обследовать. И притом, чем быстрее, тем лучше.
Ася усердно изучала французский язык. Надежда Михайловна имела педагогическое образование и была прекрасным учителем. Уже через полгода Ася могла свободно разговаривать. Живот стал округляться. Старики с нетерпением ждали наследника. Ася много гуляла с Надеждой Михайловной по Парижу. Не было уже, наверное, ни одного места, где бы они ни смотрели достопримечательности города-красавца.
У Мишеля обмороки были еще два раза. На все уговоры лечь в клинику на обследование отнекивался, но обещал, после рождения ребенка, и как только поправит все дела на фирме.
Как-то вечером за ужином отец сказал:
— Мишель, я думаю надо маме с Асей уехать в Реймс. Там свежий воздух, весна, сейчас самое прекрасное время. И я с ними с недельку поживу. Ты с делами сам управишься?
— Конечно, управлюсь. Поезжайте, папа, пусть Ася посмотрит наше родовое имение. Как тётушка, согласна?
— Я звонил, Эли с нетерпением ждёт.
В предместьях Реймса было старое родовое гнездо Турене. Замок стоял на берегу реки, весь утопал в роще с вековыми дубами. Когда-то с этого дуба делали бочки, но с того времени, как тётушка Эли стала хозяйкой, она запретила резать деревья. Наружный вид дома находился в соответствии с определённой скупостью, царившей в нём, ибо старая тётка Мишеля его давно не обновляла. Фасад был слегка ухожен, и на нём нелепо выглядели совсем не давно поставленные двери. Остальные двери и окна выглядели старо, с облупившейся краской. Окна были снабжены тяжелыми ставнями с надёжными болтами. Но ввиду того, что тяжелые времена ушли, разбойников не стало, ставни давно не закрывались, солнце и ветер сделали их сходство с древесным стволом. Сестра Жака была старше лет на десять, но была бодрой, бегающей старушкой, вся седая и дурно одета. В старом платье с протёртыми складками, бархат местами выцвел, как и краски лица. Мишель устыдился своей тётушки. Она заметила этот взгляд и тут же стала поправлять сморщившиеся складки. Старуха была так дурно одета, не потому что она была бедной. Нет, совсем наоборот, тётушка была вполне обеспеченный человек. Её счёт в банке значился цифрой с шестью нулями. Она была бережливой, этим походила на своего отца, который, откладывая по франку, сколотил состояние. Старость наложила на тётушку свой отпечаток, она утратила всякое желание наряжаться, следить за собой и за своим имением. Но, тем не менее, даже из-под этой одежды просматривался характер старой провинциальной аристократки, что принято называть породой. Она была полная противоположность своему брату, который был большим транжирой. Вокруг замка были поля с виноградниками. Со всем этим хозяйством справлялась небольшая горстка работников.
Тётушка встретила всех с открытой душой. Мишеля очень любила и считала его наследником этого замка.
Она потрепала Мишеля по щеке.
— Бледненький ты какой. Это воздух Парижа такой ядовитый. Чего вы в таком чаду живете? Ты такой же, как твой отец. А ты, старый, чего там забыл, — обратилась она к Жаку. — Что, здесь места мало? Замок пустует. Говорил отец, что ты непутёвый, ты таким и остался.
— Оставь, сестрица, — смеясь, ответил Жак.
— Девочку хоть мне оставьте. Задушите вашим столичным воздухом её и дитя тоже. Она подошла к Асе и, держа её за руку, пристально поглядела ей в глаза. Затем повернулась к Мишелю:
— Хорошая девочка, глаза добрые. Не такие, как у твоей бывшей вертихвостки. У той, как зайчики, всё бегают, бегают. Тётушка прочертила несколько раз пальцем в воздухе, как будто показывая скорость движения глаз.
Мишель, побыв немного в замке, где он провёл своё детство, вечером возвратился в Париж. А старый Турене целую неделю наслаждался энергетикой отцовского дома.
Узнав, что Ася врач и лечит Надежду Михайловну, тётушка вынесла все свои коробки и стала показывать Асе пузырьки с лекарствами и мазями.
— Вот, Ася, от одного лазарета уехала, другой принимай, — шутила Надежда Михайловна.
Замок Асе очень понравился. Тётушка водила её по комнатам, где отдавало стариной, и рассказывала историю семейства. Она повела её в подвалы, где хранятся вина.
— Здесь, голубушка моя, хранится гордость семьи Турене. Есть вина, которые
мой прадед заливал. Они хранятся в тайниках. Я непременно тебя ими угощу.
Ася любила гулять на природе. И тетушка была права: свежий воздух, река, размеренный быт помещичьей усадьбы оказывал на неё благотворное воздействие. По ночам ей перестали сниться афганские кошмары. Она каталась с тётушкой Эли и Надеждой Михайловной в карете и замечала, что ездить в открытой карете гораздо приятней, нежели в автомобиле.
— Я не люблю машин, — говорила тётушка. Эти машины скоро истребят всё живое на земле.
— Однако в город на машине ездишь, Эли, — возразила Надежда Михайловна.
— Ой, Нади, я там уже сто лет не была. И не поеду.
— А если по делам надо?
— А управляющий зачем? Что, я этого бугая зря кормлю. Знаешь, какая у меня к тебе будет просьба? Если родится внук, назовёшь его Александром. Сына ты назвала именем своего батюшки, то внука непременно именем нашего.
— Внук, конечно, внук родится! — Громко воскликнула Надежда Михайловна. Мы маленький писюнчик видели на УЗИ.
— Вы безумные, ещё ребёнка убьёте этим звуком, — ворчала тётка.
— Это абсолютно безвредно, Эли. Мы с Жаком так и решили, что назовём его именем деда Александра.
— А девочка не против?
— Мы спрашивали, она согласна. Ася в ответ закивала головой.
После этого разговора тётушка ещё больше расположилась к Асе. Она стала относиться к ней как к родной дочери.
Однажды Ася сидела на улице и вязала.
— Что ты делаешь? — спросила тётушка.
— Вяжу носочки будущему малышу.
— Вот умница! — воскликнула тётушка. А наши кобылы в магазинах всё покупают. Ничего не способны делать, только и умеют, что в кровати ноги расставлять. Разве есть душа в магазинных вещах. Вот где материнская душа, — тётушка ткнула пальцем в носочки. Вот тепло её рук; в пелёнках, в одежде, сшитой её руками. И с ним надо разговаривать. Мне как-то одна монашка говорила, (она много родов приняла), что младенцы слышат в утробе. И после родов молоком своим кормить надо. От материнского молока сила идёт. Эти кобылицы смеси покупают и пичкают дите. Разве от этих смесей нормальный ребёнок вырастет. Боятся, чтобы груди не обвисли. Они все равно обвиснут. Вот я не рожала, а груди, какие стали. Тётушка засмеялась.
— А почему вы не рожали, если не секрет?
— Никакого секрета, голубушка, нет. Был муж, погиб ещё в ту войну, в первую. Я же родом ещё с прошлого века. Замуж вышла рано, в семнадцать лет. Я его сильно любила и не смогла больше выйти замуж. Сваталось очень много. Особенно, когда отец умер, и я стала хозяйкой этого замка. Только видела, что не я им нужна, а моё богатство. И решила для себя дудки вам, мужики, а не мои виноградники. Жак родился на десять лет позже меня. Такой непутевый был. Уехал в Париж, из-за этого поссорился с отцом. Работал клерком в конторе. Отец ему говорил, вернись, работы много, а он упрямый был. Если бы не отец, так бы и остался этим клерком. Отец сжалился, дал денег. Сейчас хозяин фирмы. Что это за фирма такая, тьфу, — она почти сплюнула. У одних покупают, другим продают. Что они хорошего делают для людей, шалопуты? И этот туда же. Я ему говорю, Мишель, хватит с ружьём бегать по горам. Я скоро умру, кому это останется. Лоза, она же рук требует, а оставь без присмотра, работники все растащат, и зарастет кустарником и травой.
— А он все смеется. Копия Жак — такой же непутевый. А теперь вот им. — Она сжала в кулачок сухую руку и покрутила им перед лицом у Аси. Затем расправила и похлопала Асю ладонью по животу. — Вот все ему будет. Все ему передам, это Господь Бог мне его шлет.
Время пролетело быстро. Ася так привыкла в замке, что ей никуда не хотелось уезжать. Но вечером звонил Мишель. Сказал, что приедет и заберёт её в Париж, так как ей скоро рожать. Целесообразней в Париже, где есть опытные врачи и современные клиники.
После завтрака Ася вышла на лужайку перед замком. Пройдя несколько шагов, она ощутила резкую боль, и поняла, что начались схватки. Старухи так перепугались, что в растерянности не знали что делать. Ася зашла к себе в спальню и велела прислуге вызвать скорую. Когда приехала скорая помощь, воды уже отошли.
Ася начала рожать. Роды прошли так быстро, что врач скорой не решился ее увозить в роддом и принял их прямо в спальне. Когда раздался детский крик, все в замке облегченно вздохнули.
К вечеру из Парижа приехал старый Турене и Мишель. Всё семейство собралось на совет. Было твердо решено внука назвать Александром. Мишель так врос в роль отца, что даже и не мыслил себе, что это не его ребенок. Купание ребенка было целым ритуалом. В нем участвовало все семейство. Во время купания бабушки держали ребенка, а Жак стоял наготове с кувшином воды. Тетушка никому из прислуги не разрешала прикасаться к маленькому Александру и запрещала мыть ребенка водой из-под крана. Воду для купания набирали со старого родника, который был в дубовой роще. Он был оборудован деревянным срубом. Тетушка хвалилась, что эти бревна сруба ставил еще ее отец. Воду грели в большом серебряном казане.
