— Что, под конвоем привели?
— Почти. Я было домой собрался…
— Скоро придется забыть о доме. Сюда перекочуем, Иван Петрович. Всерьез и надолго.
— Будет приказано, перекочуем, — невозмутимо ответил Доронин.
— Больше не буду таить. — Максимов по привычке положил руку на плечо Доронину. — Все решено! Пойдем с вами на полюс! Задача нам поставлена, прямо скажу… Даже не одна, две задачи. Ракетная стрельба с полюса…
Доронин кивнул понимающе.
— А дальше вот какая загвоздка. Вторая половина задачи совсем для нас с вами непривычна. Нам поручают установить на полюсе автоматическую метеостанцию.
— Но этим же занимается полярная авиация, — заметил Доронин.
— И авиация, и флот. А у меня есть еще одна коварная мыслишка… — с таинственным видом сообщил Максимов. — Хотелось бы заснять старт ракеты и кинопленку приложить к отчетным документам. Есть у нас кинолюбители?
— Как же! Лейтенант Кормушенко.
— Кормушенко? — удивился Максимов.
— Заправский кинолюбитель, со своими фильмами, если хотите, можно посмотреть.
— Ну что ж, предположим, Кормушенко. Да что же мы с вами стоим… Прошу, садитесь… — И первым сел в кресло. — Вам понятна суть?
— Так точно! Значит, придется высаживать людей на лед?
— Придется. Ледовый десант. Готовьте трех человек наверняка и резерв на всякий случай.
— Товарищ адмирал, сколько времени им придется пробыть на льду?
Максимов задумался.
— Трудно сказать. Задание рассчитано на несколько часов. Но, кто знает… Обстоятельства… Во всяком случае, будут приняты все меры безопасности. Получим специальное снаряжение, средства связи. Авиаразведка дает полную картину этого района. Случись что, — Максимов повернулся к карте, висевшей во всю стену, и указал на маленький кружочек, — здесь поблизости наша дрейфующая станция с вертолетами. Они будут в готовности.
В понедельник Геннадий явился на службу и услышал по радиотрансляции:
— Лейтенанта Кормушенко к командиру корабля.
Вошел в каюту. Командир отложил в сторону какие-то бумаги и жестом пригласил садиться. Потом он озабоченно потер лоб и, пристально взглянув на Геннадия, предупредил: все, что он узнает сейчас, пока должно остаться в тайне. И начал рассказывать о большом походе, намеченном на ближайшее время.
— Я не могу назвать район, куда мы пойдем. Одно скажу: пойдем далеко. Будем плавать подо льдами. И на лед должны высадиться. Вот тут-то и предстоит вам работа.
— Снимать придется? — догадался Геннадии.
— Не только. Если вас высадят на лед, не растеряетесь? — Доронин посмотрел Геннадию в глаза.
Геннадий пожал плечами.
— Наверно, нет. Смотря, что там нужно делать, — ответил он нетерпеливо, ожидая подробностей.
Доронин встал, прошелся по каюте раз, другой и остановился перед Геннадием, высокий, лобастый, провел ладонью по голове и неторопливо, почти слово в слово, повторил то, что узнал от Максимова насчет старта ракеты, установки автоматической метеостанции и киносъемки на полюсе.
— Вы представляете тысячи километров ледяной пустыни… — с увлеченностью начал Доронин. — Нужно иметь полную картину погоды в Арктике и на всем протяжении Северного морского пути.
— На то есть дрейфующие станции, — заметил Геннадий.
— Правда, есть. Их немного. Слишком это дорого. А риск… А человеческие жизни… Если льдина треснула — можете представить, во что обходятся спасательные работы! Автоматическая метеостанция — умная штука. Установили — и никаких забот! Стоит она год, а то и больше, по нескольку раз в сутки передает по радио сведения насчет силы ветра, влажности и прочее. Треснет льдина, погибнет аппаратура — тоже беда невелика…
— Что же, к нам прикомандируют метеорологов?
— В том-то и дело, что нет. Вам все придется выполнять своими силами. Установить станцию и произвести съемку старта ракеты…
— С моим любительским киноаппаратом, может, ничего не получится, — засомневался Геннадий.
— Наивный вы человек! Дадут аппаратуру, какая вам и не снилась… Кроме того, вам будут приданы еще два человека из рядового или старшинского состава. Подумайте сами, кто, на ваш взгляд, необходим. Я доложу адмиралу, он рассмотрит предложение и окончательно решит. Имейте в виду, пока никому ни слова… — повторил он.
Геннадий вышел из каюты и направился в штурманскую рубку. Возникала масса вопросов, и прежде всего хотелось понять, почему решили ему дать такое поручение? Ведь есть на корабле другие офицеры, более заслуженные, опытные!
А кого же взять с собой? Пчелка бы подошел… Только разве его отпустят? Впрочем, имеется же у него помощник. А вторым надо конечно же взять Голубева!..
На улицах появились афиши. Впервые в бухту приезжал симфонический оркестр Ленинградской областной филармонии. Обычно концерты устраивались в Мурманске, Североморске. А жители далеких баз довольствовались телевизионными передачами.
Кормушенко тоже взяли билеты, но пришли с опозданием. На цыпочках прокрались к своим местам. Вера быстро глянула вокруг.
— Гена, почему Максимовых нет?
Геннадий сразу же насупился: «Ну, ясно: пять минут до похода, адмирал не счел возможным уйти с корабля, а лейтенант слушает симфонии…»
Правда, совесть его чиста. Не настаивал, не отпрашивался, просто сообщил командиру корабля: «Жена купила билеты на концерт. Как быть?» — и услышал в ответ: «Раз билеты есть — идите». Очевидно, Доронин считал, что Геннадию нужна какая-то разрядка. В последние недели ему крепко досталось: службу нес наравне со всеми, а по вечерам вместе с Пчелкой и Голубевым они по чертежам изучали устройство метеостанции, сидели над книгами о технике киносъемки, а кроме того, возились с аппаратами, присланными из Москвы, делали пробные съемки, после проявления смотрели кадры, разбирали ошибки… Ведь придется снимать двумя аппаратами — обычным способом и так называемой рапидной съемкой, позволяющей увидеть на экране движение в замедленном темпе.
Никогда прежде Геннадий не ощущал такой тревоги и озабоченности: все время находишься во власти одной идеи и даже во сне шагаешь с друзьями по снежному полю…
В антракте вышли в фойе. Геннадий озабоченно вглядывался в публику, хотелось встретить кого-нибудь из сослуживцев. Увы, он оказался в одиночестве. Кругом — посторонние люди. Ему стало еще горше, решительным жестом он взял Веру за руку:
— Пошли домой.
— Что ты! Во втором отделении самое интересное.
Геннадий рассердился:
— А мне надо на корабль.
Вера в таких случаях не перечила.
Геннадий проводил ее до самого дома. У дома остановились. Он держал Верину руку, и в эту минуту она показалась ему трогательной и боязливой. Хотелось смотреть и смотреть на нее. Но надо идти… Уж так устроена жизнь военного человека, что «надо» все время оказывается превыше всего остального. Он коснулся губами холодной щеки.
— Прощай, мышонок. Может, еще успею забежать.
— Не прощай, а до свидания, — поправила она и крепко прижалась к его груди.
А Максимовы?
В тот день Анна Дмитриевна попросила начальника клуба оставить для них места, но когда она сообщила о концерте Михаилу Александровичу, он только хмыкнул в трубку: «Соблазнительно! Постараюсь освободиться. Но за успех поручиться не могу…»
Несколько дней назад в Энскую губу вошел специальный корабль с двумя длинными ящиками на борту. Вскрыли ящики, и блестящие металлические сигары осторожно погрузили в контейнеры подводного атомохода. Никто, кроме Максимова и Доронина, не должен знать всех деталей похода.
Максимов находился в том приподнятом состоянии, какое нередко бывает у людей всех возрастов и профессий в канун больших событий. Так чувствует себя студент перед экзаменом; конструктор, день и ночь несущий, вахту у испытательного стенда изобретенной им машины; композитор, когда впервые со сцены исполняется его новая симфония.
Дирижер еще только взмахнул палочкой, а творец музыки предельно возбужден: радость и тревога будоражат его сердце.
…Было уже поздно, когда все наконец разошлись. Максимов, оставшись один, снял трубку и позвонил Анне Дмитриевне. Обрадовался ее голосу, повеселел, точно сбросил с себя многодневную усталость.
— Не сердись, Анечка, честное слово, хотел составить тебе компанию, а тут началась такая музыка — никакого концерта не надо. Завтра опять полундра… Ты уж не обижайся, скорее всего — не смогу вырваться.
Как ни была Анна Дмитриевна привычна к таким положениям, как ни сроднилась и с внезапными отлучками мужа, и с задержками до глубокой ночи (а то и до следующего дня) в штабе или на кораблях, с вечными неожиданностями, со всегдашними секретами, все-таки она оставалась самой обычной женщиной…
