— Всё замётано, ловлю на слове.
Они пожали друг другу руки, расцеловались.
До Ташкента летели без приключений. Учитывая разницу во времени, приземлились поздно. Выйдя из самолёта, офицеры столпились на площади перед аэропортом. Как и следовало ожидать, никто их не встретил.
— Мать их так, — выругался подполковник, — даже на бойню и то не могут толком отправить. Стоим здесь, как стадо баранов, своего конца ждём.
К толпе офицеров то и дело подъезжали такси. Они выхватывали из толпы по четыре человека и увозили на пересылку. Бурцев сел с подполковником и двумя лейтенантами.
— Сколько стоит до пересылки? — спросил подполковник.
Узбек оскалил в улыбке все тридцать два зуба:
— Ноцной тариф в цетыре раза.
— А с какой это стати с нас в четыре раза больше?
— Не мелоцись, подполковник, там цеки будисъ полуцяць.
— Я там уже год по горам бегаю, — сказал лейтенант, — давай поменяемся — чеки получишь. Там многие уже вместо чеков деревянный бушлат получили.
Узбек молчал, только доносилось лёгкое урчание мотора, да равномерный стук таксометра.
— В каком государстве я живу, — подумал Бурцев, — чтобы отправить человека на войну, надо умудриться содрать с него деньги в четыре раза больше, чем платит за такси обычный гражданин. Нет, господа чиновники, так долго продолжаться не может. Афганистан — это тот Рубикон, который раскроет людям глаза и расставит все точки. Тогда держитесь, господа правители, с заплывшими от жиру рожами. «Нет страшнее русского бунта» — так писал классик.
На пересылке толпа собралась у дежурного. Он выждал, когда соберётся много народу, затем вызвал дневального. Вскоре тот появился и повёл офицеров в казарму. Огромная казарма была набита двухъярусными кроватями. В ней спало больше ста человек. Воздух стоял спёртый. Из туалета веяло запахом хлорки, вперемешку с мочой.
— Ищите себе кровати, — зевая, сказал дневальный.
Бурцев прошёлся между рядов. Отыскав себе пустую кровать, бросил на неё свой чемодан. Возле дневального столпились офицеры, требуя постельного белья. Солдат отнекивался, говорил, что бельё получат завтра у старшины, и, вообще, оно не понадобится, так как завтра все улетят. Бурцев понял, что никакого белья не будет. Его и в помине здесь не бывает, и направился к своей кровати. Толпа шумела, продолжала требовать. Вдруг из середины казармы кто-то прокричал.
— Да тише, вы, товарищи. Дайте поспать. Завтра в Афгане вам всё дадут.
Этот голос был для всей толпы отрезвляющим. Все в раз поняли, что с этого попки, стоящего у тумбочки, спросу мало. Это так — бутафория. Некая форма соблюдения воинского устава.
Бурцев достал из чемодана чистую майку, всунул в неё подушку. Переоделся в спортивный костюм и лёг. Проснулся он от движения по казарме людей. Одни шли с полотенцами к умывальнику, другие возвращались оттуда. Заправив одеялом постель, он пошёл умываться. Возвращаясь обратно, Василий встретил вчерашнего подполковника. Поздоровавшись, спросил: «Вы случайно не знаете, где тут можно позавтракать?»
— А, чёрт, их знает, наверное, где-то в городе.
Возле тумбочки стоял прапорщик и орал на всю казарму:
— Товарищи! Вновь прибывшие — пройти регистрацию и в медпункте прививку.
Выйдя на улицу, Бурцев увидел на двери небольшого здания табличку «регистрация». Толпа офицеров стояла возле двери. Он занял очередь на регистрацию и пошёл по коридору. На одной из дверей была надпись «буфет». У стойки в белом халате и такой же шапочке стояла молоденькая, довольно пухлая особа.
— Что у вас есть? — спросил Бурцев.
— А что видите, то и есть.
На полках стояло бутылок пять кефира и столько же лимонада.
— Булочек нет?
— Еще не завезли. Берите кефирчик.
— Судя по вздутым крышкам, он недельной давности? Боюсь, что от вашего кефира может произойти политический скандал. С высоты птичьего полёта могу обгадить весь Кабул.
Молодая особа расхохоталась.
— А если серьёзно, где можно покушать?
— Тут не далеко, — она охотно рассказала Бурцеву, как проехать в столовую.
В регистратуре ему дали талон на посадку в транспортный ИЛ-76, вылет которого был в пятнадцать часов. Пройдя прививки, он отправился в город. Отстроенный после землетрясения город был красив. Дома с восточным орнаментом, фонтаны, парки и огромные клумбы с множеством цветов, шумные базары и мелкие торговцы на улицах. Тут же пеклись лепёшки, жарился шашлык, готовился плов и лаваш — и всё это предлагалось к продаже. На улицах и базарах стоял аромат, щекочущий ноздри и разжигающий аппетит. Все казалось необычным. Если в других городах, где бывал Бурцев, ощущалось однообразие советской застройки, то Ташкент показался ему каким-то восточным городом, принадлежавшим другому государству.
Время пролетело быстро, и Василий заторопился на военный аэродром. Перед таможенным досмотром ему вручили листок бумаги. Это была таможенная декларация. Бурцев первый раз в жизни держал в руках подобный документ — «гениальное» изобретение советского чиновника. В ней надо было письменно ответить на ряд вопросов. Дойдя до графы «валюта», советские рубли, он достал кошелёк и пересчитал оставшиеся деньги. В декларацию записал 60 рублей. Молодой с наглым самодовольным лицом таможенник проверил его чемодан, затем потребовал показать деньги. Бурцев, ничего не подозревая, открыл кошелёк. Таможенник двумя пальцами вынул из него три десятки, и кинул себе в стол.
— Зачем вы деньги взяли? — возмутился Бурцев.
— Вам положено тридцать рублей перевозить через границу, — ответил таможенник.
— Тогда дайте квитанцию. Я буду возвращаться, заберу.
— «Духи» тебе квитанцию дадут. Иди, пока акт не составил о контрабанде валюты и до трусов не раздел.
— Крохоборы, — сказал Бурцев и пошёл через турникет.
Самолёт быстро набирал высоту. Монотонный гул мотора действовал успокаивающе. Рядом с Бурцевым сидел майор, он был немного старше его.
— Чего ты с ним завёлся? — спросил майор.
— С кем?
— С таможенником, я за тобой шёл.
— А ну его, хрен моржовый, тридцать рублей забрал. Я же не знал, что разрешено только тридцать провозить. Написал, сколько в кошельке было.
— Хорошо, что не двести, — засмеялся майор. Ты первый раз летишь?
— Да, первый.
— А я уже там больше года. Из отпуска возвращаюсь. Вёз пацану рубашку, на ней была какая-то хренотень на английском написана, забрали, говорят, не положено. А у самих руки трясутся, хапают. Три дублёнки купил одну жене, две дочкам, одну тоже забрали. Говорят, только две разрешено. Пришлось и вторую в Ташкенте продавать.
— Зачем же продавать?
— Как же, я одной дочке привезу, а второй нет. Они же близнецы. И это какой-то хмырь, там, в Москве придумал, сколько я шубок могу провезти за свои, кровью и потом, заработанные деньги. Как будто я их экономику подорву. Можно подумать, все меховые фабрики враз станут. Да были бы они у нас в магазинах, стал бы я эти «вонючие» дубленки из Афганистана возить. Они же их мочей выделывают. Вначале мочатся на них, а потом скребут. Поэтому у них и запах ужасный.
— Наверное, власти боятся, чтобы офицеры не разбогатели, — пошутил Бурцев.
— Разбогатеешь тут. И эти суки на местах наживаются, обдирают ребят. Мы лбы под пули подставляют, а таможня жирует. А в Москве думают, что советский офицер из трех дублёнок миллионером станет. Эта братия разбогатеет! Шмонают чемоданы с пристрастием. Особенно баба в таможне есть, ух и жадная, как тряпку увидит, вся трясется. За день, знаешь, сколько нашмонает. Мы за год столько не заработаем.
— Так это ж всегда на Руси было — мытарю давали в кормление кусок границы. Как там, очень трудно?
— Я тебе скажу так: военный, такая скотина, что ко всему привыкает. Гибнут в основном в начале из-за нерасторопности, а в конце из-за беспечности. Будешь в переделках, берегись, не суйся, куда не надо, пока не обвыкнешь. А когда будешь нюхом чувствовать, где «духи», остерегайся своей бравады, никому не нужной показушной смелости.
— А чего это тебя с тремя детьми и в Афган упекли?
— История неприятная. Служил под Минском в учебке. Комдив наш, полковник Судаков, такой бабник. Трахнет красивую бабу — квартиру дает или мужа на повышение. А бабы поняли его слабину и сами под него ложиться стали. А я как раз на расширение на очереди стоял первым. Он жену прапорщика поимел, и квартиру им вне очереди дал. Тогда пошёл к нему и кулаком по столу, как стукну, говорю: «в Москву министру напишу». Испугался, коленки затряслись, пообещал, что через месяц получу. Обещанье своё выполнил. Офицер ушёл на повышение, его квартира досталась мне. Как только я вселился, меня тут же в Афган.
В разговоре не заметили, как самолёт пошёл на снижение.
