— Нет, господин комендант. Медников при мне сюда не заходил, — девушка смотрела на Филле своими ясными глазами. — Он рано утром должен был вести поезд, и я, полагая, что он уехал, сама повесила его бирку.
— Сама повесила?! — Филле размахнулся и ударил девушку по щеке.
Мила, вскрикнув, закрыла руками лицо, а комендант с эсэсовцами прошел в соседнюю комнату и хлопнул дверью.
Чувствуя, что вот-вот хлынут слезы, Мила выскочила из конторы, добежала до развалин и упала на каменную глыбу.
Заплакала она не от боли — от ненависти, от бессильного гнева.
К Мише подошел списчик вагонов Виктор Кочегаров, широкоскулый сероглазый парень с роскошным русым чубом, упрямо выползавшим из-под кепки на лоб. На нем была незастегнутая светло-коричневая кожанка с большими карманами. Рядом с худым и подвижным Мишей Виктор выглядел спокойным, уравновешенным широкогрудым крепышом. Вместе с Милой он входил в Мишину тройку.
— Милу этот гад Филле избил, — сообщил Миша. Виктор сжал кулаки.
— Пойдем к ней.
Они нашли девушку среди развороченных бомбой развалин.
— Ну что ты, Мила… — Миша ласково коснулся ее плеча. — Ты же молодчина! Здорово держалась, хоть и не знала, что Максим и Кузьма засыпались.
— Как засыпались? Когда? — Мила приподнялась, отняла платок от лица. Под левым глазом у нее наливался кровоподтек.
— Мы не успели тебя предупредить, Филле раньше нас заскочил в контору.
Ребята рассказали о ночном происшествии на станции и предупредили, чтобы и впредь она держалась так, будто ничего о Кузьме и Максиме не знает.
— Зверюге Филле недолго осталось лютовать, — прошептал Миша. — Скоро мы с ним расквитаемся.
— Я это сделаю сама. Я его ненавижу, так ненавижу!.. Я готова на все…
Мила преобразилась: в ее глазах сверкнула исступленная ярость, и вся она будто налилась отчаянной решимостью.
— Не женское это дело! Мы сами с ним расправимся, — сказал Миша.
— Нет! Я давно уже все обдумала. Еще когда он забил до смерти пленного матроса. Я ни перед чем не остановлюсь. Ни перед чем!..
— Решать, кому свести с Филле счеты, будем не мы, а кто постарше, — возразил Виктор.
Немного успокоившись, Мила вышла из развалин. Курц, стоявший возле крыльца, покосился и что-то тихо сказал эсэсовцу, выбежавшему из конторы. Это не ускользнуло от Миши.
— Ишь, гнус, нашептывает, — бросил он Виктору. — Вот еще с кем надо разделаться…
Миша пошел на электростанцию, где работал при дизеле мотористом, а Виктор, свернув на пути, начал переписывать вагоны товарного состава, которые готовили к отправлению на Симферополь.
…Саня широкой совковой лопатой наполнял бадьи угольной мелочью на складе. Скоро должен был подойти маневровый паровоз на заправку. Но тут на склад вбежал Виктор, который был очень взволнован.
— Ты что? — спросил Саня.
— Милку арестовали! — выпалил Виктор и махнул рукой в направлении вагонного депо: — Гляди!
На тропе между железнодорожными путями Саня увидел Милу под конвоем двух эсэсовцев и Курца.
— Надо ее мать известить, — спохватился Саня.
— Мишка к ней уже побежал предупредить, чтобы она уничтожила все Милины бумаги и письма. — Виктор перевел дух. — В конторе судачат, будто Милу взяли за то, что она выдавала пленным матросам поддельные справки. Кто-то слышал, как Курц говорил об этом эсэсовцам.
Когда Мила и конвоиры скрылись, Виктор сказал:
— Надо и нам кое-что перепрятать.
Каждое дежурство Виктор ходил по путям, переписывая вагоны в составах. Вряд ли кто так хорошо знал их содержимое, как он. Он заполнял рапортички с красной, синей, желтой и зеленой полоской, в зависимости от груза, и клал их в проволочные карманы, приделанные к дверям товарных вагонов. Его знали и полевые жандармы, и полицаи, и охрана воинских поездов и всюду беспрепятственно пропускали. Как было не воспользоваться этим? Немало всякого продовольствия и обмундирования перекочевало ночью из вагонов к матросам, бежавшим из концлагерей. В этом ему помогал Миша, а иногда и Саня.
Как-то ночью, переписывая очередной маршрут, Виктор обнаружил вагон с сорванной пломбой. По документам в нем значилось оружие.
Чтобы не привлечь внимания охранников, Виктор погасил фонарь, бесшумно открыл дверь вагона и, став на подножку, нащупал небольшой ящик. Решив, что это пистолеты-автоматы, он спрятал ящик в канаве, завалив камнями. После смены Виктор снес ящик домой, благо дом стоял в конце тупиковых путей. Мать уже спала, отец задержался в станционной кладовой, выдавая ночной смене карбид для фонарей и фитили.
Засветив на кухне карбидную лампочку, Виктор отыскал топор, приподнял лезвием крышку и замер: в ящике лежали небольшие портативные мины. Вот нежданная удача! Он закрыл ящик и спрятал его в сарае под дровами.
Сейчас Виктор раздумывал, как поступить. Саня прав: жандармы могли заявиться и к нему. Надо, как стемнеет, перенести ящик к отцу в станционную кладовую и там же спрятать пачку свежих листовок, полученных от Жоры Гузова. Решив так, Виктор тряхнул чубом.
Всю смену Виктор с Мишей провели в тревожном ожидании. Беспокойство не оставляло Мишу и дома.
Но вскоре вернулся с работы отец и сказал, что видел Милу, которая шла через станцию.
Отставив миску супу из сушеной картошки, Миша побежал к Осиповым. На условный стук дверь открыла Мила.
— Это ты? Заходи. Я знала, что придешь.
— Как же они тебя выпустили? — спрашивал Миша.
— Как видишь, выкрутилась! — Мила улыбнулась, радуясь своей удаче и тому, что она снова на свободе.
— О чем тебя спрашивали?
— Сперва дознавались о Кузьме. Где он? Я говорила тоже, что и Филле. Потом допытывались, кто дает беглым пленным поддельные справки и удостоверения. Я им твердила одно: ничего не знаю, первый раз слышу. Их легко провести.
— Не такие уж они идиоты! Могли выпустить, чтобы потом выследить и разом всех накрыть.
— А впрочем, может, ты и прав. Надо быть осторожней…
Лютовал январский норд-ост, пронизывающий до костей. И день и ночь море клокотало от штормов. Грязно-желтые волны бешено бились в прибрежных камнях и скалах, с орудийным громом ударялись в покореженный бомбами мол.
Время шло, а связи с советским командованием фронта все еще не было.
Между тем московские сводки подсказывали — вот-вот грянет битва за Крым. Это подтверждалось и продвижением фронта к границам Румынии, и оживлением партизанской борьбы в горах, и частыми налетами советской авиации на Севастополь, и стягиванием неприятельских подкреплений к Перекопу и Керчи.
Станция являлась началом стальной артерии, питающей боеприпасами и продовольствием всю Южную группировку фашистских войск. Дезорганизовать ее работу, затормозить отправление воинских эшелонов, маршрутов с боеприпасами и продовольствием и тем оказать помощь советскому фронту — такова была задача, которую ставил Ревякин перед подпольщиками.
Станционная организация оправилась наконец после провала Кузьмы. Кроме молодежной группы, возникла группа из пожилых рабочих. Возглавил ее Михайлов, который бежал из концлагеря. Но группа эта в больших делах себя пока не проявляла и тормозила лишь отправление составов.
Обе группы действовали самостоятельно, не подозревая о существовании друг друга. Знали о них только Александр и Жора. Когда Ревякин узнал от Жоры, что Виктору Кочегарову удалось раздобыть ящик с минами, он сказал:
— Посоветуй ребятам заложить мины в состав с горючим или боеприпасами. Если взрыв удастся — это будет равноценно выигранному бою.
Тяжелой потерей для подполья была гибель Максима.
Он стойко выдержал пытки, никого не предал. Эсэсовцы расстреляли его на Балаклавском шоссе.
В то же время подполье получило неожиданное пополнение: десять пленных матросов и солдат бежали из концлагерей. Одних приютили местные жители, другие скрывались в пещерах за Зеленой горкой, в Делегардовой балке. Все они были люди обстрелянные, испытавшие ужасы фашистских концлагерей, люди отчаянные, бесстрашные, готовые на все. Они требовали оружия, рвались в бой.
Появление большой группы беглецов застало подполье врасплох, обрушило на Александра много непредвиденных забот. Нужно было обеспечить беглецов документами, продовольствием, оружием. Документы сфабриковали быстро — бланки Миша и Мила припасли, печати и подписи Людвиг мог делать любые. А вот у продотряда не хватало сил регулярно снабжать продовольствием беглецов. И с оружием возникли затруднения.
Александр велел Косте достать с ребятами из подземелий Четвертого бастиона все оружие, кроме предназначенного для подпольщиков. Но принесенные ими винтовки, автоматы и ручной пулемет нуждались в основательном ремонте. Часть оружия старшина поручил ремонтировать Кузьме, остальное отдал мичману Громову, наказав в недельный срок привести оружие в порядок. Из десяти матросов и солдат, скрывавшихся с мичманом в пещерах, лишь двое могли помочь в ремонте, остальные не владели даже напильником.
