Все они окружили Матея и молча глядели в его заросшее лицо. Из-под густых бровей его глаза смотрели неспокойно и настороженно. Губы шевелились. Матей о чем-то тяжело размышлял. На его сапог с крыши капала вода. Он подвинул ногу, поправил фуражку, и в дождливом декабрьском утре прозвучало:
— Так. — И сразу же продолжил: — Сегодня придут. Это точно. Связной пришел еще перед полуночью.
Его слова звучали серьезно, но страха в них не чувствовалось.
— Нужно приготовиться, — сказал один из парней, что пришли от соседей.
— Поэтому мы и пришли! — Матей говорил сухо и спокойно. — Соберите ребят на Звонаровом гумне. Чтобы через час все там были.
Тот, без шапки, пришедший вместе с Матеем, нетерпеливо зашлепал ботинками по грязи.
— Vitй, vitй [24], — сказал он. — Быстро, быстро, — добавил уже по-словацки, и его гортанное «р» было странно слышать.
— Это тот француз, — толкнула женщина соседа и повернулась к стриженому, не вынимая рук из-под фартука.
— Да-да, — смеясь ответил француз. — Андре, Андре, — и согнутым пальцем постучал по мокрой гимнастерке.
Остальные его уже знали, поэтому никто не удивился, а соседский парень, которого женщина называла Густом, похлопал француза по плечу и сказал:
— Хороший парень! Если бы все, Цабанка, были такими.
А Цабанка вытянула шею в сторону стриженого и, не отрываясь, смотрела на него, будто хотела прочесть на его лице все те геройства, о которых была наслышана. Так это тот самый француз! Он уже был здесь три раза, но она его еще не видела.
За ее избой, что стояла повернувшись в ту сторону, где уже начинались заросли и тянулась в гору тропинка, раздались шаги.
— Это наши, — сказал, не оглядываясь, Матей.
Вскоре все увидели спускающихся гуськом по тропинке парней.
Потом они столпились возле Матея, которого называли «староста». Так прозвал Матея кто-то из парней его отряда. Это слово выражало уважение и преданность командиру и товарищу, благодарность за его опыт и мудрость.
Их было человек двадцать, когда они все собрались во дворике старой Цабанки.
— Гнусная погода, — проворчал кто-то, отряхивая шапку.
— Вскипятите чаю, тетушка.
— Проходите, хлопцы, — сказала Цабанка и первая вошла в сени.
Они потянулись за ней, и их шаги стихли на мягком, глиняном полу. Рюкзаки, мешки и автоматы свалили по углам, расселись, кто где смог, а те, кому места не хватило, остались стоять.
— Входите в комнату! — Цабанка открыла дверь.
— Да нет, мы грязные.
Она вынесла из комнаты лавку.
На нее сели пятеро, сидели тихо, сложив на коленях руки, как школьники на экзамене. Только на их лицах, усталых и заросших, отражались не раз пережитые смертельная опасность и напряжение. В полумраке сеней глаза их казались удивительно детскими и мягкими.
— Вам бы надо посушить одежду, — сказала Цабанка, суетящаяся возле печки.
— Времени нет, — ответил кто-то из ребят.
— Высохнет и на нас.
Закурили. Парень со шрамом на лице, которого прозвали Футляром, достал из рюкзака бутылку, разгладил усы и сделал несколько глотков.
— Будешь? — спросил соседа.
Тот засмеялся и крикнул:
— Хлопцы, Футляр предлагает ту самую, еще целую!
Теперь засмеялись все, и бутылка пошла по рукам.
Футляром его прозвали за то, что он, разбив однажды две бутылки, предложил их носить в футлярах, так же необходимых на войне, как и оружие.
Когда они выливали остатки сливовицы в чай, в сени вошли Матей и француз. Остановившись в дверях, Матей поторопил:
— Надо спешить, ребята.
— Не волнуйся, успеем, — ответил парень со шрамом.
— Нужно подготовиться, — сказал Матей, отхлебывая горячий чай, который, подала ему Цабанка.
Француз Андре вылил чай в бутылку и, хорошо ее закупорив, засунул в карман брюк.
— Тепло-тепло, — сказал он, — хорошо.
— Так, значит, староста, мы должны разделиться, — снова заговорил Футляр, — но, повторяю, план ненадежен. Деревню они наверняка окружат, они же не пойдут, как овцы, по дороге. А что потом?
Матей присел на пороге лицом к ребятам и, затянувшись сигаретой, проговорил:
— Пусть идут как хотят. Мы ни в коем случае не должны отвечать на их выстрелы. Они окружат деревню и, если ничего не заметят, соберутся в корчме. Те, кто придут позже по дороге, пройдут туда же мимо костела. А потом, когда они надумают уходить, мы и начнем.
— Думаешь, они не будут вынюхивать по избам? Что, если кого-нибудь выследят?!
— Не должны. И потом — каждый из вас знает свои обязанности. Напоминаю, в деревне не должно быть ничего подозрительного. Пусть по деревне ходят женщины, дети. Мужчин я приказал собрать на Звонаровом гумне. Там раздадим оружие и проинструктируем их. А теперь слушайте. Дюро Ковач (он сидел рядом с Цабанкой, молодой, красивый, с портупеей через плечо и обвешанный гранатами) пойдет со своими в нижний конец деревни, к Пастеровым. Знаешь их. Последний дом у дороги. Там есть подвал с двумя окошками, одно впереди, другое сбоку. Возможно, ты будешь первым, кто их увидит. Надо сделать так, чтобы они тебя не заметили, иначе будет плохо. Проинструктируй людей. Самой большой удачей будет, если тебе вообще не придется стрелять. Спокойно пропустишь их в деревню. Наша задача заключается в том, чтобы они из нее не вышли. Твоя же — чтобы они вошли, ничего не подозревая. Понял?
— Понял, староста, — кивнул со своего места Дюро Ковач.
— Йожко Токар останется здесь, у тетки Цабанки, сторожить верхний конец деревни. Как заметишь, что деревню окружают, спрячешься в подпол. Думаю, с четырьмя ребятами там уместишься. Если нет, то можешь их ждать у дороги за любой вербой. Но лучше, если ты будешь держаться соседнего гумна — у него крепкие каменные углы. Для верности займешь вторую тропинку в горы, чтобы никто не ускользнул, поскольку плохая видимость. Ясно?
— Ясно, староста, — ответил Йожко Токар, один из пяти сидевших на лавке, небольшого роста, но широкоплечий и плотный.
— А ты, Петр, — обратился Матей к Футляру, — пойдешь к путеровцам, к мосту. У них есть подвал, там хорошо прятаться и оттуда хорошо стрелять. И что важно, мы будем видеть друг друга, так как я с французом останусь внизу, у склада кооператива, что рядом с костелом» Полагаю, мы их там перехватим. У нас будут два пулемета. Как только начнет стрелять мой, сразу же начинай и ты. Когда они станут разбегаться, со всех сторон по ним откроют огонь из автоматов остальные ребята. Такого подходящего момента для нас уже никогда не будет. Ни один из них не должен уйти, поскольку речь идет о судьбе деревни. Пусть там где-то говорят, что они пропали в горах, хотя в горах наша операция вряд ли удалась бы.
Футляр сердито обратился ко всем:
— Неужели вы думаете, что они сами полезут к вам под нож, как бараны? Мы ведь не знаем, как они придут» А если с танками?
— Думаю, с танками не придут, — спокойно сказал Матей, — потому что их нет у тех, кто должен прийти.
— Но у них есть минометы.
— Ничего, оставят их здесь.
— Не ворчи, Футляр, вечно у тебя какие-то возражения! — рявкнул на него Дюро Ковач.
— Возражения, возражения, а если они придут с тяжелым оружием и будут осторожными, что ты сделаешь со своими двумя пулеметами?
Казалось, аргумент Футляра подействовал, потому что некоторое время все молчали. Даже Матей задумался, и как-то сразу всем стало жарко. Все ждали, что скажет Матей. Он напряженно сжал губы и опустил голову. Большая ответственность лежала на его плечах. Однако все были полны решимости исполнить любой его приказ и драться до последнего вздоха.
Матей поднял голову, посмотрел в лицо каждого, будто хотел убедиться, что они согласны с ним, и проговорил:
— Как я сказал, каждый стоит на своем месте. Пошли!
Он двинулся к выходу, за ним пошли остальные. Напряжение спало, вновь зазвучали голоса. Все потянулись во двор.
— Не забудьте о связи между собой, — еще раз напомнил Матей, закидывая за спину автомат. — Первое сообщение должно прийти от Дюро Ковача. Можете использовать в качестве связных и женщин. Кто отвечает за боеприпасы, идет со мной на Звонарово гумно, остальные — по своим местам!
Матей посмотрел на тропинку, тянущуюся в гору. Ветер осыпал с ветвей капли. Но дождь уже прекратился.
Деревня лежала тихая и покорная. Было грязно. Во двор вбежали, шлепая по грязи, дети. Они боязливо смотрели на партизан, на их автоматы и рюкзаки.
На площади перед кооперативом партизаны остановилась, некоторые вошли в здание, остальные разошлись в равные стороны. Большая группа вместе с Матеем пошла к Звонарову гумну. Там Матей дал последние инструкции, раздал всем оружие и боеприпасы, которые до поры до времени надежно прятал дядька Звонар.
В полдень, когда вновь начался мелкий дождик, десятилетняя дочка пастуха Милка вбежала в дом и, задохнувшись, проговорила:
