Через час за окном мелькнула голова Лещенко.
Радовский встретил его на крыльце и по лицу ординарца понял, что в лесу что-то произошло.
– Что?
– В квадрате шесть ничего не нашли, – начал Лещенко. Но, как всегда, начал не с того, что и сам считал главным. В глазах стыло напряжение.
– Что еще?
– Сакович пропал. Никаких следов. Как в воду канул.
Вот и потери начались, подумал он. В воду канул… Хорошо, если Сакович действительно всего лишь по неосторожности утонул. Но если дозор возле Чернавичей сняли? Если так, то, значит, разведгруппа Советов, или группа поиска, бродит и в квадрате шесть. Довольно глубоко. И у них, по всей вероятности, более точные данные. Ведь мог пилот перед падением выйти на связь и передать свои координаты. А мог и вовсе уйти через линию фронта и теперь привел разведгруппу к месту падения своего самолета, чтобы демонтировать те приборы и вооружение, за которыми прибыли сюда из Германии люди Брукманна и сам Oberstleutnant.
Саковича он знал хорошо. Доверял ему то, чего другому никогда бы не доверил. Хотя до конца не доверял никому. Но Сакович был одним из самых надежных и способных его курсантов и на него можно было положиться вполне. В абвергруппу он пришел не потому, что хотел избавиться от ужаса концлагеря. Когда они встретились, концлагерь у Саковича был уже позади. Ненависть к большевикам, к их власти – вот что привело того в боевую группу Радовского. Таких людей он ценил. Такие попадались Радовскому редко. И быстро исчезали. Как это ни парадоксально. Потому что именно их приходилось посылать на самые трудные операции.
Еще через полчаса вернулась очередная группа. Старший доложил:
– В квадрате семь ни самолета, ни его следов нет. Обнаружена землянка, в которой недавно кто-то побывал. Отрыта, похоже, местными.
– Местными? Зачем местным землянка?
– На всякий случай. От каминцев прятаться. На хуторе девчата молодые… Похоже, что они и копали. Без понятия. Накатник слабенький – доски. И лаз прямой. Следов вроде никаких. Но лапник свежий. Как будто кто-то ночевал.
– Пойдем, покажи на карте, где это. – И Радовский тут же подумал, что Аксинья Северьяновна наверняка знает, что это за похоронка, кем и для какой надобности отрыта.
Калюжному еще раз пришлось идти на хутор. Чтобы везти раненого, нужна была лошадь. Но спустя некоторое время он вернулся с пустыми руками.
– Не дала! – зло сказал Калюжный и бросил к ногам кусок грубой самотканой материи. – Вот все, чем разжился. Надо делать носилки. А коня не дала.
– Ты что, с бабой не мог договориться, – упрекнул его фельдшер Екименков.
– Договорись с ней, попробуй! Сразу чужим стал…
– Ну, не дала, так не дала, – подмигнул Калюжному Кондратий Герасимович. – Или тебе что, в первый раз баба отказала?
В овраге они выбрали подходящие орешины, быстро вырезали палки и закрепили на них кусок холста. Затем постелили шинель. Носилки получились удобными, легкими.
Раненого несли в две смены. Торопились успеть в назначенное место к назначенному времени.
Воронцов успел расспросить Калюжного о хозяйке.
– Так не она хозяйка, – сказал стрелок. – Это ее племянница. Беженка из-под Жиздры. Мы с ней в один день тут появились. Вернее так: она меня из лесу раненого приволокла. На хутор.
– Как ее зовут?
– А будто ты не знаешь, – ответил Калюжный.
Они некоторое время шли молча. Снова побрели протокой. Прежде чем ступить, нужно было осторожно потрогать ногой грунт. Впереди шел Кондратий Герасимович и ощупывал дно березовым шестом.
Носилки несли Калюжный и Воронцов. Капитан оказался ношей нелегкой, и менялись они часто. Калюжный оглянулся раз-другой, и Воронцов почувствовал, что тому хочется что-то сказать. И, чтобы помочь напарнику осилить томившие его мысли, спросил:
– Где ж вас сбили?
– А где нас сбивают… В небе! А дело было такое… В поле перед Омельяновичами, километров двенадцать отсюда, прихватили мы их колонну. Танки, бронетранспортеры, бензовозы, грузовики. Хорошая была колонна. И работа получилась хорошая. Ребята за нее наверняка несколько орденов получили. Атаковали четверками. Первая четверка сразу подожгла несколько танков в голове колонны. Сзади тоже. Заперли мы их. Кругом – поле. Некуда бежать. Зенитки тоже подавили с первой атаки. И – пошли разделывать! Только потом разглядели, что внизу две колонны, а не одна. Навстречу беженцы двигались. Как раз в поле и сошлись. Вот я ее, Лиду с дитем, в том поле и бомбил. Уже почти разгрузились, когда на нас сверху, от солнца, свалились «мессеры». Срубили нас сразу. С первой же атаки. Видать, опытный немец попался. Лихо атаковал. Рискованно. Помню, над головой колпак разлетелся, а больше ничего. Командир, видать, сажать пытался. Поэтому и не взорвались. А Лиду мы сверху наблюдали. И всю ее деревню. Гражданский обоз вел Лидин дядя. Когда увидел нас, сразу сообразил, что сейчас будет, отвязал заводного коня, посадил ее, девочку – в руки, и приказал ей гнать что есть силы в лес. В лесу пряталась. Так и спаслась. Дядя, считай, спас. А потом и мы недалеко упали. Вот так и познакомились.
Воронцов слушал рассказ Калюжного и вспоминал, как выхаживали на мельнице его. Как потом жил у Лиды. Как помогала она ему бежать. Как пришла она к нему на заброшенную усадьбу, как принесла его курсантскую шинель и котомку с едой в дорогу.
– Сколько ж ее дочери? – спросил Воронцов и почувствовал, как пересохло в горле.
– Саше-то? – Калюжный радостно и в то же время сдержанно, но как-то от души, засмеялся, как засмеялся бы отец, если бы его спросили о дочери. И улыбка долго не сходила с его губ. – Год и месяц. А что?
Нелюбин слушал их разговор, поглядывал на Воронцова. Когда тот вдруг начал спотыкаться, подошел и подменил его. Воронцов сошел с тропы, поискал, где вода почище, повесил ППШ на березовый сук и умылся. И долго потом еще шел замыкающим и плескал в лицо холодную воду.
Когда уже подошли к полю и просеке, на которой их должна была ждать основная группа, севернее, километрах в двух, началась стрельба. Они вошли в сосняк. Опустили носилки в заросли черничника и замерли.
– Похоже, не наши. – Кондратий Герасимович стащил с головы потный капюшон, прислушался.
– На соседнем опорном пункте.
– Там же наши! – встрепенулся Екименков.
– Судя по карте, да. – Воронцов еще раз сверил их маршрут по карте и сунул ее за пазуху. Планшет капитана Линева лежал там же.
– Кто тут теперь где, не поймешь. И свои могут обстрелять.
Капитан Гришка разглядел их в бинокль как раз в тот момент, когда в стороне Закут заработал «максим». Прозрачный лес, еще не набравший листвы, не глушил звуки, вода отражала их, и пулеметная очередь слышалась отчетливо, как будто огневая точка находилась неподалеку, не дальше конца просеки, метрах в трехстах. Полчаса назад туда прошли двое в камуфляжах «древесных лягушек», с автоматами МР40 в руках. Шли не спеша, останавливались, слушали, обшаривали округу в бинокли. Акулич доложил, что точно такую же пару видели в километре западнее. Двигались они в северо-восточном направлении. Экипировка и вооружение те же. Значит, немцы тоже уже вовсю обшаривают пущу.
И вот, наконец, возвращался Воронцов со своей группой.
– Акулич! – окликнул он младшего лейтенанта. – Иди-ка встреть. И будь осторожен. Их почему-то пятеро.
– Один на носилках, – уточнил Акулич.
– Вот именно. Что там у них произошло? Смирнов! Баранов! Прикройте Акулича!
Когда группа Воронцова благополучно миновала просеку и младшие лейтенанты опустили носилки к ногам Гришки, в лощине, где они остановились на привал, установилась тишина. Воронцов вместо доклада наклонился к раненому летчику, расстегнул его куртку, и все, сгрудившиеся вокруг носилок, увидели капитанский погон с «крылышками» возле пуговицы и Звезду Героя Советского Союза над клапаном нагрудного кармана.
– Это кто, капитан Линев? – наконец прокашлялся Гришка и взял из рук Воронцова планшет с документами.
– Да, он самый. Вот тут все его документы. Карта, офицерское удостоверение, летная книжка, личное оружие. Все цело.
– А почему «батя» не сказал, что Линев – Герой Советского Союза?
Воронцов выждал паузу и, понимая, что вопрос командира группы был адресован скорее самому себе, сказал:
– Ты же нам тоже не все говоришь.
Гришка только скользнул по лицу Воронцова взглядом и спросил:
– Что с ним? Что-нибудь серьезное?
– Голень задета. Кость вроде цела. Опухоль начала спадать. Надо поменять бинты. В пути не до того было.
– А где самолет? – О главном, для чего они сюда пришли, в эти нескончаемые болота, капитан Гришка спросил, даже не взглянув на Воронцова. Он сидел на корточках возле летчика и разглядывал содержимое его планшета. Все заметили, как напряглась его спина.
Значит, главной целью их рейда сюда, за линию фронта, был все же самолет. Или Гришка смотрит на летчика как уже на сделанное дело? Воронцов тоже выдержал паузу и ответил только тогда, когда командир группы резко выпрямился и неподвижным взглядом уставился на него. Шрам на его подбородке пульсировал, как живой. Словно там, под тонкой кожей, ожило вдруг некое существо, которое и напомнило своему хозяину о самом важном. Воронцов посмотрел на его шрам и сказал:
