спросил нацист. — Это не ваша война. Вы не имеете права вмешиваться!
— Нам не нравится, как вы причёсываетесь, — легко ответил Хаббард. — Нам не нравится, как вы относитесь к своим соседям. Или как выполняете свои обещания. Нам не нравится, что ваш маленький оловянный божок думает, что может править миром…
— Стоп! — закричал немец, его лицо полыхало гневом.
Американец ухмыльнулся ему.
— Вы оскорбили фюрера! — закричал офицер.
— Только дайте мне добраться до него, — пообещал Хаббард, — и я сделаю кое-что похуже.
Kommandant вскочил на ноги, его лицо побагровело.
— Я мог бы расстрелять вас за это! — взвизгнул он.
— Могли бы, но вы этого не сделаете, — парировал Хаббард. — По крайней мере, в ближайшее время. Вы думаете, что я смогу вам что-то рассказать.
— У нас есть способы заставить вас говорить, — рявкнул нацист.
— В этом-то и проблема с вами, фрицами, — сказал Хаббард. — Вы думаете, что силой можно добиться всего.
Kommandant прокричал приказы двум охранникам у двери. Те рысцой подбежали к Хаббарду и попытались схватить его за руки.
Но когда они приблизились к нему, кулак американца взметнулся и по сокрушительной дуге врезался прямо в подбородок охранника справа. Удар прозвучал как удар хлыста. Солдат скользнул по полу на каблуках, врезался в стол и рухнул на пол.
Другой охранник ударил Хаббарда рукояткой пистолета по голове.
Хаббард открыл глаза и обнаружил, что находится в полутьме. Он лежал на одной из нескольких находившихся там коек. В комнате, кроме него, никого не было. Он осторожно ощупал шишку на голове и выругался, морщась от боли.
Вскоре в голове у него прояснилось. Глаза разглядели умывальник и скамью. К одной из стен был прислонён шаткий стол. В остальном комната была пустой. Свет проникал через маленькое окошко на высоте плеча, перекрещённое железной решёткой. Подбитые гвоздями сапоги часового застучали за тяжёлой дубовой дверью.
— Караулка, — сказал Хаббард вполголоса. — Естественно.
Он поднялся на ноги, чувствуя, как раскалывается голова, и, пошатываясь, подошёл к окну. Ухватившись за железные прутья, он выглянул наружу.
База, по-видимому, располагалась на месте французской фермы, потому что прямо напротив окна был фермерский дом, в дверном проёме которого сидели и курили нацистские лётчики. Тут и там расхаживали часовые с винтовками в руках.
Самолёты со свастикой нацистской Германии, стояли рядами на хорошо укатанном асфальте, в основном истребители, а так же несколько бомбардировщиков стоявших ближе к густому лесу, окружавшему поле.
Внезапно пальцы Хаббарда сжали решётку, и у него перехватило дыхание. На дальнем конце поля, крылом к крылу с несколькими немецкими самолётами, стоял «Дифайэнт», полированный металл его корпуса сверкал в лучах полуденного солнца.
Понурив плечи, Хаббард вернулся к койке и сел. Он знал, что этот «Дифайэнт» — его собственный самолёт. Но ему и в голову не приходило, что его доставят на эту базу.
Было понятно, что неповреждённый британский самолёт представлял ценность для фрицев, но вряд ли для лётных целей. Тогда почему «Дифайэнт» находился на лётном поле с нетронутыми опознавательными знаками Королевских ВВС?
Было что-то подозрительное и в том, что произошло там, на скошенном поле. Кто открыл огонь по фрицам, когда они выскочили из-за стожков пшеницы?
Снаружи послышались шаги, и в замке заскрежетал ключ. Дверь распахнулась на скрипучих петлях, и вошёл старый француз с бадьёй в руках. За его спиной, в прямоугольнике дверного проёма, стоял охранник, сверкая на солнце примкнутым штыком.
Старик, пошатываясь, шагнул вперёд. На нём был засаленный берет, который когда-то был синим. Его блуза была грязной и порванной, а брюки залатанными. Деревянные сабо стучали, когда он шаркал по полу.
Он осторожно поставил бадью на пол. Но когда он наклонился, стоя спиной к охраннику, то, держа правую руку перед грудью, вытянул указательный и средний пальцы в форме буквы V, выражение его лица при этом не изменилось. Затем он выпрямился и протопал обратно к двери.
Хаббард долго сидел на койке. Когда он подошёл к бадье, то обнаружил, что в ней находился его обед — около пинты водянистого супа.
Более часа назад группа нацистских самолётов с рёвом унеслась в ночь. Теперь в старом французском фермерском доме кто-то играл на пианино, и молодые голоса выкрикивали слова немецкой песни.
Яркий лунный свет проникал сквозь зарешеченное окно и отбрасывал на пол шахматный узор. Хаббард подумал, что это была подходящая ночь для бомбардировок. Вероятно, города за Ла-Маншем понесут свою долю наказания.
За дверью послышались тяжёлые шаги часового, направлявшегося в другой конец двора.
Хаббард лежал на спине на койке и смотрел в черноту потолка. В его голове роились мысли, но они ни к чему не приводили.
Мысли о Григсби и человеке, который открыл огонь с края поля. Мысли о «Дифайэнте», стоявшем там, на поле, о старом французском крестьянине, который изобразил пальцами знак победы.
Его надежды вспыхнули при мысли о старике, но так же быстро угасли снова. Что мог сделать один старик, чтобы помочь ему? Этот знак победы был смелым жестом, не более того. Просто так старик давал понять, что у него есть друг, что кто-то сожалеет о том, что он попал в беду.
Пианино задребезжало и затихло. Шаги раздавались всё дальше и дальше. Утомлённый своими мыслями, Хаббард заснул. Среди ночи его разбудил рёв возвращающихся самолётов, но он повернулся на другой бок и снова заснул.
Затем кто-то стал трясти его, трясти настойчиво, и чей-то голос зашептал — настойчивый голос с резким британским акцентом.
— Поднимайся, парень. Есть кое-какая работёнка.
Хаббард открыл глаза и в первых серых лучах рассвета увидел фигуру, склонившуюся над ним. Это был старый француз, тот, что принёс ему суп, тот, что сложил пальцы буквой V. Но старик говорил по-английски — с британским акцентом. Американец сел.
— Кто вы? — спросил он с вызовом.
— Я Григсби, — усмехнулся француз.
— Григсби! — фыркнул Хаббард. — Григсби!
— Конечно, старина.
— Но охранник?
— Охранник мёртв, — сказал Григсби.
— Я думал, что фрицы тебя прикончили, — смущённо заявил Хаббард.
— Не совсем, — ухмыльнулся Григсби. — Почти, но не совсем. Иногда они не так уж умны. Я прожил с ними здесь несколько месяцев. Но скоро они о всём догадаются. После этого они не смогут не догадаться.
Американец решительно встал.
— Хорошо, Григсби. В чём дело?
Вместо ответа Григсби безмолвно наклонился, поднял что-то с пола и протянул это Хаббарду. Американец с нежностью сжал это в руках.
— Томми!
Григсби кивнул.
— А теперь слушай внимательно. Через пять минут здесь начнут происходить странные вещи, а мы же не хотим никаких неожиданностей?
— Я слушаю.
— Хорошо. Ты пойдёшь со мной и спрячешься
