За холмом догорал закат. С окрестных полей и лугов донесся свежий ветерок, пропитанный запахом сена. Где-то на берегу скрипел коростель. На реке маячили рыбачьи лодки.
Облокотившись о перила, Василий смотрел вдаль. Спокойное небо, раскрасневшееся у закатного края, темная зелень берегов, тихая волна и бедные селения на высоких холмах умиротворяли душу, звали к покою. Но Василию захотелось, чтобы эта зеркальная тишина дрогнула, возмутилась, разбилась. Никогда он не смирится, наоборот, его душа еще больше ожесточится в борьбе с теми, кто отнимает у него право на труд.
В сумерках пароход подвалил к небольшой конторке. У деревьев стояли две тележки. Никто из пассажиров не сошел на берег. От конторки наверх тянулась в темноту деревянная лестница без перил. На горе — одинокий тусклый фонарь с суетящимися вокруг него бабочками и жучками. И вдруг в тишине отчетливо послышался стук пролеточных колес о булыжник. «Вот сойду сейчас на берег, — подумал он, — и пойду в ночь куда глаза глядят». Но пока он нерешительно размышлял — пароход отшвартовался. За бортом потянулись каменные обрывы, на дне которых светились огоньки. Жизнь на пароходе постепенно замерла. Матросская жена, давно развесив белье, ушла в кубрик. Рыжик куда-то запропастился.
На рассвете солнце поднялось, и по голубому безоблачному небу побежали багряные стрелы. Мерно рассекая неподвижную волжскую воду, пароход оставлял за кормой пенящиеся усы. Вот Волга сделала крутую излучину, и вода зачернела темными пятнами разводьев. По высокому правому берегу, покато спускающемуся к воде, необозримо потянулись леса, а на левом неподвижно лежали приземистые коробки — склады, паровая мельница, амбары.
Василию казалось, что он видит не только берега, а весь мир. Вот на склоне горы возникла пещера, да такая широкая, что в нее можно проникнуть без труда. Под пещерой бассейн, и в него бежит вода, а над пещерой часовня.
Чем ближе к Самаре, тем выше взбегают берега. Среди сосен и елей появилась темно-зеленая пихта, красавица сибирских лесов, любящая и приволжские степи. Ее сразу отличишь от других деревьев: густая, взлетевшая стрелою ввысь, она чем-то напоминает южный кипарис.
— Чьи это леса? — услышал Василий голос какого-то мужчины в соломенной шляпе.
— Удельные, — ответил другой, — потому и стоят они, а то бы купец давно до них добрался и живо по Волге сплавил. Плохо только мужику от удела — уж больно он его со всех сторон жмет.
Широко разлила Волга свои воды. Широко разлилась Россия в своих берегах: купец торговал, мужик смотрел скорбным взглядом на чужую землю, рабочий голодал. А сейчас реки людской крови растеклись по русской земле — шла жестокая война.
В Самару прибыли в полдень. На пристани торговцы, маклеры, грузчики. Все горланят, суетятся. Тут же и господа в мундирах и сюртуках, дамы в длинных платьях, стянутых в талии, в широкополых шляпах, купцы в картузах. У пристани сонно дремлют лошаденки извозчиков. В лопухах роются свиньи, на мостиках, повисших над водой, стоят бабы, задрав подолы юбок выше колен, и бьют вальками прополосканное белье. Примостившись на полусгнивших сваях, ребята ловят раков. И над всем несется церковный гул — звонари бьют во все колокола.
Василий прошел мимо складов и амбаров на Преображенскую улицу, поднялся по Москательной. Очутившись у цирка, занимавшего целый квартал, он обошел его со всех сторон и остановился на углу Предтеченской. На стенах висели афиши с раскрашенными львами и лошадьми.
Отсюда Василий прошел к Троицкой площади, на которой выделялась лавка москательщика Улусова, а неподалеку расположился мануфактурщик Палин. На Панской улице он постоял у магазина табачного короля Бостанжогло.
«Богатый городок, купеческий», — подумал он и вернулся к цирку. Мимо прошел чиновник. Василий остановил его:
— Осмелюсь спросить, сударь, где Трубочный завод?
Чиновник посмотрел на кресты и медали — и охотно объяснил дорогу.
Начальник завода, старый генерал Зыбин, слыл грозным человеком. К нему не подступиться. Его помощник по технической части в то время болел. Пришлось обратиться к младшему механику.
— Валяй к мастеру третьей мастерской, ему, кажется, нужны люди.
Мастер выслушал Василия и отказал.
— Езжай, солдат, в Петровск, там маслобойный завод. Недавно наведывался главный механик, искал моториста, не нашел и уехал с пустыми руками.
— Далече туда? — спросил Василий, отчаявшись найти работу.
— Поездом поедешь. Помогай тебе бог!
На этом разговор кончился. Василий задумался: «Денег осталось в обрез. Если в Петровске не найду работы — в петлю полезай». С такими невеселыми мыслями он ушел на вокзал, купил билет и уехал. Поезд шел медленно, бесконечно долго тащился от одной станции до другой. Сквозь черные клочья паровозного дыма проплывала за окном дремавшая земля, мелькали телеграфные столбы да стайки нахохлившихся воробьишек на проводах.
Завод был небольшой. Василия охотно приняли слесарем-мотористом, и в душе он благодарил самарского мастера, который надоумил его поехать сюда. Комнату снял у одинокой вдовы. Вскоре написал Нагорному, жаловался на то, что, не имея в Самаре явочной квартиры, ни с кем не мог связаться и пришлось поневоле ехать в эту «дыру».
Осень хотя и выпала дождливая, но быстро пробежала. Наступила зима. За несколько месяцев Василий сумел привлечь многих рабочих к чтению газет. По вечерам они приходили к нему, и за чаем начиналась беседа. По газетам чувствовалось, что в стране нарастает недовольство в связи с нехваткой хлеба, мяса, сахара и круп.
— Не миновать взрыва, — уверял он своих новых друзей, — народ терпит, но до поры. Зато когда взорвется — полетят все министры, а с ними и царь.
Весть о февральской стачке в Петрограде и Москве докатилась до Петровска к концу месяца, а о революции — лишь в первых числах марта. Газеты сообщали, что войска в Питере отказались стрелять в рабочих, перешли на их сторону и помогают арестовывать царских министров и чиновников.
В эти дни Василий был так сильно возбужден, что не знал, какое принять решение. Думал о Казани, там все же остались Нагорный и Кривочуб, — и тут же поймал себя на озорной мысли, как бы он распорядился судьбой Остермана: «Говорил я вам, а вы не послушались. Теперь зачисляю вас в пожарники, а с заводом мы сами управимся». Но до Казани далеко, а к Самаре рукой подать. Решение было принято вынужденное. Получив расчет, он выехал туда в конце марта.
Приволжский город бурлил. Местная дума сформировала комитет безопасности. Им заправляли Бостанжогло, Палин, Улусов, князь Кугушев. Хитер был табачный король. «Надо менять вывеску, — посоветовал он, — обкрутить вокруг пальца голоштанников и их заправилу Куйбышева. Этот всю кашу нам портит». Бостанжогло поддержали, и новый «комитет народной власти» выпустил воззвание к населению, призывая к благоразумию. Губернатор князь Голицын поддержал эту инициативу.
Куйбышева в Самаре знали. Его любили, уважали рабочие Трубочного завода, на котором он работал токарем и вел революционную работу. Еще не так давно он был арестован вместе с Бубновым и выслан 25 января в Туруханский край. Только через месяц они прибыли в Красноярск и тут в тюрьме узнали о революции в Петрограде. Им бы вернуться обратно, но начальник тюрьмы наотрез отказался их выпустить. «Я, говорит, присягал царю и, пока не получу приказа, не выпущу».
Освободили их жители селения Казачинского 8 марта, а через десять дней Куйбышев вернулся в Самару.
Рабочие не поверили «комитету народной власти» и сформировали свой комитет, поручив ему организовать выборы в Совет рабочих депутатов. Но комитет не рассчитал своих сил, и выборы кончились победой меньшевиков. Возвратившегося Куйбышева, вопреки сопротивлению меньшевиков, удалось все же ввести депутатом в Совет.
В двух комнатах бывшего ресторана «Аквариум» расположился городской комитет большевиков. Здесь же помещалась редакция «Приволжской правды». Сюда и пришел Василий, возвратившись в Самару. Робко он заглянул в одну из комнат, и сразу на него, солдата с георгиевскими крестами и медалями, но без погон, обратили внимание.
— Подойдите-ка ко мне! — услышал он мягкий голос высокого плотного человека с большой головой, сидевшего за письменным столом. В серо-голубых глазах застыло пристальное любопытство. — Кого вы ищете?
Оживление, царившее в комнате, неожиданно затихло.
— Мне бы председателя большевистского комитета. Поговорить надо, — робко произнес Василий.
— Давайте знакомиться! Моя фамилия Куйбышев. А вас как зовут?
— Василий Блюхер.
— Ого! Какая громкая фамилия! Давно вы, фельдмаршал, с фронта? Не смущайтесь, садитесь!
Василий коротко рассказал о себе.
— Хочу слесарем-механиком на Трубочный завод, — закончил он. — Помогите, если можете.
