливо ответил тот.
Майер окинул машину взглядом и сразу же поинтересовался:
— И кто же его?
Функель, успевший вылезти из машины, лишь пожал плечами.
Майер открыл дверцу и, согнувшись, полез к застывшему Мюллеру. Пристрелили обер — лейтенанта в спину, но вокруг окровавленного отверстия порохового нагару не было. А если это так, что точно может установить лишь экспертиза, то стреляли не в упор и, значит, убийство произошло не в машине. На полу авто лежали раздавленная кем‑то фуражка убитого и шинель, которая сползла во время поездки. Майер подхватил ее, чтобы прикрыть безразличного теперь к его заботам оберлейтенанта, и тут из кармана выпали прекрасные, великолепной работы перчатки. Майер снова мимоходом обратил внимание на их изысканность, и ему вспомнилось, как позапрошлым вечером Мюллер чуть ли не перед каждым хвалился французским коньяком «Мартель» высшего качества и ананасами, а также вот этими перчатками, которые ему прислала из оккупированного Парижа некая Эльза, обеспеченная дочка юнкера — богача из Восточной Пруссии. «Мартель» — для всех моих друзей! — лез с бутылками охмелевший Мюллер. — Девичье внимание и ласка — только для меня!» Похвалялся, бедняга, после войны жениться на Эльзе, а повенчался с костлявой… Но выпитые бутылки исправно оставлял повсюду, в любой компании…
— Вам, гауптман, стоит лично доложить Хейни- шу об убийстве Мюллера, — посоветовал Майер. — Будет плохо, если доложит кто‑нибудь другой. А так все выйдет удачно — вы, насколько я понимаю, пожалуй, первым оказались на месте преступления.
— Именно так! — горячо подхватил Функель. — Я для этого и прибыл непосредственно сюда. Но как же узнать, когда появится герр штурмбанфюрер?
— Он здесь, у себя в кабинете.
— Чего же вы до сих пор молчали, Вилли?
— Боже мой, вам, гауптман, все надо разжевывать до мелочей. Неужели вы полагаете, что я по собственной воле торчу тут с раннего утра?
— Да, да, дорогой Вилли, я об этом не подумал… Невосполнимая утрата бедняги Мюллера совершенно выбила меня из колеи. Но, Вилли, не откажите в маленькой любезности…
— Слушаю вас.
— Я желал бы зайти к Хейнишу вместе с вами. Вы же его любимец, и ваше присутствие, надеюсь, немного сдержит целиком оправданный гнев господина штурмбанфюрера.
— Согласен! В этом деликатном деле я охотно составлю вам компанию.
— О, Вилли, даже не знаю, чем вас отблагодарить…
— Это не беда, зато я знаю, — белозубо усмехнулся Майер. — Подведем итоги в казино, не так ли?
— О чем речь, Вилли? Безусловно, так.
— Ну а этого, — Майер презрительно качнул головой в сторону совершенно ошеломленного полицая, — пока что сдадим под стражу. Пусть будет нашим козлом отпущения!
В кабинете Хейниш был не один. Вокруг штурмбанфюрера скучилось несколько офицеров СД и даже двое абверовцев. Значит, происшествия ночи, очевидно, не ограничились только одним чрезвычайным происшествием, ведь о гибели Мюллера никто из присутствующих еще не мог знать.
Хейниш оторвался от бумаг и вопросительно посмотрел на Функеля.
— Что у вас стряслось в такую рань?
— Мюллер убит! — выдавил из себя Функель.
— Четыре! — как‑то странно отметил Хейниш. Он взял карандаш и начал его затачивать. Он всегда так делал, если чувствовал, что начинает нервничать, а внешнюю выдержку при любых обстоятельствах штурмбанфюрер считал одним из наивысших достоинств в нордическом характере истинного арийца. Однако в последнее время дела шли до того скверно, что все карандаши были тщательно заточены и, чтобы успокоить нервы, приходилось какой‑нибудь из них специально ломать.
— На то и война, — обронил он сухо. — В эту ночь — трех… Мюллер — четвертый… Вас, гауптман, если вы уж сами сюда явились, я попрошу немедленно усилить охрану доверенной вам местности, особенно в предгорье. Наладьте деловой контакт с дислоцированными у нас военными частями — пусть помогут воинскими патрульными группами на бронетранспортерах. Необходимо запереть в горах этих дикарей с кинжалами. Иначе многим из нас не миновать грустной судьбы Мюллера.
