Возвращался я в поселок вместе с парнями, оказавшимися симпатичными и общительными студентами из Харькова. Время шло к вечеру, ждать больше не имело смысла.
Помогая друг другу, мы миновали опасный участок пути и, не спеша, пошли гуськом по узкой тропинке, которая прихотливо извивалась между валунов и осторожно, словно боясь оцарапаться, огибала густые заросли кустов шиповника и боярышника.
Я, разумеется, не был уверен в том, что Иля придет в бухту. И тем не менее надежда увидеть ее не оставляла меня весь день. Теперь этой надежды не оставалось. Впрочем, девушку можно встретить на пляже, в поселке. Судя по всему, она не собиралась уезжать. А встретить ее надо, обязательно надо. Не знаю зачем — но надо.
Из задумчивости меня вывел далекий звон колокольчика. Высоко надо мной, почти на отвесном склоне горы, рассыпалось стадо баранов. Странно было смотреть, как спокойно и уверенно чувствовали себя на головокружительной высоте животные. Они легко перепрыгивали с уступа на уступ, разыскивая редкую на каменистых склонах растительность.
— Молодцы! Смотри, куда взобрались… — услышал я рядом голос одного из своих спутников и повернулся к нему. Парень, должно быть, заметил недоумение на моем лице и пальцем показал на самый гребень хребта…
— Вон там, видите? Правее скалы, похожей на коготь…
Я посмотрел, куда он указал, и увидел две крохотные человеческие фигурки.
— Кто это?
— Парень пожал плечами: — Бог его знает. А вообще, конечно, эти ребята из нашего славного племени туристов.
Студент снова забросил за плечо авоську с ластами и, уверенно шагая по тропке, запел:
Я не знаю, где встретиться
Нам придется с тобой…
Его товарищ тотчас же подхватил популярную туристскую песню:
Глобус крутится, вертится,
Словно шар голубой…
…Вернулся я домой затемно. Небо густо вызвездило, в садах неумолчно стрекотали цикады. Луна еще пряталась за горизонтом, но вершина недалекой горы уже начинала серебриться. Приготовленные хозяйкой чебуреки давно остыли, съел я их без удовольствия.
Обычно в такое время, особенно после утомительных прогулок, я немного читал и засыпал. Но на этот раз тесная комнатушка, которую я снимал в домике на окраине поселка, узкая железная кровать, сколоченный из досок хромоногий стол и старый венский стул показались мне нестерпимо убогими, навевали тоску и уныние.
Я вышел на улочку — темную и пустынную. Издалека доносилась музыка, и чувствительный мужской голос пел о неудавшейся любви и о том, что «память больше не нужна»: в доме отдыха начался очередной вечер танцев.
Меня с неизъяснимой силой потянуло к людям. И я не пытался скрыть от себя, что к местам вечернего скопления отдыхающих меня влечет надежда увидеть Илю.
Чем больше я думал об этой девушке, тем все более привлекательной она мне казалась. В ней было что-то необычное, непонятное, а это всегда волнует, наставляет искать объяснение, разгадку. Да и попросту она нравилась мне — юная, стройная, смелая!
Допоздна бродил я по освещенным неверным светом луны улочкам, по асфальтированной дорожке вдоль пляжа, пристально всматривался в лица встречающихся женщин, чутко прислушивался к раздающимся в темноте голосам.
На следующий день я еще раз побывал в бухте, а мотом последующие три дня с раннего утра и до заката солнца — с коротким перерывом на обед — бродил из конца в конец пляжа. От распростертых на мелкой разноцветной гальке и плещущихся в воде белых и загоревших тел, от пестрых купальников и полотенец рябило в глазах. Не один раз, заметив далеко в море едва различимую голову пловца, я бросался в воду, плыл за мерно покачивающиеся на буйках красные флажки и, разочарованный, возвращался назад.
По вечерам я первым подходил к летнему кинотеатру, терпеливо ждал, пока за ограду зайдут все зрители. А когда начинался сеанс, шел на танцплощадку. По пути я не забывал заглянуть в чайную, зайти в чебуречную. В последней я обычно выпивал стакан или светло-золотистого «Рислинга», или густокрасного «Каберне».
Или нигде не было.
Я маялся, не находил себе места и занятий и был рад, что отпуск мой закончился. Но прежде чем покинуть вдруг опостылевший мне поселок, я решил еще раз побывать на том месте, где встретил Илю. Мне хотелось проститься с памятной бухтой, но главное, где-то в сознании шевельнулись необъяснимые по своей властной силе слова: «А вдруг…»
Утро, как назло, выдалось серым, прохладным, неприветливым. Рваные дымчатые облака клубились в лесных зарослях на склонах гор, плотно обволакивали вершины. Темное море, усеянное беспокойными барашками, тяжело наваливалось на берег, недовольно и монотонно гудело. Людей на пляже почти не было: несколько наиболее рьяных купальщиков да жмущиеся друг к другу влюбленные парочки.
И все-таки я пошел.
Часа через полтора, запыхавшийся и разгоряченный от быстрой ходьбы, я подошел к последнему, самому трудному участку пути. Моросил дождь. Подошвы скользили по гладкой поверхности камней. Ветер, порывистый и упругий, трепал волосы, пытался сорвать рубаху, грубо толкал в грудь.
Я был убежден: в маленькой бухте, укрывшейся за этими мрачными скалами, Или нет. И вообще там сейчас нет никого. И тем не менее я стал карабкаться вдоль обрывистого склона.
«Пусть она не пришла, — думал я. — И пусть она даже никогда не узнает, что я был там. А я приду».
Сверху нависла темная громада горы, внизу кипела, пенилась, бесновалась, отливающая чернотой вода.
На этот раз путь вокруг мыса показался бесконечно длинным. В одном месте я поскользнулся и едва не сорвался вниз, на острые осколки скал. Но какая-то непреклонная сила неумолимо влекла меня вперед. Эх, если бы Иля только видела, как я добирался до этой чертовой бухты!
Наконец, с трудом переводя дыхание, я вылез на площадку, откуда начинался спуск к морю. Тяжелые полны грузно бросались на сушу и, откатываясь, тащили за собой жалобно стонущую гальку. Каемка берега у обрывистого подножья горы стала совсем узкой, неприветливой и чужой.
Я долго сидел, прислонившись спиной к мокрому щербатому валуну. Мне были безразличны и моросящий дождь, и налетающий резкими порывами ветер.
Вон на том месте, где сейчас тает воздушное кружево пены, лежал ее пестренький сарафан.
Я повернул голову, скользнул взглядом вдоль сурового ущелья, круто вздымающегося к затянутому тучами хребту. Низко опустившиеся облака почти скрывают маленькую площадку с темнеющим пятном кустов.
Она говорила, что любит, взобравшись туда, смотреть с высоты птичьего полета на лазоревый залив, на эту затерявшуюся в хаосе скал бухту…
Мне подумалось, что Иля могла быть там, когда я сидел здесь внизу, напрасно ожидая ее. Она могла видеть меня сверху, но почему-то не захотела спуститься.
А может, это ее видел я на самом гребне хребта, у похожей на коготь скалы, когда возвращался домой со студентами.
Кто знает…
Я вроде бы все сделал для того, чтобы вновь встретить Илю. Вроде бы все. И в то же время мне казалось, что я все-таки что-то забыл, что-то упустил, чего-то не сделал. Я силился вспомнить что — и не мог.
Усталый, с исцарапанными руками и сбитыми коленями, я вернулся домой. На сердце было тоскливо и пусто.
Я не спеша сложил вещи, взял чемодан и, не обращая внимания на вновь заморосивший дождь, пошел на автобусную станцию.
Из распахнутых настежь окон домов, с обвитых виноградными лозами веранд доносились приглушенные голоса, раздавались всплески веселого смеха, звучала музыка. Посвежевшая листва деревьев выплескивалась через ограды и заборы на улицу…
Я шел не торопясь, изредка посматривая по сторонам. И вдруг… Я резко остановился. В одном из двориков мне бросилась в глаза клумба с изящными белыми цветами на стройных цветоножках.
«…Из всех цветов я больше всего люблю белые лилии… регале… Не помнят, что я люблю, — значит, не очень-то и меня помнят…» — пришли мне на память ее слова…
Хозяйка дома, пожилая болгарка, с удивлением смотрела на мои мокрые волосы, потемневшую от воды ковбойку и долго не могла понять, что я от нее хочу. Потом ушла в дом и, вернувшись с большими ножницами, срезала мне несколько цветков. От денег она отказалась…
Я стою на улице, моросит дождь, в руках у меня несколько белых лилий. Белоснежные, изящно изогнутые лепестки усеяны снаружи крохотными серебряными капельками воды, внутри — желтыми пятнышками опавшей пыльцы. Я жадно вдыхаю тонкий аромат цветов, потом иду дальше. А через полчаса с попутным такси уезжаю в Симферополь.
…Несколько лилий стоят на моем столе в красивой вазе из чешского стекла. Я смотрю на них, и мне вспоминается Иля. Теперь я знаю: первое, что я сделаю для той женщины, которую полюблю, — это подарю ей букет вот таких точно белых лилий…
