Мимо Отто и раненого Адлера, в сторону высоты отползал солдат. Хаген с трудом признал его перепуганную, выпачканную грязью физиономию. Это был Вейсенбергер, паршивая овца стрелковой роты, заполучивший свое тавро после вчерашней стрельбы по жительницам Вечеша. В его глазах застыл испуг. Он полз, быстро-быстро работая локтями, ничего не замечая вокруг.
– Вейсенбергер! Вейсенбергер!.. – закричал ему Хаген. – Ползи сюда!..
Тот оглянулся не сразу. Наконец, в его обезумевшем взгляде сверкнула искра понимания.
– Ползи сюда, поможешь мне с Адлером. Ползи, говорю… – срываясь на открытую угрозу, крикнул Отто.
Вейсенбергер подполз.
– Бери пулемет… – быстро приказывал ему Отто. – Бери, говорю… И мой карабин… Я потащу Рольфа, а ты будешь помогать…
Вейсенбергер не проронил ни звука. На лице его застыла такая гримаса страха и муки, что, казалось, он от ужаса разучился говорить. Но Вайсенбергер старался. Он не только тянул на себе два пулемета и карабин Хагена, но еще и пытался ухватывать раненого Рольфа под мышку, чтобы Отто было легче тащить тяжеленного Адлера.
«Не так уж он безнадежен… – вдруг подумал Отто про Вейсенбергера. – Просто у парнишки еще не было времени основательно провариться в котле войны. Вот его и подвела мальчишеская самоуверенность. А теперь, наложив в штаны, все равно старается. Пытается искупить свой позор».
И тут, посреди разрывов и свиста пуль, в мозгу Отто вдруг всплыла фраза, та самая, которая истлела в дыму самокрутки. Дорога цена искупления…
Глава 5. «Вызываем огонь на себя!»
Крапива постучал. Хозяйка открыла дверь, даже не спросив, кто там. А Аникин вошел первым мимо застывшей в испуге дородной фигуры открывшей дверь женщины.
Для этой семьи появление русских солдат было как снег на голову. Дети испуганно прижались к матери, как цыплята к квочке. Андрей пытался объяснить, что они переждут ночь и уйдут, но женщина только мотала головой: мол, не понимаю, и все тут. Испуг немного прошел, когда Аникин достал из вещевого мешка и демонстративно положил на стол коричневый кирпич хлеба и две банки мясных консервов. Они убедительно блестели на столе, отражая мягкий свет заснеженной ночной улицы, проникавший в окна поверх занавесок.
– Не бойтесь. Вас никто не тронет… Это вам, вам… – повторял Андрей, обращаясь к хозяйке и указывая рукой на еду.
– Köszönet[7]… – кое как справившись с испугом, ответила хозяйка.
Она тут же, говоря что-то строгим шепотом, собрала детей к себе в кучу – девчушка лет семи, сестричка поменьше и совсем маленький брат-карапуз, которому было не больше трех лет. Этот детский сад женщина отвела в маленькую комнатку, взяв младшего на руки.
Андрей, чтобы быть окончательно уверенным, прошел следом и заглянул в комнатку. Оказалось, что на руках у женщины помимо малолетних детей еще и больной старик-отец. Он лежал в углу комнатки, на кровати. Женщина, не обращая внимания на Аникина, постелила прямо на пол толстые пуховые перины. Она доставала их из стоявшего здесь же комода, а потом, наклонившись к полу, разворачивала.
– Вот вы, командир, говорите: не трону. Я бы с удовольствием тронул… – облизнувшись, проговорил Талатёнков. Его любопытствующая физиономия появилась из-за плеча командира. – Такая знатная хозяюшка без дела пропадает…
– Я щас тебя трону… прямо в лоб… – с явной угрозой произнес Аникин. – Это приказ. Чтобы руки никто не распускал…
Хозяйка, не разгибая согнутой спины, замерла и посмотрела на них. Наверняка поняла, что о ней говорят. Ничего не сказав, она продолжила стелить постель для детей.
– Вы видели, товарищ лейтенант… – восхищенно прошептал Телок. – Это ж…
– А ну, чешем отседова… Чего пялиться? Не кино… – Схватив бойца за руку, Андрей вместе с ним вернулся в большую комнату. На самом деле формы хозяйки выглядели впечатляюще. Андрей вдруг отчетливо вспомнил свое стремительно свидание с Анной и вытер пот со лба. Вот уже и взопреть успел.
Аникин еще раз повторил: не зажигать свет и не лезть к хозяевам дома. Да, впрочем, ни у кого не было на это сил. Тепло и домашний уют подействовали на бойцов как сильнейшее снотворное. После стольких дней в окопах властно заявила свои права сильнейшая усталость. Назначив в часовые Талатёнкова и Лещенко, Андрей приказал разбудить его через час и тут же провалился в беспробудную бездну сна.
Храпели, лежа вповалку, в обнимку со своим оружием, на деревянном полу большой комнаты. Как и условились, через час Телок разбудил командира. Глядя Андрею в лицо осоловелыми глазами, он попытался заплетающимся языком доложить об отсутствии происшествий и о том, что все тихо, «как на кладбище».
– Нету мочи терпеть, товарищ командир… – пробормотал Егор в конце. – Спать хочется…
Улегшись на место Андрея, Телок тут же моментально вырубился. Лещенко, состоявший во взводе в должности снайпера, не ложился.
– А ты что ждешь? – спросил Андрей.
Ему никак не удавалось до конца стряхнуть сладкую истому сна. Как будто его, будто младенца, туго спеленали, и он все пытается от этих пеленок освободиться и у него никак не получается.
– Да че-то не спится мне, товарищ командир… – произнес боец. Он пристроился у окна, где было посветлее. Разложив на подоконнике свою винтовку, достав из вещмешка какие-то пузырьки и тряпочки, Лещенко наводил лоск на свое оружие.
– Ну, ты даешь, Лещ… – удивился Аникин. – Что ж ты, и не устал?…
– Так в том-то и дело, товарищ командир… – с готовностью пояснил Лещенко. – Бывает такая усталость… так перекипит, что мозги уже остыть не могут. И сон их не берет.
– В этом случае лучше всего сто грамм помогают… – подсказал Аникин. – Хочешь я тебе выделю глоток? Из неприкосновенного?…
– Спасибо, товарищ командир… – полушепотом отозвался Лещенко. – Да только зря потратите спиртик. Пусть вот лучше им…
Он кивнул на спящих.
– А мне оно без толку. Потому и не пью. Коли мозги перекипели, ничего их не возьмет. Так-то… – выдохнул он и склонился над своей винтовкой.
Во взводе бойца все звали Лещом. К снайперу Лещенко практиковалось также обращение Леха. Стрелок он, действительно, был знатный. Не раз демонстрировал свое мастерство, на спор всаживая со ста метров пулю в поставленную вертикально стреляную гильзу.
В штрафную роту Лещ загремел из строевой. Был на хорошем счету у командования, в одиночку перекрывая нормы выработки целой роты по уничтожению живой силы противника. Соответственно и награды имел. При этом не курил и не пил, что на фронте являлось случаем исключительным.
И вот этот образцово-показательный боец в одночасье «съехал с катушек», получив письмо от своей жены, в котором она сообщала, что вынуждена уйти от него по причине любви к другому. После этого весь женский пол в один момент превратился для Леща в объект лютой ненависти и неотвратимой мести.
К вопросам мести Леха подошел исключительно со снайперских позиций. К женщинам, которые попадались Лещу на пути, он стал относиться как охотник к жертвам, воспринимая их исключительно с физиологической точки зрения, ибо другой они и не заслуживали.
Так убежденно твердил про себя Лещенко, по-снайперски ведя счет одержанным победам. Причем, как выяснилось уже на освобожденных польских территориях, своих побед снайпер далеко не всегда добивался по согласию. После того, как в одной из деревень старуха-мать пожаловалась командиру части, что ее дочку изнасиловали, делу дали ход.
Особисты, после того как бои перекинулись за пределы границы СССР, держали подобные дела на особом контроле. Стали разбираться. Девушка опознала Леща. Поначалу его хотели расстрелять, но потом учли заслуги перед Родиной и, лишив наград, отправили в штрафную, искупать вину кровью.
Осторожно переступая через спящих бойцов, Андрей подошел к окошкам. Снег продолжал валить, заметая их следы. Аникин старался хоть немного размяться, борясь с одуряющим сном. Но сделать это было тяжело. Мерный «тик-так» ходиков на стене будто шептал ему: «Спи… спи… спи…»
– Зря вы так осторожничаете… Можно громче говорить… – негромко произнес Лещенко. – Им все равно, хоть из пушки стреляй…
– Наши-то – понятное дело… – согласился Аникин и кивнул в сторону маленькой комнатки. – Их там не беспокоить. Пусть спят…
Лещенко молча глянул на дверь комнатки вслед за Аникиным. Он будто прислушался, пытаясь уловить какие-то звуки. Но на дом точно была накинута толстая перина тишины, которую не могли спугнуть даже на все лады храпевшие штрафники.
– Вы отдыхайте, товарищ командир… – произнес вдруг Лещенко, снова глянув на маленькую комнатку. – Я-то по-любому не засну. Так что зря только будете куковать.
– Нет, Лещенко, – бодрился Андрей, – это тебе кажется, что ты спать не хочешь… А вот только попробуй: ляг и глаза закрой. Сразу отключишься…
