— Разве что дополнительные бензобаки поставить, — продолжал размышлять Груздев.
— Видишь, ты уже становишься рационализатором. — Корзунов засмеялся. — В общем, задача тебе ясна. Иди обмозговывай с ребятами. Помни одно — сроки… А мне с комиссаром еще нужно поговорить.
Когда Груздев вышел, Корзунов сел рядом с Борзенко:
— Вот какие дела, комиссар!.. Сам понимаешь — здесь одним бензином не обойдешься. За Груздева я спокоен. Его дьяволы, когда нужно, придумают что угодно. Да и летчики с курса не свернут. Сейчас они, извини за высокопарность, летят на крыльях Победы. Хоть до края света доберутся. — Он помолчал. — Но нам лишних жертв не нужно. Надо, чтобы люди и задание выполнили, и живыми на аэродром вернулись. С атакой Констанцы война не кончается. Нам каждый летчик дорог. По своей линии я уже кое-что наметил. — Корзунов заглянул в блокнот. — Первое — проведем летно-тактические учения. Второе — каждый летчик должен наизусть знать план Констанцы и Сулины. Третье — разведка: мы до мелочей обязаны знать систему их противовоздушной обороны. Четвертое… — Корзунов перечислял пункт за пунктом, потом вдруг остановился и без всякого перехода сказал:
— Пожалуй, это самое главное наше с тобой партийное поручение, комиссар!.. И не только наше с тобой — каждого. Что думаешь делать?
— Всех политотдельцев завтра же — на аэродром. Чтобы с каждым человеком поговорили…
— Дельно! А кого пошлешь на основные аэродромы?
— Александра Макарова, Михаила Зубкова, Александра Кожевникова… — он долго перечислял имена и фамилии. Характеризовать их не было нужды: Корзунов отлично знал этих замечательных коммунистов. Их слову верили в частях, как слову партии.
В полках проведем партийные и комсомольские собрания…
— Это само-собой, — прервал его вдруг Корзунов. — А что, если еще и нам с тобой выступить с обращением к личному составу.
— Обязательно! — идея Борзенко понравилась. — Пусть до сердца каждого дойдет — в какой большой полет поднимает нас партия!
Армада уходит по старому следу
В ночь на 20 августа Борзенко не спалось. Еще не взошло солнце, только дальний горизонт в степи полыхнул холодной полоской рассвета. Над землей сизыми хлопьями расползался тяжелый туман. «Э-э, черт! Все равно не засну!» — начальник политотдела поднялся, закурил и вышел на летное поле.
У крайнего Пе-2 заметил группу людей. «Не один я не сплю в эту ночь, — пронеслось в мозгу. — Хотя летчикам мы приказывали спать. Завтра у них тяжелая работа. Что они там делают?»
От фюзеляжа бомбардировщика отошел механик.
«Саша Иванов, — подумал Борзенко. — Точно, он…»
— Как, товарищ полковник? — спросил Иванов и кивнул в сторону самолета.
На борту машины еще не просохла белая масляная краска. «Вперед, за Родину!» — прочитал комиссар.
* * *
Пожалуй, впервые такая армада самолетов — 317 машин — работала по столь жестоко-четкому «графику».
Днем 19 августа содрогнулись от бомбовых ударов Сулина, Констанца и остров Фидониси. Пылали корабли у причалов сулинского порта, сам порт. Не успев взлететь, превратились в груду тлеющего лома «мессеры» на аэродромах, именовавшихся в гитлеровских документах как «щит Констанцы». Взлетели на воздух батареи острова Фидониси.
Фашисты в Сулине и Констанце, когда приблизилась ночь, думали, что эти удары — конец. Но они были только началом… 23-й Николаевский полк сменил 5-й гвардейский.
Командир 5-го гвардейского авиаполка Михаил Буркин через три дня рассказывал мне:
— Представляешь, тезка, что у нас творилось вечером! Честно говоря, работать мы привыкли в основном днем. Летчиков-ночников в полку раз-два, и обчелся. А летать — не ближний свет — в Констанцу. Ну, за «стариков» я был спокоен. Они на своем дальнем бомбардировщике Ил-4 ночью хоть до Америки долетят. И вдруг, представляешь, подходит ко мне вечером молоденький лейтенант Николай Гринин. Есть у нас такой. «Товарищ командир полка! Разрешите обратиться!» — «Разрешаю». — «Позвольте и мне ночью идти на Констанцу?» Обижать парня жалко: вижу, рвется в бой. Но и разрешить боязно: по моим сведениям Гринин ночью не летал. Как можно мягче я все это ему и объясняю. А он мне: «У вас неточные сведения, товарищ комполка». — «Как так?» — «Я на морском бомбардировщике ночью летал». Подумал я, подумал, решил — рискну.
— Ну и как?
— Вчера представил его к ордену Красной Звезды. Отлично поработал парень. Лез в самое пекло, бил хладнокровно, поразил все цели…
Над Констанцей плыло зарево. Огонь, казалось, испепелит все: и черную южную ночь, и тучи, спустившиеся на город. Горели нефтехранилища, огненный смерч бушевал в порту и на железнодорожных ветках, забитых цистернами с горючим для самолетов и танков.
Метались по городу чины гестапо. Жандармерия пыталась согнать людей на пожар, чтобы хоть как-то приуменьшить размах катастрофически развивающихся событий.
Гитлеровцы даже в кошмарном сне не могли бы предугадать, что принесет им утро 20 августа. Для них это было действительно черное утро.
Едва забрезжил рассвет, над городом появилось десять бомбардировщиков 30-го авиаполка.
«Десять — не сотня!» — с облегчением вздохнули в штабе гитлеровской противовоздушной обороны Констанцы. Здесь не знали, что главной целью десятки было отвлечь внимание на себя.
Летчики мужественно шли на это, принимая на себя огонь всего, что только еще могло стрелять в городе и его окрестностях.
Заговорили сотни зенитных пулеметов и пушек. Из подземных ангаров выползали «мессеры». Муравейник зашевелился.
И тогда с неба пришел страшный, разящий удар, которому никто не мог бы ничего противопоставить.
На зенитные установки, ангары, взлетные полосы, командные пункты, узлы противовоздушной обороны обрушился бомбовый шквал. Его нанес подполковник Н. Мусатов со своими орлами из 13-го гвардейского бомбардировочного.
Помешать подполковнику «пощекотать нервы Гитлеру», как он выразился перед полетом, было довольно трудно: с неба его надежно прикрывали истребители 11-го гвардейского полка. Истребители не подпустили к бомбардировщикам ни одного «мессера».
Здесь наступил и мой час…
Сегодня можно раскрыть то, что когда-то спутало все карты противнику. Собственно, Мусатов и Денисов со своими ребятами только пробивали путь главной армаде возмездия — авиадивизии И. Е. Корзунова: пятьдесят девять Пе-2, сопровождаемые двумя истребительными гвардейскими полками 6-м и 43-м, наносили, по замыслу операции, главный, решающий удар.
Вы заметили, читатель, какими цифрами я уже здесь оперирую? Разве могли мы мечтать хоть о чем-либо подобном в 1941-м или в 1942-м? Советская страна выковала свои могучие авиационные крылья!
Накануне у меня произошел памятный и радостный для меня разговор с Корзуновым:
— Я веду главные силы удара, — как приказ чеканил Иван Егорович. — В Констанце не заблужусь: как-никак бомбил ее в первые сутки войны.
— Много вас было?
— Что ты? Всего четверка скоростных бомбардировщиков СБ. Да и сам я был тогда всего командиром звена. Сегодня — другие масштабы. Но в такой сложнейшей операции все нужно рассчитать до мелочей. Ничего не забыть, ничего не упустить. Мы долго колдовали над картами.
— Одним словом, — закончил Корзунов, — распределяем роли так: мою ты знаешь. Твоя же — особая. Ты берешь свой полк. Назовем его «группой расчистки воздуха». Цель — сковать любые силы истребителей противника, если они появятся над Констанцей. Словом — ты головой отвечаешь за каждый Пе-2. Чтобы ни одна сволочь не могла сунуться к бомбардировщикам.
Когда наши «яки» оторвались от аэродрома и взяли курс на Румынию, на душе у меня было тревожно: черт его знает, сколько «мессеров» встретит нас в небе над Констанцей. И как сделать так, чтобы ни один из них не смог дотянуться до машин Корзуноза.
58 Пе-2 должны были работать спокойно. Если слово «спокойно» вообще употребимо применительно к войне…
Я вспомнил тогда другой полет. Трагичный и героический. 1943 год. Гитлеровцы — на Кубани, на Северном Кавказе.
И вдруг — как часто на войне бывает это «вдруг»! — донесение разведки: в Констанце сосредоточилось множество транспортов и кораблей противника.
Тогда машину на Констанцу вел мой друг — Герой Советского Союза Ефремов.
Я со своими ребятами прикрывал с воздуха его торпедоносцы.
Был солнечный день. В Констанце никому в голову не могло прийти, что над городом могут появиться советские самолеты, И действительно, откуда им появиться?! Советские армии где-то там, на Кавказе…
Удар наносили с бреющего, с 30 метров. Два миноносца сразу пошли ко дну.
Тогда в шлемофонах раздался тихий голос Михаила Бензоношвили:
— Я горю. Прощайте, друзья!
