— Техники ко мне! Занять оборону! Гранат, гранат побольше! — и первым кинулся навстречу грохочущим машинам с черными крестами.
На бегу обернулся к группе летчиков, бросившихся было вместе со всеми:
— Петренко! К самолетам! Все машины поднять в воздух. Мы их задержим…
У обочины поля уже шел бой. Лопались гранаты, визжали осколки, гулко ухали пушки танков.
Завертелась на месте с перебитой гусеницей одна машина. Зачадила другая.
Капитан Рой бил из автомата по десантникам на броне и все время с тревогой оглядывался на летное поле.
Там, с ревом прорываясь сквозь смерч огня и дыма, уходили в небо самолеты.
Инженеру обожгло плечо, но он почти не почувствовал боли — настолько напряжены были нервы.
— Ушли, все ушли! — тронул его за рукав техник.
— Кто ушел?! — с тревогой спросил капитан.
— Самолеты наши… Поднялись!.. — на черном от копоти лице техника затеплилась улыбка.
Рой оглянулся. Аэродром был пуст.
— Отходить!.. Немедленно отходить!
Короткими перебежками техники и мотористы, отбиваясь от наседающего со всех сторон противника, отступали к лесу.
Гитлеровцы, видя, что замысел их не удался и самолеты ушли, как говорится, из-под их носа, вымещали злобу на арьергарде бесстрашного капитана. Над землей бушевал хаос огня. Танки били прямой наводкой. Фашистские автоматчики не жалели патронов.
Но вот и спасательная лесная чаща. На опушке остановились. Рой оглядел измученных бойцов.
— А что, орлы! И технари не по зубам немецким танкам оказались!
На лицах людей стали появляться улыбки:
— Мы-то ничего… главное самолеты поднялись!
— А с этими гадами еще поквитаемся!..
Капитан, нахмурясь, посчитал людей:
— А теперь — в путь. Будем пробираться к своим.
— Как же аэродром? — тревожно спросил кто-то.
Ему не ответили. Рой поднял с земли автомат и зашагал в глубь леса. За ним, поддерживая раненых товарищей, двинулся весь небольшой отряд. А через сутки они снова были у своих.
Командир авиаполка обнял капитана Роя.
— Раньше вы нас в небо поднимали. Теперь на земле выручили. Спасибо!..
Рой кивнул на механиков. После страшного ночного перехода они буквально валились с ног.
— Поспать бы им, товарищ командир…
— А вы?
— Я вызову добровольцев. Ведь кому-то машины готовить к полету надо!..
Пошатываясь от усталости, он пошел к самолетной стоянке.
А скоро во фронтовой газете появилась заметка о героическом поступке капитана Роя и техников эскадрильи. Александр Степанович пришел к капитану Марченко:
— Ну зачем же так? — обиженно спросил он командира.
— О чем это вы? — не понял тот.
Рой протянул газету.
В ней упоминалось и о неравном бое с танками, а в конце статьи следовало:
«Командир эскадрильи капитан И. Т. Марченко так характеризовал работу А. С. Роя:
— Во всех наших успехах есть результаты самоотверженного труда техников, неутомимой работы инженера Роя. То, что наши летчики за короткий срок изучили конструкции нового истребителя, — во всем этом большая доля его труда. Легко сказать: „Отремонтировать к утру самолет, поврежденный в бою“. На деле — это творчество и упорный труд техников, их бессонные ночи. Самолеты у нас всегда готовы к бою.
6150 раз поднимались истребители в воздух, и столько же раз инженер Рой перед вылетом проверял машины, заботился о том, чтобы материальная часть в воздухе работала безотказно.
Техники звеньев Сикачев, Дюмин, Козловский работают в эскадрилье, обеспечивают бесперебойную боевую деятельность, — отличные люди. Такими их воспитал инженер…»
— Что же, все правильно. — Командир улыбнулся. — Разве не так?
— Неудобно как-то, — неуверенно развел руками инженер.
— А танки отбивать было «удобно»? Ничего, Александр Степанович, как-нибудь «переживете». А вообще — так держать!
— Есть так держать!
Вскоре в газете «Черноморский летчик» появилась и другая заметка — о старшине Кулакове:
«Когда бы ни потребовалось гвардии капитану Матвееву вылетать, его машина всегда готова к боевому вылету. Не считаясь со временем, часто пренебрегая отдыхом, механик самолета Кулаков работает столько, сколько потребуется, чтобы машина была в постоянной готовности.
Недавно потребовалось заменить на самолете оба карбюратора. Кулаков, не смыкая глаз, при свете фонаря проработал в капонире целую ночь. К утру сложная работа была закончена.
С начала Отечественной войны Кулаков обеспечил более 500 самолето-вылетов.
Участник обороны Севастополя, старшина Кулаков не даром носит на груди знак гвардейца. Высокое звание он оправдывает самоотверженным трудом…»
Мы гордились нашими инженерами, техниками, мотористами. Знали: в каждой нашей победе — равная доля их мужества и героического труда.
Что бы мы делали без них, наших дорогих «авиадокторов»! Без инженера полка гвардии инженер-майора Макеева. Без техников, которыми руководил инженер-капитан Климов. Бывало, не раз, и ночами работала эта группа, чтобы ввести в строй самолеты, получившие повреждения в бою. За десять — пятнадцать часов они выполняли работу, обычно требующую не менее пятидесяти — шестидесяти часов.
А однажды наши техники вытащили подбитый самолет буквально из-под самого носа у фашистов. Техники Куприн и Федоров скрытно подобрались к «яку» всего в трехстах метрах от немецких окопов. Притаились в ложбине. Куприн выслал вперед Федорова:
— Ползи к самолету, закрепи трос — и назад. Перетащим сюда, в низину. Давай!..
Взрывы заглушают голос: серия мин легла между механиками и самолетом.
— Цел? — С тревогой спрашивает Куприн Федорова, который оказался по ту сторону разрывов.
— Не задело, вроде, — невозмутимо отзывается тот.
— Я не о тебе — сам вижу, что не задело!.. «Як» цел?
— А шут его знает, Вроде бы цел!..
— Вроде бы!.. Подожди, ползу к тебе.
Кажется, десять метров разделяют их. Один бросок — и они рядом.
Но снова разрывы не подпускают людей к машине. Видимо, у гитлеровцев пристрелен здесь каждый бугорок. Бьют не «наобум», не по площадям — прицельно.
Решили не дожидаться следующей серии — ужом, вжавшись в землю, ползут вперед. Федоров скатился в воронку у самого самолета. За ним — Куприн.
— Ну как?
— Посмотри сам. Как тут закрепишь?.. Головы не дают поднять, гады!..
— А ты, что же, рассчитывал тебя шнапсом они угощать будут! Давай конец…
— Не-ет… Тогда я сам…
— Давай, я говорю! Кто здесь старший.
— Да нет, сам.
Куприн уже злится.
— Я тебе сейчас ребра пересчитаю! Давай трос!..
Он схватил трос и исчез в дыму.
Казалось, растворился Куприн в смрадной мгле, окутавшей все вокруг самолета. И только по движению троса товарищ чувствует, что старшина медленно, но все же движется вперед.
Вот трос замирает.
«Неужели убили?..»
Лицо напарника бледнеет.
Проходит минута, вторая… И вот трос снова натягивается. Жив старшина!
Наконец, усталый, перемазанный в песке и глине, Куприн мешком переваливается через край воронки.
— Порядок! Можно сигналить… Только я, браток, не могу. Выдохся. Дай отдышаться. А ты сигналь. — Голос у Куприна надрывный, хриплый. — Сигналь. Неровен час, трос миной перебьют…
В воздухе повисают три красные ракеты.
И сразу с немецкой стороны — шквал огня. Даже артиллерия заговорила.
— Наверное, решили, что это — начало атаки, — деловито определил Федоров.
— Пускай постреляют: нервишки у ганса сдают.
Мимо них, вздрагивая на кочках, проползает «як»: невидимые отсюда тягачи выволакивают его с «ничейной» земли.
— Дотащат?
— Если прямого попадания не будет — дотащат.
— И я думаю, что дотащат.
Двое в воронке ведут разговор степенно. Словно ни визга осколков вокруг, ни грохота, ни едкого дыма взрывчатки.
— Вот покурим и поползем… К утру бы надо залатать. «Мой» небось сам не свой ходит. Шутка ли в такое горячее время без машины остаться!
— Опять спать ночь не будешь?
— Сыч ты, Володька. Что ты в психологии летчика понимаешь! Помочь человеку надо, посочувствовать.
— Вот ты и посочувствуй…
— Он на моем сочувствии в бой не полетит. Ему машина нужна.
— И я говорю, ночь спать не будешь.
— После войны отоспимся, Володька! Крепко отоспимся! Я, например, неделю вставать не буду…
— А я…
— Ладно, хватит лясы точить. Поползли помаленьку к своим. — И они, перевалив через край воронки, прижимаясь телом к земле, дружно заработали локтями и коленями.
— Ну и что вы мне притащили! Утильсырье! — техник самолета Матвеевич ходил вокруг своего детища и бурчал, обращаясь неведомо к кому. — Лично я с большим удовольствием соглашусь летать на метле…
