это к лучшему. Стало быть, легче запомнишь. Повтори.
— Де твоето момиче?
— Легна сп вече, аго! — ответил за старика капитан-лейтенант.
— Иван Вазов.
— Под игото. Роман в три части, — снова ответил капитан-лейтенант. — Первые две фразы взяты из этой книги.
— А кто этот Вазов? — спросил Игорек.
— Писатель, — вмешался Николай Сергеевич. — Кстати, свой роман он написал у нас в Одессе.
— И вот еще что, — сказал капитан-лейтенант. — Если сторожа на месте не окажется, пробирайтесь в город. Вот вам адрес сапожника. Пароль тот же. Лады?
Он сказал не «ясно», а «лады», и от этого невоенного слова у Нечаева как-то потеплело на сердце.
— Николай Сергеевич, а вы ничего не хотите им сказать?
— Нет, — конструктор замотал головой. О чем еще говорить? Поздно…
— Тогда все, едем, — капитан-лейтенант поднялся.
Машина уже ждала их. Устроились на тюках со снаряжением. Капитан-лейтенант что-то сказал часовому, и тот открыл ворота.
Резкий лунный свет выбелил дорогу, на которую от деревьев и заборов ложились четкие тени. Машину перекашивало и бросало из стороны в сторону. Слышно было, как пусто гудят телеграфные столбы. Хотелось курить, но папирос не было — капитан-лейтенант отобрал их вместе со спичками фабрики «Кастрычник», вместе со значками ГТО и «Ворошиловский стрелок», фотографиями и документами.
Ехали быстро. Но их то и дело останавливали патрули. И тогда острые лучи карманных фонариков напряженно ощупывали их лица, слепили глаза. А когда фонарики гасли и люди с винтовками отступали в темноту, машина снова набирала скорость.
Вскоре тенистые усадьбы Большого Фонтана остались позади, и машину плотно обступили дома. Улицы были темными, глубокими. Город отдыхал от жары, от вражеской авиации и артобстрелов.
Затем машина нырнула под виадук. К порту вел крутой спуск, мощенный булыжником. Часовой поднял шлагбаум, и машина легко покатила по глади портового причала.
Этой ночью в порту теснилось множество судов. Были тут и боевые корабли, и транспорты. А когда машина въехала на Карантинный мол, Нечаев, вглядевшись, увидел подводную лодку, которая была темнее воды и неба.
Затем он разглядел на палубе лодки два длинных металлических цилиндра и понял, что в них находятся торпеды, которые, очевидно, привезли раньше.
На моле не было ни души.
Капитан-лейтенант, ехавший в кабине, велел снять с машины снаряжение. Он все время посматривал на часы, и было ясно, что он кого-то ждет. И точно, вскоре появилась «эмка». Тогда капитан-лейтенант одернул китель и расправил плечи.
Из «эмки», которая остановилась рядом с полуторкой, выбрался высокий человек в черном реглане. Капитан-лейтенант поднес руку к козырьку фуражки.
— Твои люди? — спросил у него человек в реглане. — А где конструктор?
— Остался на базе.
— Мог бы и приехать. Это ты распорядился так?
— Я, товарищ генерал.
— Ну ладно, — человек в реглане повернулся к Нечаеву и его друзьям. — Здравствуйте, товарищи.
Они ответили на приветствие тихо, но отчетливо, как полагалось по уставу. И замерли, вытянув руки по швам.
— Надеюсь на вас, моряки, — снова сказал человек в реглане. — Вся Одесса на вас надеется. Есть ли у вас какая-нибудь просьба? Не стесняйтесь.
— Люди проинструктированы, товарищ генерал, — капитан-лейтенант снова выступил вперед.
— Знаю, — человек в реглане поморщился. — Но мы с тобой остаемся, тогда как они… Вот я и спрашиваю. Обещаю, что сделаю все, что в моих силах.
— Есть, — Троян вскинул подбородок. — Закурить не найдется, товарищ генерал? У нас табачок отобрали.
— Найдется, — генерал вытащил из кармана коробку «Герцеговины Флор» и протянул ее Трояну.
— Спасибо, — сказал Троян, бережно разминая пальцем толстую папиросу.
— Бери, бери… Потом спасибо скажешь, — генерал держал коробку раскрытой. — И вы берите. Все. Пригодятся…
— Так не полагается, товарищ генерал, — ответил Троян. — Две штуки мы вам оставим.
— Ничего, я у кого-нибудь разживусь. Впрочем, одну я тоже возьму. Покурим, морячки? — он вынул из кармана зажигалку.
— Можно, — Игорек закурил и, сладко жмурясь, произнес уважительно. — Знатный табачок. Генеральский.
Курили молча, дорожа каждой затяжкой. Наконец генерал тщательно затоптал окурок и сказал:
— Ну, ни пуха…
— К черту, товарищ генерал, — ответил Троян. — Хотя это, быть может, и не по уставу.
Генерал рассмеялся.
Они взвалили на спины тяжелые тюки и зашагали к лодке. Нечаев поднялся на мостик последним. Напоследок оглянулся. Капитан-лейтенант, стоявший рядом с генералом, поднял руку. И Нечаев тоже поднял руку. Прощай, Одесса!
Маленький портовый буксир, отчаянно задыхаясь от черного дыма, открыл перед ними боновую сеть, преграждавшую выход из бухты. Лодка уходила в далекий поход.
За время войны эта лодка уже в шестой раз пересекала Черное море. Пять далеких и трудных походов были за плечами ее молодого командира старшего лейтенанта С. и комиссара — старшего политрука Т.
На корпусе лодки при свете дня можно было увидеть несколько глубоких вмятин. Верхние стекла рулевого телеграфа потрескались от осколков. То были следы вражеских снарядов, боевые отметины… И вот сейчас лодка снова выходила из бухты, чтобы, взяв курс на юго-запад, направиться к далеким вражеским берегам.
Небо и море были в слабом мерцании. Казалось, будто дрожит от напряжения и мерцает сама тишина.
В два часа пятнадцать минут привычные к темноте, по-ястребиному острые глаза сигнальщика заметили на черном, едва приметном горизонте очертания какого-то корабля. В небе торопливо вспыхнули две опознавательные ракеты. Вздох облегчения: свои!.. Это наш эсминец возвращался на базу после огневого налета на позиции вражеских войск, осаждавших Одессу.
Экипаж лодки поужинал еще в полночь. Люди ели порознь, каждый в своем отсеке, на боевом посту, и теперь кто отдыхал, а кто стоял на вахте. Отсеки были разделены непроницаемыми переборками. Люки закрывались герметически.
Есть у подводников нерушимый закон. В ту секунду, когда глубинная бомба разорвется возле лодки, разодрав обшивку одного из отсеков, в ту секунду, когда в отверстие с грохотом хлынет вода, — никто не бросится к люку, чтобы, спасая собственную жизнь, попытаться проскочить в соседний отсек. С водой не шутят! Спасая себя, ты можешь погубить всех.
Но глухие переборки
