«Зима, метель, а мать, наверное, и сейчас бежит с голоногим ребенком на руках сама не знает куда», — подумал Леня Прудников. Чуть приотстав от товарищей, он остановился перед коляской.
— Солдат в бой ходит бегом, а на отдых рысью. А ты почему отстаешь? — послышался голос Вербы за спиной.
Леня обернулся.
— Я только на минутку задержался.
— Минута отдыха сейчас дороже часа. Дана команда «Привал», — значит, беги, как твои товарищи, в ближайший дом — и на боковую. А ты зря здесь топчешься, время тратишь…
В самом деле весь полк был уже на привале. Устали люди, устали. Сколько дней не смыкали глаз!
…Над городом сгустились сумерки. На улицах тишина. Лишь изредка перед окнами стучат шаги патрулей и очередной смены боевого охранения.
Но замполиту Вербе не до сна.
Для бодрости подтянув ремень потуже, Верба вышел на улицу.
Ночью этот незнакомый безлюдный город, с его угрюмыми улицами и переулками показался ему не столько опасным, сколько одичалым. Даже в первые горькие месяцы войны Верба не терял твердой веры, что Советская Армия рано или поздно придет в Германию и поможет немецкому народу сбросить гитлеровскую власть. Исподволь он готовился к встрече с жителями немецких сел и городов. И вот ночной город. Пусто и дико. Кое-где перебегают дорогу кошки; собак почти не видно и не слышно. Где-то на окраине замычали коровы. Пришел час задавать корм и доить, а хозяева сбежали. Так жалобно мычат… впору поднять солдат и послать их по дворам ухаживать за скотом.
Когда же придут дивизионные и армейские хозяйственники?
Неожиданно где-то на соседней улице закричала женщина. Верба прибавил шаг. В тишине вымершего города каждый звук был слышен особенно отчетливо.
Приблизившись к богатому особняку, Верба услышал мужские голоса. В окнах замелькали вспышки карманных фонарей. Как только Верба вошел в калитку, из широко распахнутых ворот выкатилась трехтонка с армейским номером ВТ-34-34. В кабине рядом с шофером сидела женщина. Разглядеть ее лицо Верба не успел. В кузове на груде чемоданов — два солдата с автоматами. Верба взмахнул рукой:
— Стойте!..
Но где там! Только снежная пыль заклубилась перед глазами.
Верба выхватил из кобуры пистолет. Два выстрела по скатам не остановили трехтонку. Она скрылась в темной узкой улице.
Верба задумался: «Эти люди помогают Гитлеру восстанавливать немецкое население против Красной Армии. Солдату, несущему на своих плечах всю тяжесть войны, труднее будет продвигаться вперед, если мародеры настроят против население Германии…»
К особняку подбежали автоматчики дежурной роты.
Смертельно перепуганная пожилая немка и безрукий немец вышли из подвала, с изумлением глядели на то, как русские солдаты собирают разбросанные по двору вещи. Происходило нечто недоступное их разумению: одни русские солдаты въехали во двор, перевернули все вверх дном, набили чемоданы и уехали с ними; другие русские водворяют порядок в доме, собирают брошенные вещи.
— Смотрите, ребята, мундир. Видать, крепкий фашист обитал здесь.
Верба поговорил с перепуганной немкой, потом с немцем. Это были слуги немецкого генерала в отставке. Накануне паники и всеобщего бегства генерал выехал со своим сыном, обер-лейтенантом танковых войск, в Берлин и не вернулся. Слуги остались в городе охранять имущество хозяина. Когда трое неизвестных солдат, выполняя приказания женщины, вошедшей в дом вместе с ними, стали выносить чемоданы, немка закричала.
— Замолчи! — приказала ей женщина и поднесла к лицу пистолет. Колени у немки подломились, она онемела.
«Откуда она взялась, эта женщина… с пистолетом?.. Чьи мародеры? Кто им дал трехтонку?» — размышлял Верба.
Номер трехтонки ВТ-34-34 он запомнил прочно. Обо всем случившемся он немедля донес в политотдел дивизии, и вскоре выяснилось, что это была группа немецких мародеров, переодетых в форму советских солдат.
Перед рассветом снова пошел по ротам полка.
В покинутых домах осталось много мягких, пышных подушек, и солдаты спали на них крепким сном. Не воспользовался мягкой постелью только один солдат — первый номер ручного пулемета Рогов. Он лежал на полу, положив под голову свой немного разбухший мешок. Спал он крепко, обняв пулемет.
Верба попробовал вытащить пулемет. Солдат, не просыпаясь, придавил ногой приклад. Верба потянул за лямки вещевой мешок. И тут Рогов мгновенно проснулся:
— А? Что? Куда? Мой мешок?
— Что у тебя в мешке?
— «Энзэ», бельишко, полотенце, табачок, — быстро ответил Рогов.
— А еще что?
— Еще… боеприпасы.
— И зачем тебе столько боеприпасов в мешке таскать?
— Там еще, товарищ полковник кое-какое барахлишко…
— Какое?
— Да так… Сыну на шаровары, жене на кофточку и матери на полушалок. Пишут — обносились очень.
— Где же ты все это купил?
— Товарищ подполковник, да неужели мы не понимаем! У бедных мы ничего не трогаем, но тут богатых фашистов полно. Грабили они наши города и села? Грабили. Так разрешите нам хоть маленький процент с них взять…
— Не разрешаю, — резко ответил Верба.
— Так я и знал, — подумав, сказал Рогов. — А ведь я спросонок-то всю правду вам сказал. И даже сон-то мне такой привиделся: будто получили от меня дома посылку и, знаете, изобразить невозможно, как радуются. Сынок шаровары примеряет, жена надела новую кофточку и ко мне грудью липнет… И вдруг слышу, тянет кто-то из-под моей головы эти гостинцы. Я и проснулся мигом. Если бы кто-нибудь другой это сделал, а не вы, ей-богу, двинул бы в переносье…
— Ты и меня имел право двинуть, только не за то, что я мешок потрогал, а за пулемет. Дело идет к тому, что ты скоро мешок свой будешь сторожить, а о пулемете забудешь.
— Что вы, товарищ подполковник! Этого никогда не случится. Без пулемета я здесь, что без рук. А мешок, если вы так сумлеваетесь, могу сейчас же опростать. Только, понимаете, опять раздумки берут. Опять я к тому же возвращаюсь: из дома пишут — обносились. Да и в душе, признаться, столько на фашистов накипело…
Это Верба хорошо понимал. Стоило ему подумать об этом, и он видел изнуренных войной рабочих, и колхозников, и солдатских детей, и жен в обносившейся одежонке… А здесь был перед ним гвардеец, ветеран полка… с подарками жене в вещевом мешке… Больно защемило сердце. Что он может сказать Рогову? Как плохо работают полковые тыловики, полевая почта? Ведь можно из трофейного фонда сделать для каждого солдата посылку с подарками родным, и тогда тот же Рогов сам выбросит из вещевого мешка обрывок ситца, припасенный жене на кофту.
— Как же так выходит, товарищ подполковник? Неужели вы не понимаете? — продолжал убеждать замполита Рогов.
— Тише ты, Файзуллина разбудишь, — остановил его Верба, — завтра поговорим, — и вышел.
Начало светать. По улицам засновали на мотоциклах и легковых машинах армейские, корпусные, дивизионные офицеры связи. Полковой горнист засигналил подъем.
Через несколько минут полк выстроился в походную колонну.
— Как спалось? — спросил Вербу капитан Корюков.
— Хорошо. Вот только умыться не успел.
— Получен приказ: выходим на Одер. Сегодня горячий день. Будем действовать левее Кюстрина.
2
Широкая долина между Кюстрином и поселком Герец прорезана извилистым и глубоким руслом Одера. Поверхность реки пятнистая: местами лед, местами полыньи или недавно вскрывшиеся плесы.
Первыми подошли к Одеру танкисты. Подошли и остановились: мост взорван.
Вслед за танкистами, а кое-где и вместе с ними прибыли сюда и стрелковые дивизии, совершавшие сложный маневр с форсированием Варты. Как пригодились бы здесь части, оставленные под Познанской цитаделью! Но гарнизон цитадели оказался значительно многочисленней, чем предполагали в начале боев. А тут на пути еще крепость Кюстрин…
Бросив на штурм Кюстринской крепости подоспевшие полки двух дивизий второго корпуса, командарм Бугрин устроил свое НП в лесу южнее Кюстрина и ждал подхода остальных сил армии, чтобы приступить к выполнению задачи, поставленной штабом фронта еще в начале наступления: захватить плацдарм на западном берегу Одера.
Одер, Одер… Кажется, это единственная река на пути советских войск, берега которой так неудобны для форсирования. Куда не сунься — дамбы, а в них доты, дзоты. Словно сотни лет готовились немцы оборонять Германию на Одере. А там вдали, за дамбами, синеет гряда Зееловских высот. Оттуда хорошо присматриваются подходы к Одеру…
Перед дивизией, в авангарде которой действовал полк Корюкова, командующий армией поставил задачу: форсировать Одер с ходу. Он направил этот полк к берегам реки через населенный пункт Герец, по самому короткому пути к одной из высот Зееловской гряды — к высоте 81,5, что господствовала над долиной. Сразу же после переправы за Одер полк должен занять выгодную позицию.
