России» на зеленой майке.
— Мы днем ее проверяли на асфальте — нормально она едет! — возражает «Кречет».
— Она греется! — снова низенький.
— Сейчас плюс сорок градусов, все греется, даже он! — «Кречет» дергает подбородком в сторону «ситроена».
— У нее воздуха нет, — мямлит высокий.
Остальные бойцы, всего их шестеро, стоят поодаль и предпочитают слушать.
— Толкните ее «маталыгой», она сама воздуха накачает! — «Кречет» несгибаем.
— Лючков нет.
Похоже, это — последнее возражение.
— Снимите со сломанной машины, — кипит «Кречет.
— Когда нас выведут? — голос из толпы звучит тихо, но все замирают. Главный вопрос задан.
«Кречет» не отвечает, а оборачивается к «Аргону»:
— Да ехать они не хотят, я тебе говорю!
«Аргон» шагает вперед:
— Старший экипажа кто?
— Я! — один из бойцов, до сих пор не принимавший участия в беседе, поднимает руку.
— Ребята. Вы нужны кэпу. Он просил, — «Аргон» говорит тихо, почти вкрадчиво. — Они там держатся из последних сил. Кэп просил три машины.
Упоминание комполка мгновенно меняет атмосферу, некоторое время стоит тишина.
«Аргон» продолжает:
— Я же понимаю, что вы можете сделать машины… Сейчас не время «пятисотиться».
Повторное обвинение в трусости мгновенно накаляет обстановку.
— Никто не «пятисотится»! — кричит низенький в черной майке. — Никак три машины не получится. Сможем сделать одну.
— К утру сделаете?
«Кречет» не выдерживает, подходит к «Прозе» и говорит злым шепотом:
— Под артудар попали и трусят.
— К семи вечера завтра сделаем.
— Не получится ночью работать.
— Давайте к семи вечера две машины. А? — просит «Аргон».
Толпа молчит.
— Старший второго экипажа кто? — давит «Аргон».
— Ранило его, я буду вместо него, — подает голос еще один белобрысый боец.
— Как фамилия?
Боец представляется и добавляет:
— Я — наводчик, сам справлюсь.
— И еще: к девяти утра вывести машину на асфальт и мне доложить, как она, — вмешивается «Кречет».
На обратном пути в штаб быстро темнеет.
— Владимирыч, да выключи ты фары! — командует «Кречет».
«Проза» и так едет на противотуманках, ближний свет давно перегорел, но послушно выполняет команду. Теперь машина едет на единственном уцелевшем переднем правом габарите.
— И с этим сделай что-нибудь, — «Кречет» указывает на приборную доску.
«Проза» предпочитает сушить свое белье на передней панели — так оно сохнет быстрее. Поэтому полотенце неподалеку. «Проза» накидывает его на приборную доску. Остаток пути едут в темноте.
«Кречет» — воплощение усталости: опустившиеся уголки губ, глаз, бровей — лишь нос решительно устремлен вперед. Даже в темноте различимы красные от недосыпа глаза.
Ночная дорога забита техникой. Минивэнчик с трепетом проскальзывает между танков и грузовиков. Трепет — «Прозы». Он помнит, что у танков нет зеркал заднего вида, да и для КамАЗа «ситроен» мелковат и низковат, его легко не заметить в темноте.
«Кречет» — скептик. Семь месяцев войны без отпуска сделали его пессимистом. Он размашисто крестится на только ему видимый поклонный крест у дороги и ворчит:
— Авиация — макаки драные. Вчера первый раз попали, куда их просили.
— А что их новые прицелы, как в Сирии? Я видел по телевизор, — «Проза» радуется новой теме разговора.
— Бомбить надо с пикирования, тогда прицелы эффективны. А они с кабрирования работают. Суки! Позавчера… Александровка… Серия ФАБ-500. Все в поле вывалили. Хорошо, что не нам на голову.
— А вертолеты?
— Вертолеты получше, но им тоже сцыкотно к передку подлетать. Нет, небо — не наше.
— У американской авиации со времен Второй мировой войны есть задача… Называется «изоляция района боевых действий», — умничает «Проза». — Похоже, наши так не умеют.
«Кречет» косится на него, но молчит.
— Это — когда методично уничтожаются все мосты, станции, ПВО, и самолеты гоняются за каждым паровозом и каждым грузовиком. Полное недопущение подвоза резервов и боеприпасов, — продолжает «Проза».
— Да нет у нас столько самолетов. И ПВО хохлам так и не подавили. Трепались много, а толку нет. И не забывай — сейчас не Вторая мировая война. Сейчас на каждый танк три-четыре «джавелина», не считая других ракет и гранатометов. И на каждый вертолет столько же «стингеров».
«Прозе» нечего возразить.
На технике, которую обгоняет «ситроен», символика 3-го армейского корпуса — круг в белом треугольнике.
«Проза», как заправский диванный стратег, строит планы для всего театра военных действий:
— Наступать надо на север, имея на левом фланге Ингулец. Обойти Кривой Рог, выйти к Днепру. Тогда Запорожье и Днепропетровск окажутся как бы в тени, снабжение украинской группировки на Донбассе придется вести через Харьков. И потом, Криворожская область самая малонаселенная, и промышленность, украинские ее остатки, здесь.
— «Немцы» в наступление вот-вот пойдут, какой еще, на хер, Кривой Рог? — не соглашается «Кречет».
— Не-а, не дело, если третий АК будет затыкать наши дырки. Мы ведь удержимся? 3 армейский корпус — полноценное свежее соединение. Пусть выполняет задачу, ради которой его формировали.
— Полноценное? — зам по вооружению не хочет называть численность третьего АК.
Тридцать тысяч человек, «Проза» эту цифру знает и без него. Умолкает. Третьим в машине молчит старшина Юра. Он секретчик и сейчас всех охраняет.
— За восемь лет оперативной паузы наши сформировали две танковые армии. Где они? — недоумевает «Проза».
«Кречет» пожимает плечами.
— Помните Висло-Одерскую операцию? В январе 1945 года наши танки проходили по 80 км в сутки. Не только немцы трепетали, но и союзники! Наверняка современные танковые армии должны быть не хуже.
В зеркало заднего вида он видит, что секретчик Юра улыбается.
— Что-то не так? — спрашивает «Проза».
— Разрешите, товарищ полковник? — встревает Юра в разговор.
«Кречет» кивает:
— Валяй!
— Вы наши радиостанции видели? С длинной антенной?
— Да.
— У них дальность связи четыре километра. В городе — два с половиной. Танки прорывают фронт, допустим, сквозь все «джавелины», и что дальше? Связи нет. Сами по себе? Как?
— Куда наступать? Себе на писюн? — иронизирует «Кречет».
— Все траблы с колоннами снабжения: Киев, Чернигов, Харьков… Из-за связи. Они в засады попадают, мы же для американцев прозрачны, а связи — вызвать помощь — нет. В обороне еще нормально. Могем, — продолжает Юра.
— У танков должны быть свои радиостанции, нормальной дальности, — не сдается «Проза».
— У танков, может быть, и есть, а у остальных подразделений нет. А танки одни наступать не могут.
На минуту все умолкают.
— Говорят, у ополченцев есть нормальная связь, кустарная, но эффективная. Но запустить их образцы в крупную серию, похоже, некому, — вспоминает «Проза» чью-то статью в интернете.
— Если это правда, — сомневается «Кречет».
Слева виднеются дома Берислава. «Проза» вспоминает главного врача больницы Виктора Ивановича, его рассказ о Кирилле Орловском, рассказы своего деда. Легендарный партизанский командир скупал в НИИ опытные экземпляры сельхозтехники, скупал втридорога, но в его колхозе эта техника работала, и колхоз процветал. Но делиться этой историей «Прозе» не хочется.
— Экономику пора переводить на военные рельсы, — заключает он.
— Не объявляя войны, войны не выиграть, — и «Кречет»
