Такой же тактики придерживались и мы. Разбив строй бомбардировщиков, я резко спикировал и дал очередь по торпедоносцу. Он задымил, резко повернул в сторону Феодосии, чуть не нарвавшись на другой бомбардировщик. Тот буквально шарахнулся в сторону и тут же попал под огонь моего ведомого, который решил, видимо, добить врага: слишком заманчивой была добыча.
— Назад! — крикнул я по радио. — Немедленно назад! К эскадре!
Осмотрелся: карусель, которую «крутил» Локинский, уходила в сторону от кораблей. Гриб и его ребята барражировали над ними, отгоняя бомбардировщиков. Те беспорядочно сбрасывали бомбы в море и уходили к берегу.
Пока мы пришли в заданный квадрат, весь этот «цирк», как назвали потом бои того дня летчики, повторился еще четырежды.
Ровно в семнадцать часов заговорил главный калибр кораблей. На воздух взлетели доты, портовые сооружения, огневые точки противника.
Береговая артиллерия врага пыталась было ответить, но ее тут же подавили.
В тот день, доставив в целости и сохранности корабли обратно в базу и вернувшись на аэродром, мы были измотаны до предела.
Тогда я, пожалуй, впервые понял, что иногда легче атаковать, чем удержать себя от атаки. Легче выдержать самый сложный поединок, чем видеть все возможности личной победы, но сознательно не использовать их. Во имя более важных, высших целей, которые в конце концов определяют решающий тактический успех на войне.
Как ни трудно было «дотянуться» нам до Феодосии, делать это было необходимо.
Я не помню, когда появилась в нашем обиходе шуточная песенка:
Мы летим, ковыляя во мгле,
Мы к родной подлетаем земле.
Бак пробит, хвост горит,
Но машина летит
На честном слове
И на одном крыле.
Чего не было — того не было: «на одном крыле» не полетишь… А вот «на честном слове» — это как раз о нашей ситуации: десять минут на бой — и возвращайся: горючее кончается. Иначе — свалишься в море.
…Василия Гусакова долго преследовали тяжелые видения последнего боя, который он провел перед тем, как оказаться в нашем полку: он потерял ведущего. Потерял, хотя его вины в этом никакой не было… А дело случилось так.
Ведущим шел Сережа Луценко. Друг и закадычный товарищ Гусакова. Облачность была довольно плотной, и самолеты летели словно «обложенные ватой»: видимости — никакой.
По расчетам где-то внизу должна была быть станция Благовещенская. Неожиданно облака кончились, в кабины ударило яркое солнце, и в это мгновение Луценко увидел идущий ниже Ме-110. По его курсу нетрудно было догадаться: он возвращался с задания, с нашей территории.
— Василий, видишь?!
— Вижу.
— Атакуем! Прикрывай!
— Есть прикрывать!..
Используя преимущество в высоте, они камнем свалились на противника.
«Мессер» метнулся в сторону и со снижением стал уходить в облака.
Выпущенная Луценко очередь прошла мимо.
— Повторяем атаку! Догоним…
До «мессера» оставалось уже каких-то 300–400 метров, и Сергей приготовился дать очередь.
В воздушном бою случается всякое: стрелок с Ме-110 опередил Луценко всего на секунду…
Сергей резко бросил машину вверх. Василий пошел за ним, поняв все сразу: из мотора истребителя ведущего повалил дым.
«Под нами же море! — с тревогой подумал Василий. — Что делать? Чем помочь?!»
Он видел, как Сергей покинул кабину, и через несколько секунд в воздухе поплыл белый купол парашюта.
Василий кружил рядом с товарищем, тревожно оглядывая облака и небо: «Только бы „мессеров“ черти не принесли».
Так он и проводил друга до самой воды. Сергей, видимо, был тяжело ранен: он ни разу не махнул ведомому рукой.
Как только Луценко приводнился, Василий засек время, курс, координаты места его приводнения и на полной скорости пошел к аэродрому. А через полчаса со старшим лейтенантом Фоминым он на УТ-2 уже вернулся обратно. «Только бы продержался на воде… Только бы продержался!..» — лихорадочно думал Василий, сжимая в руках спасательный пояс.
Они обшарили весь район. Летали, пока позволял запас горючего. Но Луценко на воде уже не было…
Через два дня, зайдя в столовую, Василий случайно услышал разговор незнакомых летчиков:
— Слышал, Луценко сбили!..
— А кто у него был ведомый?
— Какой-то сержант, молодой…
— Наверное, растерялся, не прикрыл..?
Василий не стал вмешиваться в разговор, хотя болью полоснуло по сердцу.
Он-то знал, что выполнил свой долг до конца. Но что толку от такого сознания, если Сергея уже не воскресишь. Если ничего уже для него не будет — ни солнечного крымского неба, ни высоты, ни счастья полета…
Когда Гусаков пришел вместе со своим другом Борисом Масловым в сентябре 1943 года в наш полк, он попросил меня:
— Товарищ командир! Мне нужно как можно больше летать на боевые задания.
— Чем же вы лучше других?
— Я не лучше. Но мне нужно отомстить… за погибшего друга.
Я не стал расспрашивать подробности. Видел — тяжело на душе у человека. И только много месяцев спустя узнал о трагедии, происшедшей с Луценко.
* * *
— Гусаков и Маслов, будете сопровождать штурмовики в Феодосию.
— Есть!
— Воздушным боем не увлекаться. Главное — охрана «илов». И помните о десяти минутах над целью. Остальной бензин — на обратный путь.
— К чему вы это, товарищ командир?
— Молодые, можете увлечься…
— Так и вы, товарищ командир, не старик.
— Я — другое дело. Я не забуду.
Летчики четко повернулись и побежали по полю к машинам.
Тревога не покидала меня. Из головы не выходила фраза, оброненная в разговоре Василием: «Мне нужно отомстить…».
«Не наломал бы он дров», — подумалось тогда. По собственному опыту я знал, что случится, если истребитель забудет об этих десяти минутах, ставших для нас проклятием.
«Илы» держались у самой воды. Волна за волной заходили они в атаку.
Вот уже пылают две десантные баржи. Чадит пароходик. Причал усеян трупами гитлеровцев.
«Мессеры» появились, как всегда, внезапно. Фашистские летчики, видимо, уже изучили нашу тактику. Они вывели машины веером на разных высотах. Было ясно, что завязывать затяжной бой с «яками» они не собираются. Их цель — штурмовики.
Гусаков отрезал первую группу атакующих от «илов». Маслов бросил машину в самую гущу второй группы. Остальные истребители сковали боем третью группу фашистов. Три воздушных «карусели» одновременно закружились над Феодосией.
На минуту Василий забыл все наставления командира — так выгодно для него сложилась в эту секунду обстановка: два «мессера» точно нарочно «подставляли» ему свои хвосты. Еще чуть-чуть дотянуть и…
Хорошо еще, что он вовремя обернулся. Какой же он простофиля! Его и ведущего просто отводили в сторонку: справа с небольшим углом пикирования рвался к штурмовикам нивесть откуда взявшийся Ме-109.
— Борис! Справа «мессер». «Мессер» справа!..
Гусаков не знал, услышал ли его в это мгновение Маслов. Раздумывать было некогда.
Только бы успеть! Успеть во что бы то ни стало! Резко повернув вправо, Василий дает длинную заградительную очередь. Потом, сблизившись, бьет со всех точек.
«Мессер» отворачивает, огрызается огнем. Дистанции между машинами стремительно меняются: 200, 250, 300 метров… 250, 200…
Новая очередь. Мимо…
— Борис! Он сворачивает на прежний курс. Идет на штурмовика!.. — голос Гусакова уже охрип от напряжения.
«Услышал!» — на миг отлегло у Василия от сердца: Борис резко разворачивает «як», выходя в атаку на «мессера».
И в эти секунды справа от машины Гусакова прошли трассирующие пули. Василий стремительно обернулся. «Шляпа!» — выругал он себя: его атаковал другой «мессер».
«Что делать? Ситуация исключительная: ведущего никто прикрыть не может. Борис занят атакой „своего“ фашиста. Значит, оставлять его нельзя. Но тогда тебя, Вася, собьют, — вот и „мессер“ в хвосте…»
Решение пришло мгновенно. Гусаков резко бросает свой самолет на преследователя. Расчет один: фашист наверняка не пойдет на столкновение, отвернет. А это — выигрыш драгоценных секунд… Так и случилось. «Мессер» рванулся в сторону.
Теперь — прикрыть Бориса!
Когда Василий вышел из виража, то увидел, как Маслов уже медленно разворачивался вправо. А «его» «мессер» камнем шел к воде. Вот он коснулся плоскостью поверхности моря, «прочертил», подняв каскад брызг, несколько метров и скрылся в глубине.
Когда друзья снова «привязались» друг к другу, слева от них к воде, оставляя за собой шлейф черного дыма, пронесся еще один «мессер». Это работали их друзья, продолжая надежно прикрывать наши бронированные штурмовики — «илы».
