— Стойте! Куда вы? — остановил их комсорг полка, долговязый лейтенант Движенко. — Давайте сюда!
Движенко уже во второй раз пересек Одер в раздобытой где-то небольшой лодке. Лавируя между льдинами, он переправлял на ней людей, переправил и Корюкова.
Уже сидя в лодке, Леня оглянулся назад. Ему говорили, что Одер в этом месте узкий — сто, сто двадцать метров. Какой, черт, узкий. Эти сто метров показались ему длиннее ста километров.
— Давайте быстрее грести… хоть касками…
Совсем неподалеку разорвалась мина. Горячая волна воздуха и холодная вода ударили Леню в лицо, сорвали с головы каску. Он упал на дно лодки и тут же увидел, как в пробитый осколками борт хлынула вода. «Что делать? — подумал он в страхе. — Выпрыгнуть в воду и вплавь обратно, к восточному берегу? Но разве можно… немцы уже пристрелялись».
Медведев, закрывая вещевыми мешками пробоины, мотнул головой: дескать, не робей, если тонуть, так вместе.
Движенко как сидел, так и остался сидеть на корме.
— Греби ладонями! — крикнул он и начал отталкиваться своими длинными ногами от наплывшей на них льдины, стараясь направить лодку к западному берегу.
Вода в лодке поднималась все выше. «Все равно придется выбрасываться, — подумал Леня, — вот и отвоевался. Пойду ко дну, как топор, рыбам на довольствие. Тут, видать, глубоко».
Проворно работая прикладом винтовки, как веслом, Леня смотрел в воду, и ему казалось, что она похожа на разверстую пасть какой-то гигантской рыбины и эта рыбина изготовилась проглотить его. В глубине перевернутое небо, рваные облака, а между ними самолеты. Они будто стремились вынырнуть из воды у самого борта лодки. На секунду Леня даже поверил, что они покажут свои носы где-то вот тут, под рукой. И тут же по воде пробежала густая цепочка фонтанчиков, затем послышался треск пулеметов. Это стрелял немецкий штурмовик-истребитель. Теперь Леня вспомнил, что у него в руках снайперка, и, уже не обращая внимания на то, что делается с лодкой, выстрелил как раз в тот момент, когда самолет стал выходить из пикирования. Затем вложил в магазин обойму с бронебойно-зажигательными пулями и, когда самолеты, сделав второй круг, пошли в пике один за другим, он спокойно, не торопясь, как это делал в тайге, когда ему не угрожала никакая опасность, прицелился. Выстрел… второй! Именно второй выстрел по следующему самолету был, кажется, самым удачным. Пуля встретила цель точно. Под крылом самолета заструилась синяя лента. Она будто зацепилась за что-то в воздухе и стала раскручиваться так стремительно, что, казалось, пройдет еще несколько секунд — и от крыла самолета ничего не останется. Но этого не случилось. Самолет просто воспламенился.
Едва ли кто из однополчан мог поверить, что самолет поджег молодой снайпер, потому что в этот момент открыли огонь пулеметчики. Леня и не собирался спорить по этому поводу с зенитчиками, а по-прежнему, окрыленный первой удачей, продолжал вести огонь азартно, с увлечением. Лодка тем временем приблизилась к берегу и тут пошла ко дну. Движенко успел схватиться за ветки ивы, склонившейся над рекой, вытянул свою длинную ногу, чтоб Леня схватился за нее. Медведеву он закричал:
— Прыгай!
Так они выбрались. Уже поднявшись на дамбу, Леня сказал товарищам:
— Да, запомню я тебя, Одер. Глубокий, видать очень глубокий… — И неожиданно признался: — Ведь я почти не умею плавать.
— Что же ты молчал!.. За это тебе, знаешь… шею намылить надо, — возмутился Движенко.
— Ну, это надо посмотреть, кто кому намылит, — пошутил Медведев, разглядывая Леню. Мокрая шинель обтянула его широкие плечи и сильные руки.
— Ладно, потом выясним, сейчас некогда, — сказал Движенко и, повернувшись к Лене, строго добавил: — Если еще такое повторится — на бюро потащу.
Леня промолчал. Хоть и набрался он страху, а все-таки теперь на западном берегу Одера, вместе со всем полком.
4
— Держись, крестник, держись. Все грамотно делаешь. Пора закрепляться, — услышал Максим Корюков в наушниках рации одобрительный голос командующего армией. После встречи у разрушенного моста в Польше командарм стал называть Максима Корюкова «крестником». Пошутить бы: «Держусь, крестный», но не до шуток: слева по косогору перебегали большие группы немецких солдат, готовясь броситься в контратаку.
И, ответив: «Есть, держаться!», Корюков дал сигнал пулеметчикам:
— Повернуть огонь налево.
«Эх, хотя бы троечку танков сюда! Были бы танки, мы, воспользовавшись замешательством противника, могли бы прорваться через вторую траншею его обороны и закрепиться там, на большой Зееловской гряде. Но раз командующий сказал: пора закрепляться, значит, надо закрепляться и ждать подхода танков и артиллерии».
К Одеру уже прибыл армейский понтонный батальон; на плацдарм начали переправляться остальные полки дивизии.
Вскоре вместе с ординарцем Мишей, побывавшим на переправе, на высоту поднялся почтальон. Что за славные ребята эти почтальоны! Будто заранее подготовили письма и газеты, чтобы принести их в этот новый район, занятый войсками, на этот пока еще маленький клочок заодерской земли.
— И вам, товарищ гвардии капитан, письмо есть, — сказал почтальон.
— Спасибо. Значит, и меня не забывают.
Не глядя на обратный адрес, он сунул письмо за пазуху: «Некогда сейчас читать. Да и сразу не соберешься с мыслями. Опять, наверное, вопросник отца: где проект и куда надо писать, чтобы поскорее его утвердили. Не терпится, не терпится старику».
Миша посмотрел ему в глаза:
— Товарищ гвардии капитан, это письмо от вашего брата из госпиталя.
— Что ты говоришь! От брата?
Максим вскрыл конверт.
«Здравствуй, Максим! Это пишет тебе твой родной брат Василий. Больше двух лет я находился в партизанских лесах Прибалтики. На днях мы вышли из лесов и соединились с регулярными войсками Красной Армии. Меня сразу отправили во фронтовой госпиталь. В последнем бою с фашистами я был ранен в ногу. Здесь, в госпитале, встретил товарищей, которые знают тебя. Они-то и дали мне твой адрес. Как поправлюсь, обязательно постараюсь повидаться с тобой, рассказать, как мы вас ждали, как радовались блестящим победам Красной Армии. Обнимаю и целую тебя. Твой родной брат Василий Корюков.
P. S. Ты уже капитан, поздравляю! А я как был, так и остался лейтенантом. В партизанских отрядах о новых званиях офицерам мало заботились. Ну да не в этом дело. Ладно, что голова цела… Еще раз обнимаю тебя по-братски. Василий».
— Миша, слушай! Василий нашелся! Василий!..
— Слава богу. И здоров?
За спиной послышался топот. Максим обернулся. Это связисты из дивизионного батальона связи с телефонными катушками на загорбках прибежали к нему: подана связь из штаба дивизии. И вдруг в глазах одного из телефонистов Максим заметил слезы.
— Что с тобой?
Телефонист поставил катушку к ногам Корюкова и, всхлипывая как ребенок, сообщил: тяжело ранен командир дивизии полковник Вагин.
— На переправе, в грудь осколком его…
Корюков сунул письмо в карман и там, в кармане, сжал кулак, сжал до боли в суставах. Да, на войне это нередко: радость и горе рядом.
1
Целую неделю шли бои по расширению Одерского плацдарма южнее Кюстрина. Многим казалось: вот-вот начнется наступление на Берлин. Но переправившиеся вслед за полком Корюкова три дивизии заняли на плацдарме оборонительные позиции, и полк Корюкова был отведен на отдых. Лишь одна рота этого полка осталась на высоте 81,5, остальные расположились у ее подножия. В тот же день Максим Корюков, теперь уже майор, получил трехдневный отпуск — он хотел навестить Васю, находящегося во фронтовом офицерском госпитале.
Ординарец Миша еще не знал, возьмет ли командир полка его с собой или оставит наводить порядок в только что построенном блиндаже: блиндаж надо было просушить, а стены обить хотя бы досками. Еще не зная решения майора, Миша принялся собирать его в дорогу. Походный чемодан он заполнил банками со сгущенным молоком, выпрошенным у командира санитарной роты для раненого брата командира полка; колбасой, шпигом, полученными у начпрода на семь дней вперед: на себя и на командира полка. Потом стал набивать командирский ранец: две пары теплого белья, два полотенца, два куска туалетного мыла, дюжину платков и красивые, с меховой подкладкой дамские ботинки, взятые в трофейном складе полка.
— Ну куда ты столько? — остановил его Максим. — И ботинки зачем?
— Ботинки… Товарищ гвардии майор… там, где-то недалеко, тоже в госпитале… старшина Кольцова.
— Надя?
— Она, товарищ гвардии майор, в ногу была ранена, и эти ботинки ей аккурат — теплые… Если вам недосуг будет, тогда я передам ей от вашего имени.
