Я ждал… Минут пять или все десять… Если не больше… Часовой Дехканов и прибывшая на его пост проверка находились с той же стороны, что и наш Лашкарёвский гарнизон. И я отчётливо различал несколько тёмных фигур, которые перемещаясь из стороны в сторону загораживали собой далёкий свет электрических ламп освещения… Я продолжал ждать… Находясь в положении упора лёжа и внимательно наблюдая за всем происходящим…
На моё солдатское счастье, проверка происходила лишь у входа на территорию поста. Если бы начальник пехотного караула или же другой проверяющий вздумали пройтись по складу… То они вполне возможно обнаружили бы и меня, прижавшегося к земле… Или к углю… И моё ведро, лишь наполовину заполненное чёрным или же бурым топливом… Ведь у них имелся электрический фонарик…
Но вскоре проверка удалилась на другой пост… И для меня прозвучал новый сигнал… После получения которого я продолжил работать руками, засыпая уголёк в своё ведро как пригоршнями, так и целыми кусками…
Когда ведро наполнилось до самых своих краёв и даже с горкой… Я медленно пошёл к выходу… Преодолев внутреннее проволочное заграждение, я остановился на нейтралке… Мы поболтали несколько минут о том и о сём… Затем я поблагодарил земляка и направился дальше…
Сейчас для меня главной задачей являлась как моя личная безопасность, так и сохранность ведра с углём… Ведь именно ради этого топлива мне пришлось столько промучаться… И мне очень не хотелось споткнуться о какое-нибудь препятствие, чтобы не рассыпать мой драгоценный улов… А ещё мне не хотелось именно сейчас попасться на глаза какому-нибудь бдительному офицеру или прапорщику… Которые непременно захотят выяснить то, откуда я сейчас иду и где это мне удалось раздобыть целое ведро угля… Все эти разбирательства закончились бы тем, что меня отвели бы к дежурному по нашему батальону спецназа, который обязательно пригласит к себе командира первой роты…А стоять с грязными руками перед капитаном Перемитиным… Этого я тоже не хотел…
«Да и уголь отберут! — думал я на ходу. — Отберут вместе с ведром… Что я потом буду делать? Не-ет… Не хочу… Никуда не хочу!.. Только в свою первую роту! Только туда…»
Но мне повезло и с этим… Хоть и в темноте и «задами да огородами»… Я всё-таки добрался до нашей казармы… И вручил это ведро угля своим товарищам. После этого счастливого момента я пошёл в умывальник, чтобы отмыть свои перепачканные руки и привести в порядок сапоги да форму…
Когда я возвратился в казарму, в обеих печках-буржуйках весело гудело жаркое пламя… А раскалённые чугунные бока приятно радовали глаз… Да и тепла было гораздо больше…
Так военная гроза и алиевская угроза прошли-проплыли стороной… И мы всё-таки окончательно сдали свой наряд по первой роте…
И Слава Богу!.. А ещё спасибо всем, кто мне помог… И часовому у продсклада, и сержанту Акмалю… И даже проверяющим пехотный караул… За то, что меня «не почикали»…
С этими приятными мыслями я и заснул… До самого утра.
Глава 9
Мы делили радости и горе
…
При построении на завтрак выяснилось, что на углу плаца стоит сам комбат Еремеев, очевидно решивший лично понаблюдать за тем, как родные ему роты выдвигаются в солдатскую столовую. Временный наш старшина подразделения сразу же смекнул в чём дело и тут же принял необходимые меры.
— Где Джурик? — спросил сержант Алиев.
Рядовой Джурилло являлся ротным запевалой, и его присутствие в строю именно сейчас было просто-таки обязательным.
— Он сегодня в наряде. — ответили Алиеву из первой группы. — На тумбочке стоит. У заднего входа.
Но гортанное слово старшины оказалось убедительнее всех прочих обстоятельств. Дневального Джурика срочно вызвали на переднюю линейку и после короткого целеуказания он занял своё место в центре родной колонны.
А комбат продолжал стоять и ждать… И его нельзя было не уважить…
— Джурик! — вполголоса произнёс старшина. — чтобы песня!.. Понятно?
— Понятно! — со вздохом отвечал дневальный тире запевала.
Рядовому Джурилло сейчас очень многое было понятно… Что комбат стоит не просто так… Что строевую песню следует спеть очень хорошо… Что потом он, то есть Джурик вместе с ротой усядется за столы и, вполне возможно, вместе с нею же встанет… Что и на обратном пути в казарму ему придётся опять исполнять свою обязательную арию… В общем, что его мечтам наесться хоть в наряде… С этим ему придётся подождать до обеда или даже до самого вечера.
Тут прозвучала соответствующая команда «Шагом-Марш!» и первая наша рота дружно потопала к противоположному углу плаца, чтобы именно оттуда отправиться как навстречу «вперёд-смотрящему» комбату, так и далее в столовую.
Вскоре наше подразделение добралось до этой крохотной точки на карте Афганистана, на ходу развернулось в нужную сторону и затем остановилось, чтобы выровнять продольные колонны с поперечными шеренгами.
— Равняйсь! Смирно! Шаго-ом… Марш!
Последнюю команду сержант Алиев рявкнул громче обычного… Но первая наша рота и без этого однообразно шагнула вперёд, как и положено, левой ногой… Да и замаршировала далее…
— Песню! — прокричал старшина. — Запе-вай!
Ротная колонна сделала ещё два шага, после чего в сырой утренний воздух взвился чистый и звонкий голос рядового Джурилло…
Отзвучали песни нашего полка
В этой строевой песне[15] и без того уже полным полно грустной лирики… А тут ещё и запевала Джурик добавил в неё свою личную печаль-кручину… Ведь ему ещё долго ждать этого момента, когда наконец-то отзвучат все его военные песни…
Выводил запевала Джурик… Безутешно и явно смирившись со своей участью… Ибо ему ещё предстояло топать и топать своими солдатскими сапогами.
Пулею пробито днище котелка
И эта солдатская тоска по окончательно уничтоженной походной посуде… А значит и по безвозвратно утраченной возможности поесть… То есть позавтракать… Как, например, сейчас… Эта тоска прозвучала сейчас особенно сильно.
Маркитантка юная уби-и-ита!
Ну, допустим… Наши продавщицы из ВОЕНТОРГовского магазина были не столь юными… Да и убить их можно было разве что бронебойным снарядом из танкового орудия… Но всё равно… Воображаемую в мыслях и озвученную на устах «маркитантку юную»… Словом, молоденькую девушку из походной лавчонки было жалко… Могла ж ещё пожить…И поэтому рядовой Джурик вложил всю свою оголодавшую и истосковавшуюся душу в трагически-печальное слово «уби-и-и-ита!»
Ну, а ещё через два шага в песенное дело вступила вся наша первая рота. Причём, без всякой лиричности и прочей мелодичности…
Пулею пробито днище котелка
Дружно рявкнула колонна первой роты… Ну, и далее…
Маркитантка юная уби-и-ита.
Грубоватый ротный хор был совершенно лишён какой-либо задушевности… Что впрочем своим контрастом только улучшало джуриковское соло… Ведь запевала вкладывал в слово «уби-ита» искреннюю свою жалость и юношеское сочувствие… Тогда как вся остальная рота пела это слово утверждающе и бесповоротно… Мол, убита и всё тут! Ничем здесь ей не поможешь… Разве что спеть про эту юную лавочницу…
Когда рядовой Джурилло принялся за второй куплет, наша первая рота как раз поравнялась с командиром батальона. Майору Еремееву, если судить по его довольному выражению лица, наше военно-горловое пение очень даже понравилось… Видать, все мы не зря старались… Комбат даже крикнул что-то нам вослед, но мы этого так и не разобрали… Вся первая рота дружно орала припев, то есть две последние строчки из второго куплета… Ну, про то, что покуда мы живы, то мы всё ещё являемся фронтовой голью… А вот когда мы все погибнем… Вот тогда-то перед нами и откроется райская «доро-ога»… [16]
Затем Джурик пропел третий и четвёртый куплеты. На этом песня и закончилась. Что ни говори, но сегодня наш ротный запевала был явно «в ударе» и поэтому строевая песня прозвучала в его исполнении без единой фальши. Ведь общая тональность этой, почти-что гражданской песни оказалась очень даже соответствующей нашей афганистанской действительности. А она здесь была очень строгой и подчас слишком уж суровой.
«Но ведь нам к этим трудностям не привыкать…»
Завтрак оказался «так себе». Просто мы успели слопать на две-три ложки больше, чем обычно. И вовсе не потому что наше подразделение очень хорошо спело строевую песню. Причина была более чем элементарной — неподалёку от Алиева какое-то непродолжительное время маячила рослая фигура зампотыла батальона. А ведь именно он и отвечал за всё наше солдатское обеспечение, в том числе и продовольственное. Именно поэтому сержантом Алиевым овладели робость и смущение… В общем, осторожность… Но когда рослый и явно не худенький старлей Ханнолайнен пошёл к своим непосредственным подчинённым, то есть к узбекам-поварам… Вот тогда-то и прозвучала особо ненавистная в первой роте команда… «Закончить приём пищи! Встать! Выходи строиться!»
