Когда обозы с севера прошли Косу, мы круто повернули на юг и начали двигаться уже на Юм, Юрлу и Белоево. Все это время вели арьергардные бои с наседавшим на нас от самого Усолья 18-м Тобольским полком белых.
Каково было в это время положение на главном направлении 3-й армии и где проходила новая линия фронта, мы не знали, так как связи с частями 3-й армии у нас все еще не было. Доходили, правда, смутные слухи о том, что Пермь оставлена частями Красной Армии, но достоверно мы пока ничего не знали.
22-й Кизеловский полк начал отход из Усолья одновременно с нами, но он двигался не на запад, как мы, а на юг вниз по Каме, в направлении сел Орел, Пожва, Майкор, Купрос, к частям 3-й армии. Вследствие этого маршруты 22-го и 23-го полков с каждым днем все больше удалялись один от другого. Когда мы достигли селения Юксеево, то расстояние между нашими полками составляло около 150 километров. Какой-либо связи между нами не было. Но это еще полбеды. Главная беда заключалась в том, что мы были предоставлены самим себе, отдаленные сотнями километров от основных частей Красной Армии.
Двигались на крестьянских подводах, которые были, привлечены в порядке повинности. Многие подводчики заехали более чем за сотню километров от дома. Некоторые из них, сочувствовавшие нам, уже считали себя добровольцами полка. Их мы зачислили на все виды довольствия и даже кое-чем вооружили. Были и такие, которые при первом удобном случае старались покинуть нас, бросали даже лошадей и подводы и уходили пешком. Другие ухитрялись уходить вместе с лошадьми и подводами.
Когда подводчик уходил один без лошади, ему не препятствовали, закрывали на это глаза и шутя говорили: «Баба с воза — кобыле легче». Такую подводу бойцы брали на свое попечение и считали ее уже своей, ротной подводой. По очереди ухаживали за лошадью, кормили, поили, убирали. Зато они уже знали, что пешком шагать не придется, так как у них есть своя, постоянная подвода. Таких подвод в полку было уже около сотни.
Замена подводчиков происходила сравнительно редко, по мере того как нам удавалось завербовать новых в тех населенных пунктах, через которые мы отходили. Но населенные пункты на севере очень редки, подвод же для передвижения полка требовалось много, не меньше трехсот: на каждых трех-четырех бойцов надо было иметь подводу. А население в тех деревнях, через которые мы отступали, относилось к нам холодно, с какой-то опаской, не видно было, чтобы оно сожалело о нашем уходе. Когда удавалось вызвать крестьян на откровенность, они отвечали примерно так: «Советская власть нам нужна, она дала нам землю, но коммуния — это плохо: ложка и та не своя».
Сознательная часть деревни, в первую очередь коммунисты, еще раньше ушла добровольно в Красную Армию, поэтому кулак снова почувствовал себя хозяином положения: бороться с ним в деревне было некому. Кулацкая агитация отравила своим ядом оставшуюся часть крестьянства, и деревня фактически опять оказалась в руках у кулака. Этому способствовали и троцкисты, которые не хотели видеть разницы между кулаком и середняком и применяли к середняку такие же меры, как к кулаку.
КУЛАЦКОЕ ВОССТАНИЕ В ЮРЛЕ
Это было в начале 1919 года, кажется 19 января. После ряда утомительных переходов, на пятый или шестой день отступления из Усолья, мы остановились в селе Юм. Здесь решили дать очередной бой наседавшему на нас противнику.
2-й батальон под командованием Покровского занял позицию на северной окраине села и начал строить временные укрепления.
1-й батальон был выведен в резерв и размещен по квартирам в южной части селения. Штаб полка разместился в поповском доме, недалеко от церкви.
День уже клонился к вечеру, когда я возвращался с участка 2-го батальона. У штаба полка было заметное оживление, скопление всадников и незнакомых людей.
«Что бы это могло быть?» — подумал я, въезжая во двор штаба.
Меня встретил комиссар Дидковский. Он был весел сверх обыкновения.
— Поздравляю, товарищ Пичугов! — весело сказал он. — Мы теперь ее одни. Восстановлена связь со штабом двадцать девятой дивизии и по фронту с двадцать вторым полком, — при этом он показал мне рукой на стоящего невдалеке крепкого, красивого мужчину лет тридцати, одетого в хорошо сшитую бекешу защитного цвета.
Это был комиссар 29-й дивизии Борчанинов. Около него стояли незнакомые бойцы, одетые в новенькие полушубки и заячьи папахи. Это были конники 22-го Кизеловского полка, прибывшие к нам для связи.
Комиссар 29-й стрелковой дивизии Борчанинов
— Нелегко было к вам добраться, — подойдя ко мне и протягивая руку, сказал Борчанинов. — Мы знали, что на севере есть отряды, но не ожидали встретить тут полки. Молодцы, спасибо вам, — добавил он, крепко пожимая мне руку.
Оживленно разговаривая, мы прошли в штаб, где Борчанинов сообщил, что наш полк войдет в состав 5-й бригады 29-й дивизии, куда входят, кроме нас, 22-й Кизеловский и 21-й Мусульманский полки. Он сообщил также, что комбригом 5-й бригады временно назначен некто Кичигин.
Обмениваясь взаимной информацией, мы долго вели дружескую беседу. Борчанинов, прежде чем попасть к нам, побывал в 21-м и 22-м полках. Он проехал не одну сотню километров по заснеженным дорогам севера, чтобы разыскать нас. От него официально узнали, что Пермь оставлена частями Красной Армии еще 25 декабря, то есть в тот момент, когда мы начали свой отход от Усолья.
Поздно вечером в штаб пришел «наместник Чердынского края», как шутя называли уполномоченного по Чердынскому уезду Тунтула, члена Уральского областного Совета.
Я сейчас не помню, как он оказался в Юме: отступал ли вместе с нами, или раньше прибыл сюда с работниками Чердынского Совета.
Мы заметили, что он был очень бледен и чем-то встревожен. Осмотрев всех присутствующих и убедившись, что тут нет посторонних, он почти шепотом сообщил нам, что в селении Юрла, где размещался временно чердынский военкомат, вспыхнуло вооруженное восстание: восстали руководимые кулаками местные жители, захватили склад оружия и ведут бой с советскими работниками, забаррикадировавшимися в Совете. Сведения эти, как сообщил Тунтул, привез ускользнувший как-то из Юрлы один из сотрудников военкомата.
— В достоверности этих сведений я не сомневаюсь, — сказал Тунтул.
Весть о мятеже была неожиданной и крайне неприятной. Село Юрла находилось в нашем тылу, всего в полутора десятках километров от Юма. Село большое, могло выставить немало сил. Медлить нельзя, надо было скорее действовать, чтобы не дать возможности разрастись восстанию.
Тут же было решено 1-й батальон во главе с комбатом Дудыревым и команду пеших разведчиков Меньшикова двинуть немедленно на Юрлу для ликвидации мятежа, а 2-й батальон оставить в Юме, на его прежней позиции.
Дидковский и Борчанинов быстро организовали летучее совещание с коммунистами 1-го батальона. Потом все отправились в роты, где провели короткие беседы с красноармейцами. В полночь Дударев выступил с батальоном и лыжной командой на Юрлу.
Повстанцы, видимо, были кем-то предупреждены и подготовились к встрече. Они сумели за ночь построить снежные окопы и полить их водой, впереди окопов разбросали вверх зубьями бороны, а местами сделали даже засеки. Когда на рассвете батальон приблизился к северо-западной окраине села, он попал под сильный оружейный огонь.
Встретив такое организованное сопротивление и не желая нести ненужные потери, Дудырев решил изменить тактику. Приостановив наступление с фронта, он послал лыжную команду в обход лесом, с тем чтобы она ударила с тыла. Повстанцы такого маневра не ожидали, и поэтому их тыл оказался совершенно незащищенным. Удар лыжников с тыла для них был полной неожиданностью. В панике они бросились бежать, кто в лес, а кто в село прятаться по домам. Часть из них тут же удалось захватить в плен. Этот маневр помог захватить Юрлу без потерь. Удар был так стремителен, что белые не успели расправиться с арестованными, которыми битком был набит деревянный амбар на базарной площади. Со слезами на глазах они обнимали и целовали освободивших их бойцов.
Но не все арестованные смогли уцелеть, не всем выпало такое счастье. Озверевшее кулачье успело жестоко расправиться с активными советскими и партийными работниками. Зверски были убиты председатель Чердынского уездного исполкома М. М. Барабанов, военный комиссар А. И. Рычков, работники Чердынского Совета Чудинов, Кардаш, красноармейцы Добрынин, Козловский и другие.
Но та часть советских и партийных работников, которая засела и забаррикадировалась в каменном здании школы, уцелела почти вся. Под руководством Дубровского, работника Чердынского Совета, они храбро отбивались больше двух суток.
Трудно передать словами те чувства, которые испытывали осажденные, когда наши бойцы, ворвавшись в село, подошли к школе, чтобы освободить их. Худые, с покрасневшими от бессонницы глазами, они, не веря еще тому, что Юрлу захватили свои, с опаской выглядывали в разбитые окна. Увидев радостные, разгоряченные боем лица верхкамцев, они поняли скорее сердцем, чем рассудком, что это свои, красные, и с радостными криками бросились навстречу красноармейцам.
