но немного подбирая слова. Вот поэтому мы ни разу не слышали ни одного их разговора между собой.
— Ни одного слова, — соглашается жена. — Никогда.
— Их было человек двенадцать, — продолжает муж. — Ночью двое патрулей: там и здесь. Все остальные, очевидно, отдыхали. Но ни одного слова!
— А соседка ваша была рядом в момент подрыва? — задаю вопрос женщине.
— Буквально перед взрывом школы из этого дома выбежало человек семь-восемь в камуфляже, с чёрными повязками, — показала на дом жительница. — И соседка ещё сказала, вроде как батальон смерти. Где-то она вычитала, что те ходят с чёрными повязками на ногах. И бежали, по телефону что-то говорили, бежали как сумасшедшие оттуда. И буквально через три минуты долбануло школу.
— И никакого ни отлёта, ни прилёта не было! — громко замечает мужчина в подтяжках.
— Я когда к вам ехал, — признаюсь я людям, — сначала думал: ну, может, в той школе стояли вэсэушники, а не мирные люди. И по ним был удар. А Киев потом переиначил.
— Там были и вэсэушники, всего человек восемь, — уточняет житель. — Но они и их положили.
— Я порой не верю! — недоумеваю я. — Насколько нужно быть не людьми-то?
— Это НЕЛЮДИ! — восклицает мужчина, а его супруга продолжает:
— Какие это люди, если они со всех сторон стреляли по нам, по нашему селу. Они разбили его. Ездили по кругу и били всё. Ещё здесь боёв даже не было. Ни русских здесь не было. Начали бить посёлок, а нас не пускали. Здесь танк стоял, а там бронетранспортёр и автоматчики. Я туда, а мне: «Назад! Нэ можно!». То есть «нельзя». Да, вообще выйти не разрешали. И утром то же самое.
— А когда к школе приехали журналисты, которые рассказывали про авиаудар российских ВКС? — мне и впрямь любопытно: как скоро?
Муж пенсионерки отвечает:
— Приехало информационное агентство «Франс Пресс». Я с ними ездил тридцатого мая. Переводчик у них был украинец. Они сказали, что здесь в первый раз и приехали лишь посмотреть, что творится, потому что, мол, им сказали, что тут сильная стрельба, взрывы и всё остальное. Мне показалось, что он немножко лукавит. Типа «мы никакой информацией не располагаем». Это было странным. И я уже не мог с ними быть совсем откровенным. Не доверял. Хотя и спросил у репортера: «Как там у вас, честно вообще?» Тот: «Конечно, самая честная телекомпания». Ну, думаю, всё понятно, скрываешь цель. Прекрасно они знали, что в школе произошло. Приехали снимать чёрт-те куда, чтобы посмотреть воронки в огороде. Ну-ну! — машет рукой мужчина. — «А вы можете провести?» — спрашивает. «Могу». Ну сел с ними, поехал. По дороге он заводит разговор: «А вам не кажется, что это вторая Буча?» А я ему и говорю: «Да, кажется. В смысле провокации». И после этого у него отпали всякие вопросы. Очевидно, что взорвано изнутри. Причём в назначенное время. Но я считаю так: версию эту надо проверять. Приедут специалисты и определят.
Да, окончательное слово за экспертами. А мы сделали, всё, что могли, и пора возвращаться в Луганск. Напоследок эти бедные люди, оставшиеся жить в этом жутком и опасном месте, передают привет своим близким:
— Любочка, не переживай! — говорит мужчина, подошедший, пока мы снимали интервью с супружеской четой. — Мы с Лёшей здоровы. Живы. Связи пока нет. Карточка, как будет, мы позвоним.
— Доча, мы живы, здоровы, — говорят муж и жена, пенсионеры. — Скоро у нас тут будет спокойно, мирно. Не переживайте! Всем привет! — супруга плачет и уходит.
— Не плачьте, всё будет хорошо, — пытаюсь хоть как-то утешить женщину. — Всё хорошо будет.
Я говорил это не просто так. Я верил в это. Но ещё не знал, что Белогоровка вернется к ВСУ уже в сентябре. И посёлок так и останется на самом краю фронта, на амбразуре, и еще очень долгое время будет переживать обстрелы. Я только очень хочу надеяться, что эти люди, из моего репортажа, покинули Белогоровку до прихода украинских войск. Иначе… Иначе даже подумать страшно, что с ними могли бы сделать каратели.
«Вы делаете замечательную работу, о которой я постоянно рассказываю в Бельгии и Франции». Так мне написал бельгиец Кристоф Адам. Я ему ответил, что тронут и хочу, чтобы Европа, её добрые люди, видели полную картину событий. Кристоф написал, что «в Европе многие люди близки к России, Путин приобрёл большую популярность». А дальше бельгиец рассказал то, что меня поразило и заставило еще больше его уважать. Он публиковал для европейцев наши новости с фронта, репортажи, даже сделал любительский сайт, ведь его профили в Фейсбук [6] постоянно удаляют. Он сказал, что его будут судить за эту деятельность в октябре. Ведь их «демократия», мол, не что иное, как «замаскированная диктатура, в которой нельзя свободно мыслить».
Меня поразил не сам факт. Иллюзии по поводу западной «демократии» и «там у них лучше» я перестал питать некоторое время назад. Восхитил человек. Вот такой вот один в поле воин. Пусть многие думают, как он, но он не побоялся выйти в это опасное публичное поле, рискуя угодить в тюрьму. Не побоялся и отстаивает истину. Нашу в том числе правду.
Забегая вперёд, я скажу, что ровно через год Кристоф снова напишет мне. Дальше без комментариев:
«Я был приговорен к одному году условно и трем годам лишения свободы условно, мой адвокат счел нужным не обжаловать решение суда, главное было избежать тюрьмы.
Однако королевский прокурор не удовлетворен и подал апелляцию на решение суда, полагая, что я был недостаточно наказан.
Меня снова будут судить 14 ноября 2025 года (да, это долгий путь). Мне пришлось закрыть свою компанию и уволить 12 человек. Меня предупредили, что мои публикации в Facebook беспокоят некоторых моих клиентов, особенно моего крупнейшего клиента, больницу, менеджером которой является поляк.
Но ничто не заставит меня замолчать. Я действительно всем сердцем привязан к России. Многие из нас в Бельгии и Франции больше не поддерживают западные СМИ и еще меньше наши правительства».
Вылез из старенького «жигулёнка», на голове тюбетейка, на коренастой фигуре камуфляжный костюм, борода, как положено батюшке. Вот так значит и выглядит фронтовой священник, понял я. Привез гуманитарку донским казакам.
— Во, тебе подарок, — подаёт атаману в тельняшке упакованный в целлофан военный свитер.
— О! Это деду надо, — благодарно принимает дар седобородый казак, поблескивая выбритым затылком. — А пинжачка нет?
— Здорово ночевали! — улыбаясь золотыми зубами, говорит боец священнику. Забавное всё-таки это казацкое приветствие: «Здорово
