Разведчики не промолвили ни слова, зорко осматриваясь по сторонам. Они должны были пройти эти двести метров усталым; неторопливым шагом, как и полагалось идти пленному и конвоиру. Самым трудным было выйти на открытое место и сделать первый десяток шагов. Ноги словно налились свинцом, хотелось повернуться и скрыться, бежать под сень деревьев. Только сейчас, казалось им, они поняли всю непродуманность своего замысла. Ведь ими не учтены самые простые, такие очевидные случайности.
В ближних домах могли расположиться пехотинцы, да они там и стоят, и первый выстрел поднимет их на ноги.
В саду кузнеца может оказаться походная кухня.
Может внезапно появиться ватага солдат-мародеров. Совсем недавно они ловили у кузницы кур.
Эти «может, может» заполняли голову. Будто откуда-то появившийся доброжелатель спешил предупредить, помочь перед последним, решающим шагом.
«Я взялся управлять танком, — думал Иванов, — а смогу ли завести мотор?»
Ложкина мучила мысль, что он втянул в это безнадежное дело друга и ведет его на верную гибель.
Тренированная воля поборола эти трусливые сомнения. Шаг стал легче, уверенней. На каждые «может» и «если» теперь находилось решение. Страх исчез, дерзкая уверенность в успехе пронизала каждую клеточку, каждый нерв. Все, что им надо было сделать, казалось таким пустяком по сравнению с пережитыми опасностями, и они, забыв об осторожности, пошли быстрее, почти побежали к кузнице.
Первой их увидела Ксюша. Она выпустила из рук веревку от кузнечных мехов и слабо вскрикнула. Дедушка, в раздумье разгребавший угли в горне, повернулся и тоже увидал русского, торопливо взбиравшегося по склону, а за ним немца с автоматом. Он вышел из кузницы, осмотрелся. Пыля по единственной улице, к лесу уходило отделение пехотинцев; за дорогой дымила походная кухня, там у плетня стояли патрульные и разговаривали с поваром. Из дома доносились музыка и хохот. Часовой стоял, заглядывая в окно.
— Ксюша, беги к тетке и жди там меня, живо!
Не глядя на внучку, кузнец взял железный брусок. Ксюша забилась в угол за мехи.
Иванов вбежал в кузницу.
— Стой, дед, — сказал он, задыхаясь, — Это Николай! Киря где? Живой?
Вошел Ложкин.
— Не узнал, дедушка?
Брусок выпал у кузнеца из рук.
— Да как же вы это? Там он, с ними. Жив еще, кажется. Не узнал я тебя, Николай, чуть было грех не вышел. Куда мне девать-то вас теперя… Хоть ночью бы…
— Не до разговоров, — оборвал Ложкин и, кивнув Иванову, стал наблюдать за домом через щель в стене кузницы.
Иванов зашептал:
— Мы уедем на танке. Кирю спасем. А ты беги. Сейчас уходи. Сколько их там? Хотя это уже все равно!
— Четверо осталось да часовой. Как же вы это? Вот беда-то! Куда я вас теперь дену?
— Не причитай, дед. Где Кирин автомат? Мы пришли не прятаться.
— В саду закопал.
— Зря. Но ничего, этого добра будет… — Ложкин кивнул.
— Не торопись, — строго сказал кузнец. — Ксюша убежала? — Он повел глазами по углам своей кузницы. — Нету ее? Это хорошо. — Он нагнулся, поднял брусок и сказал Ложкину: — Давеча я тебя за ихнего принял. Понимаешь, чем дело пахло?
— Да, да! Но нам нельзя терять ни секунды.
— Знаю. Сам ходил в разведчиках. — Кузнец сжал брусок. — Пойдемте! Кирилл — мой гость, и раз так получилось, то я в ответе и за него и за все. Без меня у вас ничего не выйдет. Четверо их в хате, да автоматчик в сенях. Ночью все равно бы избу запалил! Постойте. — Он вышел, посмотрел по сторонам. Вернувшись, сказал: — Поблизости никого. Я пойду первый, с часовым справлюсь. Как выйду на крыльцо, тогда вы подходите.
— Нет, — сказал Ложкин. — Идемте все вместе. Быстрее! Вы, отец, вперед, да это спрячьте в карман! Иван, руки за спину!
Кирилл Свойский сидел на стуле и думал о словах Ксюши.
«Что пришло в голову ребятам? Где они? Наверное, где-то поблизости, раз девочка виделась с ними. Они хотят отбить меня у конвоя. Ясно!»
В голове его складывался дерзкий план нападения на машину, в которой его везут. Все получалось не так уж сложно, во всяком случае, не сложнее, чем переход через вражескую оборону. «Бывают дела и посложнее. А со мной будто все в порядке: нога почти не болит. Рука — тоже терпеть можно. На правой пальцы шевелятся. — Он сжал руку и невольно поморщился от боли. — Надо надеяться только на левую. Ничего, обузой не буду. Подамся в лес, к партизанам. Должны же быть где-то здесь партизаны!»
Напротив за столом ревел проигрыватель; танкисты и майор подпевали, стуча кружками. Солнце светило в открытые окна, празднично искрилось стекло на столе. Влетел шмель и, чего-то испугавшись, опрометью бросился назад, в сад, к цветам и солнцу.
Из-под иголки проигрывателя полилась нежная, щемящая сердце мелодия. За столом притихли. Майор уставился на пленного. Кирилл увидел его глаза, маленькие, белесые, как у слепого, и понял, что майор хочет убить его. Убить сейчас, здесь. Майор вытащил из кобуры «вальтер» и, не спуская глаз со своей жертвы, стал медленно поднимать пистолет.
Кирилл Свойский сказал сдавленным голосом:
— Мерзавец! Стреляй! — Он резко вскочил. Стал на здоровую ногу, опираясь рукой о спинку стула. — Ну что же ты не стреляешь?
Майор засмеялся дребезжащим смешком и повернулся к танкистам:
— Что я вам говорил? Такого врага убивать — наслаждение. Я попаду ему в переносицу. Кто хочет пари?
— Принимаю пари, — отозвался розовощекий танкист.
— На тысячу марок!
— Идет!
В это время заскрипело крыльцо под чьими-то тяжелыми шагами и со двора раздался пронзительный крик.
Свойский узнал голос Ксюши:
— Дедушка, вернись. Не надо, дедушка!
Майор, невольно морщась, опустил пистолет:
— В такой обстановке я действительно могу лишиться тысячи марок.
За дверью раздались шаги, голоса, упало что-то тяжелое.
— Шульц, что там у тебя, скотина?.. — закричал майор, вскакивая.
Дверь распахнулась — в комнату шагнул Ложкин, повел стволом автомата.
— Руки вверх! Ни одного движения.
Вилли и танкист с маленькой головкой медленно подняли руки; розоволицый выхватил пистолет. Ложкин выстрелил в него, а на долю секунды позже из сеней щелкнул второй выстрел, и майор, вскинувший «вальтер», рухнул к ногам Свойского. В окне показался кузнец и осторожно закрыл его.
Свойский нагнулся, поднял пистолет убитого майора и сказал:
— А я вас так ждал, ребята! Ух, и надоела мне вся эта компания!
Он сел на стул, чтобы не упасть от охватившей его вдруг слабости. Все свои силы, волю он собрал, сжал в комок, чтобы достойно встретить смерть, и сейчас наступила реакция. Он смотрел, будто сквозь туман, как его товарищи обыскивали пленных, перебрасывались короткими фразами. На кровати захрипел и затих бульдог.
— Отдал концы, — сказал Свойский. — Жалко, а мог быть хорошей собакой.
— Киря! — Над ним стоял Иванов и тряс за плечо. — Киря, идем, бери меня за шею!
— Подъем! А Колька чистый эсэсовец.
Ложкин торопливо просматривал солдатскую книжку убитого танкиста. В комнату, рванув дверь, заглянул хозяин. Тяжело дыша, он зашептал:
— Идут, двое. Как же теперь?
— Успокойтесь! Иван, музыку! — Ложкин, поправив пилотку, вышел в сени и стал в дверях, выходящих на крыльцо.
Опять полилась нежная, щемящая сердце мелодия. Один из патрульных, проходя мимо, взглянув на нового часового, спросил:
— Ты что, только что сменился?
— Да.
— Что, уже шлепнули пленного?
— Нет еще.
— Мы же видели его во дворе. И стрельбу слышали.
— Водили в уборную. Стреляли танкисты и наш майор в фотографии этого старика.
— А-а, — разочарованно протянул второй солдат. — Мы вернулись, думали посмотреть. Ты махни рукой, когда его… — Солдат подмигнул. — Мы возле кухни будем. Наш Шульц говорил, что его далеко не повезут. А ты что, из пополнения?
— Да.
— Так ты помаши рукой.
— Я передам вашу просьбу майору, он помашет вам рукой.
— Выслуживается, хочет получить «железный крест» вне очереди, — сказал первый солдат.
— Видно, что еще не нюхал пороху, — сказал второй солдат. — Пошли, Адольф. С таким недолго нарваться на неприятности.
Патрульные стояли на дамбе и курили, когда из дома вышли два танкиста и влезли в машину. Скоро танк застрелял, зачихал, потом, взревев, развернулся на одном месте и остановился носом к дороге. С крыльца спустились еще два танкиста, ведя под руки пленного.
Патрульные, наблюдая за ними, говорили:
— Я еще ни разу не видел, чтобы пленных возили в танке.
— Говорят, что в лесу выбросили десант. Везет этим танкистам: броня чуть не полметра. Не успели приехать, как взяли пленного. Награду получат, не понюхав пороха.
— Смотри, и старика берут с собой.
— Я сразу подумал, что он связан с партизанами.
