«Но, — размышлял я, — ему сама жизнь преподала жестокий урок. Такие уроки не забываются…»
— Ладно, идите, ребята, — отпустил я друзей. — Читать нотации не буду. Сами все понимаете… Только вот одно: что сразу не доложили — это уж совсем плохо…
* * *
Уже после войны в одном из писем ко мне Василий Гусаков, вспоминая в ряду других об этом случае, писал: «Глупо все это получилось. Просто нахальство фашиста, за которым я погнался, ввело меня в заблуждение…»
Да, видно крепким был урок, если человек вспоминает о нем почти тридцать лет спустя после совершившегося.
«…Не могу не вспомнить и такого случая, — продолжал Василий Гусаков. — Мы все очень любили прекрасного человека, душевного товарища, командира эскадрильи Героя Советского Союза Г. В. Москаленко. Однажды он с ведомым лейтенантом Бондуковым вылетел на выполнение боевого задания. Неожиданно с высоты на них спикировала четверка „мессеров“. Завязался бой. И вдруг у машины Москаленко выпали шасси. Что ни делал командир — шасси не убиралось. Увидев это, фашисты во что бы то ни стало решили добить ведущего. Бондуков вначале растерялся, но тут же услышал по радио спокойный голос Москаленко: „Не волнуйся. Прикрывай. Все будет в порядке…“
Бой шел, а ведущий вовремя подбадривал ведомого. Что только не делали гитлеровцы, какие маневры не совершали, отрезать Бондукова от Москаленко им не удалось. Так ни с чем фашисты и убрались восвояси. А пара Москаленко — Бондуков выполнила задание и вернулась на родной аэродром.
Летая ведомым, — размышляет Василий, — я понял, что если он отлично знает свои обязанности, ведущий уверенно находит и атакует врага. Да ведущий и обязан больше смотреть вперед, а не на свой хвост. Ведомый — это щит ведущего.
Я горжусь, что летал ведомым у замечательных летчиков…».
Ястребок Белозерова, оставляя за собой шлейф белой пыли, подрулил прямо к нам, с нетерпением ожидавшим возвращения летчика на аэродром из разведывательного полета.
Белозеров спрыгнул с крыла и четким шагом подошел ко мне и стоящему рядом капитану разведки из штаба ВВС флота.
— Товарищ командир, задание выполнено. Разведка порта Феодосия произведена. Обнаружено большое скопление самоходных десантных барж противника, катеров и вспомогательных судов.
— Видимо, чуют, что скоро начнем… — размышлял капитан, пока мы шли к штабу. — Хорошо бы их накрыть сразу, сейчас же. Пока не расползлись…
«Добро» из штаба дивизии штурмовиков на этот счет было получено незамедлительно:
— Мы поднимаем по тревоге штурмовой полк. Прикрывать его будет звено ваших истребителей, — это обращались уже ко мне.
Капитан Гриб находился здесь же, в штабе. Раздумывать было некогда:
— Берите звено и — в воздух. Прикроете штурмовиков. Цель — порт Феодосия.
— Есть! — Гриб просиял, как будто ему сделали долгожданный подарок…
Через несколько минут черные точки «яков» растаяли в небе: Гриб и его «хлопцы» ушли на задание.
* * *
Штурмовики подошли к городу на бреющем, обогнули гору и появились оттуда, откуда их менее всего ожидали: не со стороны моря, а с суши.
Гитлеровцы опомнились, когда у причалов уже пылало несколько десантных барж, а «илы», поливая все огнем из пушек и пулеметов, прошли над катерами, складами, сооружениями порта.
В атаку заходила вторая волна штурмовиков, когда неслаженно, вразнобой ударили зенитки, нервно застрекотали пулеметы, а откуда-то от Коктебеля вывернулся ошалелый Ме-109.
Вначале фашистский летчик заметался, не зная, видимо, с какого фланга атаковать. А, может быть, и вызывал по рации помощь.
Но вот он опомнился, стремительно набрал высоту и пошел в атаку, едва не столкнувшись с «яком» Гриба, когда тот неожиданно встал на пути фашиста. Но в планы последнего явно не входил бой с истребителями. Ему нужно было как можно скорее рассеять строй штурмовиков, нависший над портом. Но машина Гриба, как надоедливая оса, все время оказывалась рядом, атаковала, и не принять бой фашисту было просто невозможно.
Однако и противник нашему летчику попался опытный: ни одному, ни другому никак не удавалось достать друг друга огнем пушек и пулеметов.
«Ну что же, — Гриб стиснул зубы. — По крайней мере до „илов“ он не доберется. А это уже хорошо…»
Когда штурмовики, сделав свое дело, повернули к Тамани, Гриб тревожно взглянул на стрелку прибора: баки самолета были почти пустыми. Нужно «выходить из игры».
В горячке боя Гриб забыл, что бензозапас позволяет ему вести бой над Феодосией всего десять минут — так далеко были тогда наши аэродромы. К тому же закапризничал указатель системы выработки бензина. Но не мог же он бросить на произвол судьбы штурмовики, оставить их без прикрытия.
Гриб набрал высоту, «мессер» приготовился к отражению новой атаки. Но ее не последовало. Краснозвездный «як» стал стремительно уходить на восток.
Через минуту летчик понял: до аэродрома не дотянуть. Да и не только до аэродрома — добраться бы до линии фронта.
Окопы и траншеи гитлеровцев «як» проскочил на бреющем, уже с выключенным мотором. И сразу же шквал огня ударил по самолету.
Наверное, капитану Грибу в тот день просто везло. С помощью подоспевших бойцов удалось затащить «як» за небольшой холмик. От навесного огня он не спасал, но ударов прямой наводкой можно было уже не опасаться.
Беспорядочная стрельба продолжалась.
Гриб обошел машину, потрогал рукой рваные раны на фюзеляже и, тяжело вздохнув, сел на землю.
«Приземлился, — размышлял он, — а что толку! Во-первых, здесь, под огнем, самолет не починишь. А, если и починишь — как взлететь? Все открытое пространство вокруг простреливается. Накроют на взлете. Да и бензина нет… Но не сидеть же так до скончания века. Нужно что-то делать». И капитан, еще не зная как, твердо решил — пробиться к аэродрому и возвратиться к израненному самолету с техниками.
…Что бы мы все стоили без них — техников, мотористов, механиков. Я не преувеличу, если скажу, что подвиг их ничуть не меньше подвига тех, кто дрался в небе. Днем и ночью, под проливным дождем, в мороз и метель, нередко под огнем противника они уверенно делали свое дело. И, казалось бы, обреченные машины снова уходили в грозное небо войны. Они — это Хахаев и Борисов, Буштрук и Дорофеенко… — всех здесь не назовешь, хотя о каждом хотелось бы сказать немало теплых слов…
К ночи над самолетом уже «колдовали» техник Николай Хахаев и моторист Борисов. Гитлеровцы чувствовали возню за холмом, слышали лязг металла. И вот вскоре со звоном лопнула первая мина, потом вторая, третья, четвертая… Гриб, Хахаев и Борисов залегли.
— Только бы не в самолет, — ворчал Борисов. — Машину жалко. К утру бы смог лететь, — повернулся он к Грибу.
— Полетишь! — уныло ответил тот. — На взлете расшибут.
— Может, расшибут, а, может быть, и нет, — философски вставил Хахаев. — Это еще бабушка надвое сказала…
— Ладно, — проворчал Гриб, — утро вечера мудренее.
— Так-то оно так, — заметил Хахаев, — только утра нам ждать несподручно. Утром взлетать надо…
Как только обстрел хоть на минуту затихал, Борисов и Хахаев бросались к самолету. И вот перед самым рассветом, наконец, все было закончено. Из канистр, что прихватили с собой, перелили бензин в самолетные баки.
— Ну а теперь — твое дело, — Хахаев пожал Грибу руку. — Машина в полном порядке. Можешь с уверенностью лететь.
— Нужно только перетащить «як» через вон те воронки, — Борисов кивнул на поле.
— Но там же все простреливается.
— Что поделаешь, — Борисов пожал плечами. — Другого же у нас выхода нет.
Самолет быстро выкатили, развернули против ветра, и капитан, вскочив в кабину, запустил мотор.
Гитлеровцы открыли ураганный огонь, но было уже поздно. По полю бежал, набирая скорость, истребитель. Вот он уже в небе. И ничем теперь этого «проклятого русского» не достанешь!
Как-то мне довелось услышать — темпераментный моторист Иванов «просвещает» новичка:
— Александр Рой?.. Ты еще спрашиваешь? Это все равно, как если бы одессит не знал Одесского театра! А ты пытаешь про Роя! Он на всем флоте известен… Да ты посмотри, как он работает! Это же наш «авиационный» доктор!
Впрочем, понятие «доктор» для авиационного инженера звучит, пожалуй, слишком мирно. А ведь Александра Степановича помнят многие совсем в ином качестве: как решительного, волевого командира.
Тогда под Николаевым прямо к аэродрому прорвались немецкие танки. Из старших начальников на этом участке оказался один Рой. И он не растерялся. Команды выкрикивал так, словно всю жизнь отдавал боевые приказы:
— Техники ко мне! Занять оборону! Гранат, гранат побольше! — и первым кинулся навстречу грохочущим машинам с черными крестами.
