Чтобы попасть из штаба нашего полка в батальоны, нужно было проехать до них не меньше 30—40 километров — так были разбросаны подразделения полка. На таком растянутом фронте оборону можно было держать только посредством создания отдельных опорных пунктов, расположенных на несколько километров один от другого.
Опорные пункты создавались в селениях с хорошим обзором. Вокруг них возводились окопы из снега, которые обильно поливались водой, и, когда все промерзало, получались неплохие укрепления. Промежутки между опорными пунктами патрулировались лыжниками.
Снег был настолько глубок, что наступать и вообще двигаться можно было только по дорогам. Без дорог можно было ходить только на лыжах, и это хорошо поняли в первую очередь командир лыжной команды Меньшиков и его помощник Иконников. Наши лыжники безнаказанно проникали в глубокий тыл противника, нападали на обозы, возвращаясь с трофеями и пленными. Поэтому лыжная команда была окружена в полку уважением и славой.
Меньшиков был очень смелым и храбрым командиром. Прекрасный стрелок, он заслуженно пользовался большим авторитетом, и единственный в полку пулемет системы «Льюис» был передан на вооружение лыжной команде. Владел им сам Меньшиков.
Лыжи стали общей потребностью, они стали необходимы как хлеб, как воздух. Каждая рота старалась иметь у себя хотя бы небольшую группу лыжников.
Началась охота за лыжами. Во всей округе лыжи от населения переходили к бойцам, во многих ротах бойцы начали сами делать лыжи. 1-я и 4-я роты привлекли к этому делу и местное население и первыми сумели поставить всех своих бойцов на лыжи. Другие роты не хотели оставаться в хвосте, и скоро почти весь полк встал на лыжи. Это дало нам возможность перейти к активной обороне. Роты по собственной инициативе начали совершать лыжные набеги в тыл врага.
В это время особенно сильно пробудилась партизанская душа наших подразделений. Командир 1-й роты Моисеев, оставив на участке своей роты небольшой заслон, самовольно организовал лыжный рейд по тылам противника, оголив свой участок. Этот первый лыжный рейд по тылам противника, хотя и самовольный, удался. Моисеев привел с собой пленных и взял богатые трофеи. Вначале мы хотели Моисеева наказать за своеволие, но, помня пословицу «победителя ее судят», оставили дело без последствий.
Пример Моисеева оказался заразительным. Командир 4-й роты Копылов повторил почти такой же рейд по тылам белых и привел в плен своего земляка и однофамильца белого офицера. Правда, Копылов путешествовал только с одним взводом, роту он оставил на своего заместителя, и занимаемый ею участок не был оголен.
Эта активная деятельность, начатая с низов, потом была поддержана и сверху, так как правильно решала тактическую задачу обороны на растянутом фронте в зимних условиях.
В первых числах февраля 23-й полк численно увеличился: к нам влился Кувинский отряд под командованием Жилякова, а через несколько дней прибыл отряд Ольшевского. Последний переименовали в 5-ю роту и вместе с Кувинским отрядом, где было много коммунистов, выдвинули на прикрытие нашего левого фланга. Рота эта вошла в состав 2-го батальона, и командиром ее некоторое время оставался Ольшевский. Позднее, когда командира 2-го батальона Покровского назначили начальником полковой школы, Ольшевский принял 2-й батальон, а 5-й ротой стал командовать чердынец Собянин Александр Иванович, показавший себя способным командиром. До этого Собянин работал в продотряде. Когда подошли белые и началась эвакуация Чердыни, он сопровождал обозы с государственным имуществом до Вятки и хорошо справился с этим трудным делом, а потом вернулся в действующую армию. Ему и была поручена оборона этого важного участка.
Левый фланг беспокоил не только нас, но и штаб 3-й армии, так как противник сильно нависал над главными силами армии, действовавшими в направлении Вятка — Пермь. Штаб все время напоминал нам о значении этого фланга, но сам почти всю зиму ничего не предпринял, чтобы усилить его. И только к концу февраля 1919 года нам наконец сообщили, что из Вятки двинулся крупный лыжный отряд в район Кайгорода, на усиление левого фланга армии.
Нам предложено было установить с этим отрядом связь. Сколько мы ни пытались связаться с ним, как далеко ни заходили наши лыжники, но никаких признаков этого отряда обнаружить не удалось.
Мрачковский, которому было поручено командование этим отрядом, видимо, не торопился. Он топтался где-то в нашем глубоком тылу и ждал, когда растает снег, чтобы можно было сослаться на объективную причину, помешавшую ему добраться до фронта. Появления на нашем левом фланге экспедиционного лыжного отряда мы так и не дождались.
Ведя активную оборону, наши полки окрепли, получив большой опыт боевых действий на растянутом фронте. Применяя тактику отдельных укрепленных пунктов и активно действуя подвижными группами лыжников, части Особой бригады сильно измотали 5-ю Сибирскую стрелковую дивизию белых, которая действовала здесь. Против нашего 23-го Верхкамского полка стоял 18-й Тобольский полк белых, который когда-то активно преследовал нас, а теперь, измотанный нашими подвижными группами, потерял инициативу и зарылся в снег.
Кизеловцы действовали на своем участке не менее активно, и 22-й полк по праву считался в бригаде одним из лучших полков. Ему старались подражать другие полки. Так, кизеловцы ввели своеобразную систему пополнения полка людским составом: пленных они не отсылали в тыл, а использовали на строительстве окопов и других работах, а затем, проведя соответствующую обработку, пополняли ими свои роты. Узнав об этом, 23-й полк тоже стал применять такой способ пополнения. Это помогло нам численно расти, не получая пополнения из запасных частей.
Командование Особой бригады сначала смотрело на это сквозь пальцы, а потом вынуждено было организовать в бригаде запасный полк. Командование запасным полком было поручено бывшему командиру Камышловского полка Некрасову, «бате», как звали его у нас в бригаде. Некрасов, бывший унтер-офицер, происходил из крестьян Камышловского уезда. Это был крепко сбитый мужичок лет сорока, среднего роста, медлительный, спокойный, очень уравновешенный. Опытный командир и хозяйственный человек, он быстро организовал подготовку пополнения.
Кизеловцы и верхкамцы не могли не заглядывать вперед. У нас плохо обстояло дело с младшим комсоставом — отделенными и звеньевыми. Не помню сейчас, чья была инициатива, но в наших полках почти одновременно в конце февраля 1919 года возникли полковые школы для подготовки младшего комсостава. Они начали работать очень успешно. Эти школы, или учебные команды, как их часто называли, одновременно учились и дрались. Они часто использовались как ударные группы, как самый надежный и последний резерв командира полка. Размещаясь в тылу, на линии обозов второго разряда, они своим присутствием вносили успокоение и уверенность в тыловые органы, часто страдавшие от налетов разных банд, которых в то время развелось немало.
В этот период снабжение всеми видами довольствия, несмотря на большую удаленность бригады от основных баз, значительно улучшилось. Мы стали получать регулярно и боеприпасы и продовольствие в пределах возможностей, какие тогда имелись.
В Кудымкоре, где стоял штаб 23-го полка, жизнь била ключом. Развернулась культурно-просветительная и политическая работа. В клубе проводились собрания, постановки, велась и другая работа не только с бойцами, но и с местным населением.
В это время мы отправили из полка сразу двух человек в центр. Один из них, Сологуб, был избран делегатом на VIII партийный съезд, а другой, помкомполка Богданов, послан держать экзамены в военную академию.
Вместо Богданова помощником командира полка был назначен Ольшевский. Он был прекрасный командир, умел сочетать пылкую отвагу с холодным расчетом и ярую ненависть к врагу с разумной выдержкой. Хорошо образованный и тактически грамотный, он являлся прекрасным помощником, на которого можно было смело положиться и доверить любое дело, любой участок. Но в полку Ольшевского почему-то недолюбливали, считали его сухим, черствым человеком. Богданов был менее образован, медленнее разбирался в боевой обстановке, но любили его в полку больше, больше доверяли, считали его своим, хотя он также был офицером старой армии. Когда Богданов уехал из полка, многие искренне жалели об этом.
Вместе с Ольшевским в полк прибыл Давыдов, один из кизеловских советских работников. Он уезжал в Вятку ликвидировать какие-то дела, но попал под партийную мобилизацию и был направлен на фронт. Давыдов принял 2-й батальон после Ольшевского. По всему было видно, что эта должность Давыдова не удовлетворяла, так как он считал себя способным на большее, но ничего большего не показал, как говорят, «пороху не выдумал», и особенной любовью у бойцов он тоже не пользовался.
