Миша остановился на углу. Внутри кипело и щемило, словно он не сделал у воров чего-то абсолютно обязательного. Чего-то ему не хватало.
Вдруг Миша вспомнил, что сегодня он собирался повидать Леночку Гаврилову. Но хлеб, приготовленный для неё, он оставил в кубрике. Наверно, она съела продукты и опять голодает…
Съездить на судно и обратно? Нет, не успеть. Придётся отложить до завтра. Желание повидать девочку и услышать её спокойный голос захватило Мишу с такой силой, что он остановился. «Зайду сейчас же… Извинюсь и спрошу, что ей принести», — решил он и быстро зашагал к мастерской.
С Леной он встретился на пороге проходной, когда открыл дверь. Она выходила с подругой и в первый момент, не узнав Мишу, прошла вперёд.
— Лена, куда ты? — сказала подруга. — К тебе пришли.
Девочка оглянулась. В темноте не было видно, но Миша почувствовал, что она смутилась.
— Это Миша? Я тороплюсь домой. Если вам по пути, пойдёмте вместе, — предложила Лена.
Они молча пошли втроём Их обгоняли мастерицы, и каждая с любопытством заглядывала в лицо мальчика. Он чувствовал, что про него знают, и готов был провалиться сквозь землю от смущения. / Вспомнил, что мальчиков, друживших с девочками, в школе дразнили «женихами». Очень может быть, что и сейчас Мишу в мастерской прозвали так же. Он был уже не рад, что пришёл.
У первого переулка подруга свернула и оставила их вдвоём.
— Зачем вы пришли? — спросила Лена.
— Я хотел сказать… Я хотел спросить, что вам принести…
— Миша! — перебила его девочка. — Я вас очень прошу больше ничего не приносить. Мне выдали талоны. Спасибо вам за все, но больше ничего не приносите.
— Вам не понравилась лососка? — оправляясь от смущения, спросил Миша. — Я сам случайно поймал её в Неве.
— Такую большую! — вырвалось радостное восклицание у девочки.
— Да. Был обстрел, ну а она, глушеная, кверху… — Миша хотел сказать «брюхом», но удержался, — вниз спиной выплыла. Я как раз на лодке с сестрёнкой катался.
— У вас и сестра есть?
— Да. Маленькая… И знаете, Лена, у меня сегодня радость. Я получил письмо от папы…
Теперь неловкость исчезла, и они говорили свободно, как старые друзья. Миша рассказал о письме отца, о смерти матери, о сестрёнке. Девочка жадно слушала. Потом она созналась, что ценная рыба вызвала в мастерской всевозможные толки и даже предположения, что лососка украдена.
— Мне было больно за вас, Миша, — сказала она. — Я знала, что вы не сделаете мерзости, но ведь я не могла объяснить, откуда вы её взяли. Вы на меня не сердитесь, Миша, я говорю вам всю правду. Ведь это самое главное в дружбе — всегда говорить только правду.
Она первая произнесла то слово, от которого у Миши потеплело в груди
— Я никогда не забуду, что вы отнеслись ко мне, как друг, — продолжала Лена и задумчиво прибавила: — Может быть, мы с вами никогда больше не увидимся, но это ничего не значит, правда?
— А почему не увидимся?
— Мало ли что случится… Вдруг я под снаряд попаду.
— Ну вот ещё… — строго сказал Миша.
— Я сегодня тоже письмо получила, — сказала Лена, круто меняя тему. — Письмо с фронта от одного артиллериста.
— От брата?
— Нет. Я его не знаю. Какой-то Савельев. Когда мы сдаём ватники, то часто вкладываем в карманы письма… Они там на фронте в окопах сидят, мёрзнут, нас защищают… Ну мы им и пишем, кто как умеет, чтобы они крепче фашистов били и скорей домой возвращались. Просим написать о себе… ну, мало ли что в голову придёт. Хочется писать, ну и пишешь.
«Вот бы такой ватник получить с письмом от Лены», — с завистью подумал мальчик и пожалел, что он не на фронте.
— А что он вам пишет?
— Хотите, прочитаю?
— Прочитайте.
Они подошли к подъезду, где горела синяя лампочка, и Лена без труда прочитала письмо. Мише показалось, что она знала его наизусть.
«Дорогой боевой друг, товарищ Гаврилова!
Письмо ваше получил, и оно меня очень обрадовало. Мы все его в подразделении прочитали и обсудили. Будем помогать друг другу и вместе ковать победу над врагом.
Товарищ Гаврилова, про себя скажу, что могу заверить вас и ваших товарищей-ленинградцев, что каждый снаряд, который вы сделаете, будет рвать в клочья фашистскую нечисть. Делайте снарядов побольше и лучше, а мы уж постараемся переслать их по адресу.
А ещё прошу вас. если писать будете, то вложите вашу карточку, чтобы мне на память осталась… Под Ленинградом долго сидеть не будем. Скоро такое время наступит, что двинемся вперёд…
С приветом, ваш боевой друг
наводчик Савельев».— Хорошее письмо, — сказал Миша. В разговорах незаметно они дошли до дома, где жила Лена. Остановились у подъезда.
— Уже пришли, — разочарованно сказал Миша.
— До свиданья, Миша, — протягивая руку, сказала Лена. — В мастерскую не приходите. Потому что… — она не договорила, смутившись, но мальчик понял.
— Хорошо… Значит, мы больше не увидимся.
— Почему? Есть такая пословица, что гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдутся обязательно. И я знаю, что мы с вами ещё встретимся… Большое вам спасибо за все…
Миша крепко пожал ей руку, и она, резко повернувшись, скрылась в темноте подъезда.
Всю дорогу до судна Мишу не покидала приятная грусть расставания…
* * *На набережной, возле решётки Летнего сада, против судна, стоял мальчик. Сначала Миша подумал, что это кто-то из друзей, но каково было его удивление, когда он узнал Пашку!
— Пашка! Ты что тут делаешь?
— Я тебя жду, — глухим от простуды голосом сказал Пашка. — Пропал я, теперь мне крышка, — пояснил он и безнадёжно махнул рукой.
Голос его дрогнул, и Миша понял, что он плачет.
— Попался, что ли?
— Нет, ещё не попался. А скоро попадусь. Некуда мне податься.
— Да ты говори толком — что случилось?
— Теперь мне крышка. Некуда голову приклонить.
— Вот зарядил. Крышка да крышка. Опять украл что-нибудь?
— Нет. Зарок дал больше не красть и в карты не играть.
— Ну, так что?
— А то, что мне, значит, крышка. В училище не хожу. Стакан Стаканыч узнал, что я мясо стащил. Как я тогда домой пришёл, он, значит, встретил меня на лестнице и говорит: «Ага, голубчик. Ты, значит, мне и нужен».
— Ну, а ты что?
— А я бежал, — сказал Пашка и снова махнул рукой. — К Брюнету не пойду. Деньги ему должен… Да они все равно меня убьют. Вот и выходит, что мне крышка. Возьми меня к себе в компанию.
— А ты же зарок дал не красть.
— Я что-нибудь другое стану делать. Ключи, скажем, или что другое надо, а ты сам кради.
Мрачное настроение Пашки, безнадёжность его положения были немного комичны, но Миша задумался. Необходимо помочь этому простаку, иначе он неизбежно попадёт в лапы Брюнета и погибнет.
— А где ты жил эти дни?
— Где придётся. Под мостом ночевал.
— Да ведь холодно.
— Конечно, не жарко. Ну, побегаю, попрыгаю и согреюсь.
— А ел что?
— Милостыню в булочных просил. Подавали.
Миша подумал и решительно сказал:
— Ну, ладно. Пойдём со мной.
Он взял Пашку за руку и повёл на судно.
— Алексеев, это кто с тобой? — окрикнул их вахтенный.
Пашка хотел было удрать, но Миша удержал его за руку.
— Это знакомый. К Николаю Васильевичу.
Они спустились вниз и остановились перед каютой старшего механика.
— Стой здесь, пока я тебя не позову, — приказал Миша и постучал в дверь.
— Можно! — услышал Миша из-за двери.
— Николай Васильевич занимался, но, увидев мальчика, отложил циркуль и пересел на койку.
— Ну, как дела, Миша?
— Николай Васильевич, — не отвечая, начал Миша. — Вы мне сказали, что, если меня когда-нибудь затрёт, приходить к вам за советом.
— Был такой разговор. Затёрло, значит? Миша коротко рассказал все, что знал о Пашке, вплоть до последней встречи. Николай Васильевич внимательно слушал, постукивая пальцами по краю стола, на котором был разложен чертёж, и, когда Миша кончил» встал.
— Все ясно. Где твой Пашка?
— Тут. За дверью.
— Давай его сюда.
Миша открыл дверь и позвал мальчика. Грязное лицо, светлые волосы, круглые от удивления и страха глаза вызвали улыбку на лице механика.
— Вон он какой, Пашка! Когда ты из деревни прибыл?
— Третий год пошёл.
— Так. Давно воровством промышляешь? Пашка замялся.
— Говори правду! — строго сказал Миша.
— Недавно… Я, дяденька, только мясо украл. А больше никогда…
— А на какие деньги в карты играл? — продолжал спрашивать механик.
— Я накопил. Сам зарабатывал и накопил.
— И все проиграл?
— Все до копейки.
— А что думаешь дальше делать?
— Не знаю.
— Плохи твои дела, Пашка. Очень плохи, — задумчиво сказал механик. — Приехал в город культуры набираться и угодил в помойную яму. Ты же знал, что в карты играть — гибельное занятие?
— Знал.
