Батальон идет колонной в районе аэродрома. На дороге страшенный гололед. И вот замечаем — подъехал УАЗик. Дверца открывается. Выходит генерал: в папахе, с красными лампасами на брюках, лицо строгое. Командир командует:
— Рота, смирно! Равнение налее-во!
Рота старается чеканить шаг. Сапоги скользят из-за гололеда. Солдаты, обвешенные с головы до ног железом, еле удерживают равновесие. Колонну повело. Вот один из солдат поскальзывается и падает. Из-за тесноты, на него валятся идущие позади. Образуется месиво неуклюже барахтающихся и пытающихся подняться воинов. На них наезжает следующий за ними взвод. Генерал машет рукой:
— Отставить! — сам доволен, улыбается. — Молодцы, с-сукины дети! Стараются же!
Следующему взводу уже загодя подает знаки рукой:
— Отставить!
…Дни тянулись. Несколько раз нас поднимали по тревоге. Брали все вещи, проверяли снаряжение и бежали к аэродрому. На аэродроме ждем несколько часов, слушаем, как гудят самолеты — двигатели прогревают. Помаленьку рев двигателей начинает стихать. Один за другим они останавливаются. Аэродром вновь погружается в зимнюю тишину. Батальоны расходятся к местам своего расположения.
Между тем поговаривали, что офицерский состав изучает карту Кабула. Но личный состав весьма смутно представлял, что это за город и где вообще он находится, а потому большого значения этому никто не придавал. Кто тогда мог подумать, что здесь, на белорусской земле, готовится бросок за тысячи километров в соседнюю страну?
И вот 22 декабря прошел точный слух — завтра улетаем. Вечером семейных офицеров отпустили попрощаться с женами. А на следующее утро — подъем по тревоге и ускоренным шагом на аэродром. Весь день провели в помещениях аэродрома.
Вечером аэродром снова ожил. Забегали летуны, самолеты завели двигатели и долго гудели. А когда пролетела весть о том, что в самолет загружают теплый, только привезенный с пекарни хлеб — никаких сомнений не оставалось — сегодня же и улетим.
Стемнело. Зазвучали команды, и сотни солдат помчались к самолетам. Мы заскочили в свой самолет и заняли место в барокамере. Через иллюминатор было видно, как крылатые махины, разворачиваясь друг за другом, цепочкой выползают к началу взлетной полосы и, разбежавшись, с трудом отрывают свои тяжелые тушки от земли и растворяются в ночном небе.
Самолеты, мигая лампочками, летели на восток. Прощай Белоруссия!
Летели весь остаток ночи.
На большой высоте нескончаемая цепочка самолетов тянулась от одного края горизонта и исчезала в противоположном. Самолеты были загружены до отказа: семь тонн весит БМД, 3,5 тонны груза в ящиках и еще десяток десантников.
Пошли на снижение, когда уже стало светать. Приземлились на военном аэродроме в Каменск-Уральске. За бортом пуржит, мороз почти двадцать градусов, сильный ветер гонит поземку по заснеженным полям и взлетной полосе.
Возле самолетов нас ждала походная кухня местной части. Высыпав из самолетов, мы помчались к ней, на ходу доставая котелки. Повар механически брал котелки из леса тянущихся к нему рук и наполнял их горячей кашей. После завтрака сразу разошлись по своим самолетам.
Весь день провели в отсеках, выбегая время от времени на холод, чтобы перекурить. Вдоль самолетов курсировали бензовозы, дозаправляя их топливом. Техники осматривали тела самолетов: заглядывали под крылья, шасси, чего-то там копошились. Шла подготовка к дальнейшему перелету.
Как стемнело, взлетели вновь. Теперь курс лежал на юг. Под покровом ночи, преодолев вторые две тысячи километров, караван самолетов приземляется уже в Узбекистане, на аэродроме близ Чирчика. Получился чудесный перелет из суровой зимы в ласковое лето: тут совсем не было снега и веяло приятным южным теплом.
За нами прямо на аэродром подъехала колонна грузовых машин. Набившись битком в их кузова, мы поехали в расположение местной воинской части. Казармы там были пусты, а их двери опечатаны: личный состав располагавшегося здесь чирчикского десантного полка, как нам сказали, покинул городок несколькими днями раньше.
Всему нашему батальону (это более двухсот человек) отвели место в спортивном зале. Уложив в угол свои вещи, некоторые, устроившись поудобней, легли спать. Остальные бродили по территории без дела или сушили портянки на солнышке. Офицеры где-то бесконечно совещались, и личный состав был предоставлен сам себе, а точнее, на усмотрение сержантов и старослужащих.
Тут Еремеев решил, что кое для кого пришло самое время покачаться:
— Май семьдесят девять! Строиться! — мы, майские черпаки, выстроились в линию перед зам. комвзводом.
— Бегом!.. Марш!
Началось физо, которое длилось часа два. Мы и пробежались, и походили гуськом, и поотжимались, а Еремеев, постоянно погоняя нас, цедил сквозь зубы:
— Сыны! Когда за духов возьметесь? Давно уже их пора на место ставить. Отобьются от рук — вам же на шею сядут… Работаем! Рас-с! Два!..
Мы сразу просекли что к чему: никак всплыли у Еремы старые обиды на припугнувшего его в «теплом» лесу молодого Джемакулова — вот и гоняет он нас — черпаков — чтобы злее были и начали шерстить духов, которые сейчас отдыхали. Да ведь мы тоже не дураки: понимали — раз уж Еремеев отступил, значит и нам, тем более, пыркаться не стоит.
Долгожданный обед положил конец зарядке.
Почти сразу после обеда объявили построение по тревоге. Командир полка подполковник Батюков, приняв рапорта от командиров батальонов, суровым взором обвел строй:
— Гвардейцы-десантники!.. Одна из дружественных стран обратилась к нашему правительству с просьбой оказать ей военную помощь, — с трудом скрывая волнение, он продолжал металлическим голосом. — На нас лежит большая ответственность — выполнить важное задание партии и правительства! Вечером наш полк пересекает государственную границу… Родина доверила нам оказать помощь, и мы это доверие должны оправдать!
Строй слушал командира как загипнотизированный.
— С этой минуты объявляется военное положение! Всем необходимо соблюдать бдительность! Никуда без разрешения командира не отлучаться! Никуда не ходить по одному!..
Когда он закончил, прозвучали команды:
— Вольно! Разойдись!
Не успели мы разойтись, как ротный объявил построение отдельно для нашей роты. Вид у него был самый решительный:
— Через несколько часов вылетаем за границу. Как только самолет остановится, вам дается пять минут на разгрузку. Если в это время будет обстрел, то несколько человек прикрывают, а остальные разгружают как можно быстрей.
Далее. Все слышали, что объявили военное положение? Так вот — это значит, что за отказ от выполнения приказа расстрел на месте, без всякого суда и следствия! Все постоянно должны быть в полной боевой готовности — с оружием не расставаться ни на секунду и никому его не передавать! Никто не покидает расположение роты ни при каких условиях! Если куда посылают — обязательно сначала надо доложить командиру взвода, а тот, в свою очередь, немедленно докладывает мне! Я всегда должен знать, кто где находится! Еще раз напоминаю — по одному никуда не отлучаться! Даже если кого приспичило отойти по нужде — обязательно прихвати с собой товарища! Один сидит — другой прикрывает огнем! Все ясно?
От такого инструктажа повеяло военной романтикой. В моих представлениях вырисовывался увлекательный и полный приключений переплет, о котором можно будет на гражданке заливать бесконечные истории.
— Вот повезло-то — за границей побываю! — обрадовался я. — А еще, глядишь, и пострелять доведется! Только бы ничего не сорвалось!
Строй распустили и личному составу дали отдохнуть. Большинство солдат легли спать на полу в спортзале, другие же, не находя себе места, терялись в догадках:
— Никак в Иран нас бросят! Его же американцы с моря обложили!
— А может в Афганистан — он тоже рядом. Кто его знает!
— Какой там Афганистан! Да кому он нужен?! Там же спокойно. Вот увидишь — в Иран! Больше некуда!
Я уснуть не мог и возбужденный слонялся по городку. Мне не терпелось скорей поделиться этим важным секретом со всем миром. И я тут же набросал короткое письмо брату:
Я нахожусь в Чирчике, это возле Ташкента. Только что объявили военное положение. Через несколько часов вылетаем за границу. Следи за событиями в Иране или Афганистане. Я буду там, где будут стрелять.
25 декабря 1979 г.
Запечатав письмо, я отправился к ограде городка и, увидев проходившую мимо женщину, которая шла с работы из части, попросил ее опустить письмо в почтовый ящик, понимая, что все письма, опущенные в ящик воинской части, наверняка никуда не дойдут.
Вечером на машинах нас отвезли обратно на аэродром.
