и пулеметное дело. Потом, после занятий на воле, все собрались в землянке обогреться. Фомичев читал вслух и разъяснял устав караульной службы. Прерывая чтение, он часто ставил заковыристые вопросы, которые начинались одинаково: «А вот, положим, такая обстановка…» И если кто-нибудь начинал отвечать вокруг да около, Фомичев обрывал его на полуслове:
— Отставить! Не на колхозном собрании выступаешь. Теперь ты есть боец!
Особенно досталось Макарушкину. Для начала Фомичев предложил ему задачку:
— Положим, такая обстановка. Ты охраняешь пушки. За километр увидел человека. Из пушки по нему шарахнешь?
— Не-ет, — ответил Макарушкин под смех товарищей.
— Так. Сообразил все же. А гранатой можно? Не окликнув, кто идет, гранатой людей рвануть можно? Или ты этим оружием действовал как булыжником, потому и запал не вставил?..
Проскунин провел Бормотова и Глахова по своим владениям. Осмотрели дороги, тропинки. Побывали на всех постах. Очень понравились Бормотову укрытия наблюдателей вокруг базы. Замаскированные в ельнике, защищенные от ветра плетнем из хвои.
— Такие укрытия и в отряде Назарова сделаем, — сказал Бормотов, когда возвращались к землянкам. И спросил шагавших по кустам Горячева и Проскунина: — А помните, как создавали отряд на бумаге? Мчится время галопом.
— Да, как будто уже год в лесу живем, — проговорил Горячев и потрогал наметившуюся черную бородку.
К землянке с продовольствием шла Евдокия Степановна со свернутым мешком под мышкой. Бормотов остановился перед ней.
— Как себя чувствуете, Евдокия Степановна?
— Хорошо, спасибо.
— Ваш сын Толя уже ходил в разведку. Здоров, весел.
Лицо Евдокии Степановны порозовело. Бормотов пообещал:
— С каким-нибудь поручением я пришлю Толю в ваш отряд. Повидаетесь.
— Спасибо, Александр Иванович! Передайте, пожалуйста, Толе привет. Вы ведь пойдете в отряд Назарова?
— Да, как начнет темнеть. А как у вас с продовольствием, Евдокия Степановна?
— Не очень богато. Да вот посмотрите сами.
Шумова пропустила Бормотова вперед, он спустился по земляным ступенькам в склад. Осмотрел запасы, постоял, соображая. Распахнув дверь, держал ее, пока Евдокия Степановна насыпала в мешок пшено.
А когда начался обед, Бормотов отозвал в сторонку Проскунина, сказал:
— Вот что, Василий Федорович. Вчера я ради первой встречи не сказал, а теперь скажу: роскошно живете. Не по средствам!
— Как так?
— Кормят у тебя по-ресторанному. А вот оглядел я ваши запасы — не густо! Имейте в виду, с продуктами чем дальше, тем хуже будет.
— Понятно, — вздохнул Проскунин. — Я думал подтянуть ремни чуть попозже…
Перед вечером вернулись из разведки Орлов и Никитин. Они рассказали о том, как моторизованная колонна гитлеровцев металась в тот день по заминированным дорогам. Потеряв два танка на тракте Судниково — Акулово, фашисты вернулись в Судниково, а затем двинулись на Зобово. Здесь они опять наткнулись на мины, повернули на Таболово. Но и на этой дороге их ждали «сюрпризы». Потеряв еще один танк и несколько автомашин, гитлеровцы опять вернулись в Судниково.
По дорогам пошли саперы, охраняемые автоматчиками. Они копали землю, извлекали то подкову, то чеку от телеги, но… ни одной мины! Партизанские деревянные ящики с толом не поддавались магнитному миноискателю. Продвижение гитлеровских войск по этим дорогам прекратилось на несколько дней.
С наступлением темноты Бормотов и Глахов ушли из отряда Проскунина.
7
После полуночи командир отряда Иван Николаевич Назаров начал беспокоиться: Бормотова и Глахова все не было.
Обещали вернуться вечером, а уже первый час ночи. Не заблудились ли?
Назаров только что обошел посты, предупредил каждого часового: вот-вот должны прийти Глахов и Бормотов. Теперь Иван Николаевич сидел в маленькой штабной землянке, прислушивался, не послышатся ли шаги снаружи. Он был в пальто, в шапке. Сняв очки, запотевшие с холода, Назаров все тер и тер их носовым платком. В щелястую дверь землянки задувал ветер, язычок коптилки на столе метался из стороны в сторону. Погода была скверная: дождь со снегом и темень — хоть глаз коли.
«А может, и не пойдут в такую ночь, останутся у Проскунина», — подумал Назаров.
Сквозь шум раскачиваемых ветром сосен послышались торопливые шаги. Обрадованный Назаров поднялся с лавки.
Вошел молодой партизан из боевого охранения. Стукнув об землю мокрой винтовкой, доложил:
— Двух неизвестных задержали. Фамилий не называют.
— Где они?
— Тут.
Партизан распахнул дверь, его товарищ впустил задержанных.
При слабом свете коптилки Назаров вглядывался в лица вошедших, торопливо надев очки.
— Отпусти часовых, Иван Николаевич. Дело есть, — сказал один из задержанных.
— Ба! — вырвалось у Назарова, но, спохватившись, он приказал партизанам вернуться на свои посты. Только потом поздоровался с ночными гостями за руку.
— Какими судьбами, Александр Андреевич? Насколько мне известно, тебе ведь нельзя показываться в отрядах.
— Нельзя, — устало сказал один из мужчин с рыжей бородкой и такими же усами. — Но такой случай. Приказ.
— Чей приказ?
— Командования Красной Армии.
— Вот как! Так садитесь же, рассказывайте. Поджидаю Бормотова и Глахова.
Александр Андреевич Поздняков — до войны директор совхоза, теперь был членом подпольного райкома партии. Он поселился в Грулях вместе с Катей Колядовой (сестрой Володи Колядова), которую выдавал за свою дочь. Поздняков отпустил бороду и усы и выглядел гораздо старше своих сорока пяти лет. Полный, плешивый, с рыжей бороденкой, он походил на сельского попика, и среди населения пошел слух, будто Поздняков — эвакуированный из Смоленщины священник. Слух для подпольщика полезный, и Поздняков не опровергал его.
С Поздняковым пришел Борис Куприянов — высокий, худощавый, выносливый. Окончив педучилище, он работал в редакции районной газеты. В армию его не взяли по состоянию здоровья, и на подпольную работу Куприянов согласился без колебаний.
— Так что же вы молчите? Рассказывайте! — сказал Назаров.
— Может, подождем Бормотова и Глахова? — спросил Поздняков, опустив голову. — А то два раза рассказывать сил нет.
Только теперь рассмотрел Назаров, как изнурены Поздняков и Куприянов. Казалось, вот-вот упадут с лавки на земляной пол и тут же уснут.
— Вы что же, плутали по лесу? — спросил Назаров.
— Плутали. И по вашему распроклятому лесу, и до того, по дорогам, тридцать часов на ногах. — Поздняков медленно, через силу выговаривал слова. Покосившись на прямого, но все-таки заснувшего Куприянова, сказал: — Вот что, Иван Николаевич. Выложу я все кратко, а то тоже усну, и не добудитесь… Три дня назад Бормотов послал нас с донесением за линию фронта. Как добрались, об этом потом. Командование приказало установить: какие у немцев части, сколько танков и орудий в нашем районе. И прежде всего на дорогах и вдоль дорог Осташево — Волоколамск, Осташево — Руза. Все, что тут есть у гитлеровцев. Срок трое суток, иначе донесения потеряют силу. Генерал и представитель партизанского центра приказали: все отставить, все боевые операции, если
