Капитан утвердительно кивает.
— Уж что-нибудь эти господа нам непременно преподнесут. Я их шакальи повадки знаю. Удивляюсь лишь, почему до сих пор их не видно.
Словно в опровержение его слов, штурман тянет руку к горизонту:
— Вот и они, легки на помине!
Со стороны солнца к судну приближаются две черные точки. Они быстро растут в размерах.
— Истребители-бомбардировщики “Скайуориор”, — говорит Павлов. — Старые наши знакомые: в прошлый рейс с ними встречались в этих же местах.
Самолеты, похожие на летучих мышей, заходят на “Ангарск” с кормы и проносятся вдоль судна, едва не задевая за верхушки мачт. В уши обрушивается вой и грохот моторов. Запрокинув голову, успеваю заметить опознавательные номера самолетов — “НО-42375” и “НО-42379”. На крыльях четко видны опознавательные знаки — белые звезды. Самолеты улетают к самому горизонту, вновь возвращаются и делают над “Ангарском” заход за заходом.
— Фотографы-самоучки, — ехидно говорит штурман и сжимает кулаки. — Я бы их пофотографировал, будь моя воля!
— Меньше эмоций, штурман, — улыбается капитан, — и разожмите кулаки, а то, чего доброго, увидят эти нахалы и завопят об агрессии.
Покружив над нами, самолеты улетают. Однако не проходит и четверти часа, как над судном появляется новая пара. С этой минуты рев моторов не прекращается. Одну пару истребителей сменяет другая. Они то низко проносятся над “Ангарском”, то, набрав высоту, пикируют на него сверху, то мчатся на нас над самой водой, имитируя атаку торпедами.
— Теперь жди визита надводных кораблей, — говорит штурман.
— Да, авианосец, видно, бродит где-то поблизости, — соглашается капитан.
В полдень обедаем в кают-компании. Во главе стола капитан. Он рассказывает о прошлогоднем походе “Ангарска” в африканские страны. На самом интересном месте рассказа в дверях появляется матрос и четко, по-военному докладывает:
— На горизонте авианосец и четыре эскадренных миноносца. Идут к нам. Быстро приближаются.
Капитан убирает с колен салфетку, аккуратно складывает ее и поднимается.
— Вот и начинается главное, — хрипло говорит он, выбираясь из-за стола. Он бледен, но спокоен. В дверях оборачивается и говорит примолкшим помощникам и механикам: — Их приказов я выполнять не стану. Судно обыскивать не позволю. По местам, товарищи! Если… Впрочем, никаких “если” не будет, — закончил он, оборвав фразу, и вышел.
Следом за ним спешат на свои посты и остальные. Мы поднимаемся на мостик и устраиваемся в тени штурманской рубки. Немилосердно печет солнце — оно над головой. “Ангарск” идет полным ходом, но прохлады встречного ветра совсем не ощущается.
Чужие корабли уже близко. Огромный утюгоподобный авианосец окружают эсминцы. Припавшими к воде корпусами, скошенными назад мачтами, трубами и надстройками они напоминают крадущихся по следу хищников. Над авианосцем кружат самолеты: одни взлетают, другие садятся на плоскую, расчерченную белыми линиями палубу.
На мачте ближнего к нам эсминца взлетает флажный сигнал.
— Приказываю остановить ваши суда для досмотра! — глядя в бинокль, докладывает сигнальщик. Он выжидательно смотрит на капитана.
Павлов цедит сквозь зубы:
— На сигнал не отвечать, — и обводит глазами наши суда: ни на одном из них ответных сигналов нет. — Пусть кому-нибудь другому, кто ростом поменьше и нервой послабее, приказывает.
На мачте эсминца рядом со старым сигналом появляются новые флаги. Над нашими судами носится уже с десяток осатаневших истребителей. Сигнальщик, полистав толстую книгу свода флажных сигналов, говорит:
— Снова требуют остановиться. “Если не выполните мой приказ, применю силу…”
Наши суда продолжают идти прежним курсом и скоростью. Павлов, заложив руки за спину, медленно прохаживается по мостику. Сцепленные в замок пальцы побелели. Пронзительный свисток из переговорной трубы заставляет его остановиться и подойти к ней. Он вынимает медную пробку, говорит: “Слушаю вас, радиорубка!” — и прикладывает ухо к раструбу. Из переговорной трубы доносится приглушенный голос:
— Они вызывают нас по УКВ… Говорят на русском языке…
— Переключите репродуктор на мостик. В разговоры с ними не вступать, — приказывает капитан.
Репродуктор над нашими головами наполняется шорохами, тресками. За ними трудно что-либо разобрать. Наконец пробивается гнусавый, коверкающий русские слова голос:
— Кэпитан!… Кэпитан оф руски пароход, делайт стоп! Это я вам говорю: делайт ваш пароход стоп!… Ми будем стрелять из пушка!… Делайт стоп!… Делайт стоп!…
Павлов наклоняется над переговорной трубой, со злостью говорит:
— Выключите к дьяволу этого дегенерата!
Вопли из репродуктора обрываются, и на мостике снова воцаряется тишина.
— Глядите, а они не на шутку разыгрались! — тревожно восклицает штурман и показывает на эсминец.
На палубе эсминца ни души. Его орудийные башни, медленно шевеля пушечными стволами, поворачиваются в сторону советских кораблей. Кажется, все они направлены мне в грудь. Иннокентий кладет руку на мое плечо и сильно сжимает пальцы. На лице у него усмешка.
Палубу и мостик эсминца озаряет ослепительная вспышка, над одним из орудийных стволов повисает белое ватное облачко. Со скрежетом ввинчиваясь в воздух, где-то высоко над головами проносится снаряд. Он падает с большим перелетом, далеко от наших кораблей.
“Что же это происходит!? Какое они имеют право?!” — думаю с тревогой и обшариваю глазами пустынный океан.
Новые вспышки. Грохот разрывов. Два высоких водяных столба, распустившись огненными грибами, встают на пути “Двины”, головной в нашей колонне. Эскадренный миноносец, ведущий по нас огонь, выходит из строя своих кораблей, разворачивается и устремляется к нам. Под его острым форштевнем вскипает белая пена. Мне кажется: я вижу ухмыляющиеся злобные рожи тех, кто стоит за броней на его мостике.
— Спокойствие, товарищи! Спокойствие! — негромко говорит капитан и стискивает пальцами поручень.
И вдруг не крик — вопль сигнальщика:
— Подводная лодка!… Наша!… Наша подводная лодка!
Между стремительно приближающимся эскадренным миноносцем и советскими судами, взбудоражив спокойную воду, поднимается рубка подводной лодки. На ней белый, с синей полосой, серпастый и молоткастый родной флаг.
— “Пионер”!… Это “Пионер”! — кричит во весь голос Иннокентий.
Но нет, это не “Пионер” — не тот бортовой номер. Я говорю об этом, а он хохочет и вопит в голос:
— Все равно наша!… Наша, советская!
Подводная лодка всплывает и идет параллельным с нами курсом, прикрывая нас, как щитом, от эсминца. Но тот продолжает свой сумасшедший бег. Его форштевень нацелен на лодку. Он все ближе. Ближе! И вдруг, оставляя позади себя искромсанную винтами белопенную струю, резко поворачивает на обратный курс и несется к своим кораблям. Сигнальщик, протягивая руку к горизонту, кричит пресекающимся от волнения и счастья голосом:
— Еще лодки!… Наши!… Вон они!…
Авианосец и эсминцы уходят куда-то в сторону. На их мачтах уже не полощутся многоцветные сигналы. Оставляют нас в покое и самолеты, улетев за горизонт.
Я смотрю в сторону далеко идущих от нас подлодок. На одной из них служат мои друзья — очень простые, очень смелые и очень верные мужской дружбе парни.
Впереди из океана медленно поднимаются белоснежные башни многоэтажных зданий, зелень пальмовых рощ, ажурные переплеты портальных кранов.
Тут тоже живут мои друзья. Я еще незнаком с ними, но уверен: мы подружимся.
Дорогой мой юный друг!
Только что ты перевернул последнюю страничку этой книги, рассказывающей о советских подводниках, мужественных и бесстрашных людях, посвятивших себя служению любимой Отчизне и морю. В течение нескольких часов ты был рядом с ними: погружался в глубины океана, топил корабли врага в открытом море и в каменных мешках фиордов, прорывался сквозь минные поля и сети, отпивался от злобных атак противолодочных катеров и боролся с жестокими штормами. Я уверен: подводники навек стали твоими добрыми друзьями.
Твоя страна — великая морская держава, а народ твой по праву может называться народом-мореходом: свидетельство этого — многовековая богатейшая история его мореплавания и овеянная легендарной славой военно-морская история.
Военные моряки всегда были в числе самых отважных и стойких защитников матери Родины. В штормовые дни Великого Октября и гражданской войны на море и на суше, на самых ответственных постах, где требовались отвага и беззаветная преданность делу революции, несли бессменную вахту люди в черных бушлатах.
Когда кончилась гражданская война, ленинский комсомол взял шефство над нашим Военно-Морским Флотом. На флот пришли тысячи добровольцев, лучшие из лучших, — комсомольцы тех горячих дней. Эти парни учились, мужали и росли вместе с набирающим силы флотом: осваивали новые крейсеры и подводные лодки, могучие береговые орудия и морские самолеты, составляли точные карты берегов и изучали течения, опускались на дно морей в водолазных скафандрах и проходили вечно суровым Северным морским путем.
