— Тоже верно… Держи, — протянул сержант две папиросы.
— О, благодарствую! А вторую за что?
— За героизм и за то, что живой остался.
— Вот оно что… Первую папироску я сразу искурю, а вторую припрячу — не каждый день меня «Казбеком» угощают. Но я вижу, что ты сам парень геройский. Где медаль «За отвагу» получил? — чиркнул мужичок трофейной зажигалкой.
— Еще в начале войны дело было, — не сразу ответил тот.
— Видно, было за что, тогда не очень-то наградами разбрасывались, — подытожил безногий.
— Под Оршей дело было, в сорок первом, — уточнил сержант, — на Западном фронте. Против танкового взвода выстояли. Даже сам не знаю, как уцелел.
— Под Оршей? — удивленно протянул мужичок на костылях. — Уж не под командованием ли маршала Тимошенко?
— Точно так. Мы тогда предприняли наступление в Лепельском направлении, потом под Витебск отступили.
— И мы туда же! Я тогда в первой Московской мотострелковой дивизии служил. Там же и контузию получил… — Инвалид показал на две красные полоски на кителе. — Это потом меня на Волховский направили. Так вы из госпиталя?
— Из госпиталя. А как догадался? — удивился брюнет, стоявший прежде молчком.
— Ну-у, как вам сказать, глаз-то у меня уже наметан. Те, кто с фронта, выглядят по-другому.
— Это как же по-другому?
— Взгляд у них дерзкий, отвечают раздражительно, а вы вот даже папиросками угостили. А потом, они все худые, а вы, как я посмотрю, даже сальцо на щеках наели. Видно, долго лежать пришлось.
— Да уж… пришлось! Половину желудка вырезали.
— А сейчас куда?
— В комендатуру. Нужно отметиться по прибытии, а дальше опять на фронт.
— Ну, ладно, служивые, потопаю я. Спасибо за табачок.
Кивнув на прощание, инвалид заковылял в сторону привокзальной площади. Уже отступив на достаточно большое расстояние, он обернулся. Красноармейцы неторопливо шагали по улице, мало чем отличаясь от таких же солдат, как и они сами. С интересом посматривали на девушек, шедших им навстречу, несколько лениво, как и следовало фронтовикам, отдавали честь тыловым офицерам, одетым в до неприличия отглаженную форму. Один из красноармейцев что-то сказал проходившим мимо барышням, и те громко и заливисто рассмеялись, привлекая к себе внимание прохожих.
Дождавшись, когда красноармейцы свернут за угол, безногий заковылял в сторону трехэтажного здания с массивными белыми колоннами.
Старший лейтенант военной контрразведки Тимофей Романцев занимал небольшой кабинет на втором этаже. Единственное преимущество от прочих комнат заключалось в том, что окна выходили на центральную улицу, особенно многолюдную по вечерам, и он, имея привычку выкуривать сигарету у окна, всегда с интересом наблюдал за прохожими. О том, что в войне наметился перелом, чувствовалось в настроении людей, в их разговорах, даже в том, как они одевались, в некоторой расслабленности, чего не было еще с год назад. И это не могло не радовать.
Сейчас старший лейтенант выкурил две сигареты подряд, но желаемое успокоение так и не пришло. А все потому, что накануне вечером ему позвонил полковник Утехин и сообщил о том, что в залесенном массиве близ поселка Томилино, в квадрате двадцать четыре, должен быть выброшен немецкий десант, который следовало «принять» живым. Времени, чтобы основательно подготовиться к предстоящей операции, не оставалось: взяв с собой взвод автоматчиков, он немедленно выехал на место. Однако самолет так и не появился, данные оказались недостоверными.
Так или иначе, день считался провальным. Целую ночь Романцев со взводом автоматчиков рыскал по лесу в надежде отыскать следы ожидаемых диверсантов и, не обнаружив таковых, не возвращаясь домой, явился утром на службу. Самое время, чтобы завалиться на постель и поспать хотя бы пару часиков, но такой возможности ему не представилось. Уже минут через сорок позвонил рассерженный полковник и спросил, почему он не докладывает о результатах задержания диверсантов. И когда Романцев поведал о своих злоключениях близ поселка Томилино, тот малость пообмяк и велел, чтобы в дальнейшем немедленно докладывал о малейших ЧП. Не исключено, что десантирование произошло на соседней площади.
Потом подходили начальники подразделений и докладывали об обстановке в районе. Собственно, город и прилегающие территории поживали спокойной тыловой жизнью, мало отличающейся от других провинциальных городов России. И все-таки не следовало забывать, что Люберцы — крупный железнодорожный узел, и противник вряд ли откажется от затеи внедрить в его персонал своего человека.
Докурив сигарету, Тимофей потушил огненный ободок о донышко стеклянной пепельницы и отошел от окна.
Дверь после короткого стука приоткрылась, и Романцев увидел в узком проеме молодого безногого мужчину в гимнастерке и галифе, уверенно опиравшегося на костыли.
— Можно? — осторожно поинтересовался неожиданный гость, выжидательно посмотрев на старшего лейтенанта.
— У вас какое-то дело?
— Да.
— Проходите.
— Это ведь военная контрразведка? — с некоторым недоверием посмотрел безногий на эмблему танковых войск в петлицах Романцева.
— Именно так. Или вас что-то смущает?
— На петлицах у вас… танки.
— Ах, это, — понимающе кивнул Тимофей. — В прошлом году у меня на петлицах были пропеллеры… Однако это не меняет сути дела, мы все равно остаемся военной контрразведкой. Просто носим знаки различия той части, к которой прикреплены.
— Ну да, конечно…
— Садитесь. — Посетитель, поставив рядышком костыли, послушно сел. — Так что там у вас? Только представьтесь сначала.
— Меня зовут Степан Пахомович Селиверстов. Еще полгода назад рядовой пехоты.
— Два ранения? — посочувствовал Романцев, увидев знаки за ранение.
— Да, тяжелые…
— Где живете?
— На Пархоменко, четырнадцать.
— Итак, что вы хотели сообщить?
Селиверстов неуютно поерзал на стуле, после чего уверенно заговорил:
— Минут пятнадцать назад мне повстречались двое красноармейцев…
— И что?
— Вели они себя как-то очень странно… Мне кажется, что они — немецкие диверсанты.
— Вот как? И в чем заключается эта странность?
— Ну, например, пока я за ними наблюдал, они прошли мимо двух пивных и ни в одну не заглянули.
— Может, там очередь была? — нерешительно предположил старший лейтенант.
— Да не было там никакой очереди, — в сердцах отмахнулся Селиверстов. — А если бы даже и была? Что тогда? Мы фронтовиков без очереди пропускаем. Да со всем почтением! А эти двое как будто бы избегали людных мест.
— Может, они просто покоя хотели? Знаете, все-таки фронт, передовая, мало ли, что на душе у человека творится…
— Не так это! Фронтовик хочет наболевшим поделиться, просто среди людей постоять. Гражданской жизни немного похлебать, по себе знаю. А уж там можно и на фронт! Только ведь они и на фронтовиков-то не похожи. Морды так раскормили, как будто каждый день калачи с салом жрали! У нас даже в больничках таких рож не наедают! Не наш это харч!
— Та-ак, интересное наблюдение, — согласился старший лейтенант. — Что еще заметили?
— Я тогда к ним поближе подошел и папироску у них стрельнул.
— И что?
— Двумя папиросками «Казбек» угостили… Не пожадничали. А только когда он коробочку-то с папиросами достал, я увидел на ней печать минского ресторана «Нива». Вот только откуда у них эта пачка взялась, если сейчас Белоруссия под немцами? — слегка прищурился Селиверстов.
Неужели это те самые диверсанты, которых Тимофей пытался отыскать?
— А ты глазастый, — уважительно протянул он.
— Не без того.
— Как они выглядели? — стараясь сохранять хладнокровие, спросил Романцев.
— Один высокий такой, чернявый. Жилистый очень, — принялся вспоминать Селиверстов. — На физкультурника похож. Как-то он нехорошо все по сторонам посматривал. А другой поменьше росточком, стрижка у него короткая, сам белобрысый весь, даже брови у него белесые. Такие волосы бывают, когда на солнце выгорают. На носу веснушки крупные, лыбился все время, будто бы понравиться хотел. В основном я с ним говорил, а второй все больше помалкивал. И еще тут один момент имеется…
— Что за момент? — насторожился Романцев.
— У белобрысого медаль «За отвагу» на груди висела. Говорил, что под Оршей получил в сорок первом… А только медалька-то у него не с красной лентой, как раньше давали, а на пятиугольной колодке. Новая совсем! С нее даже серебристый блеск не сошел. В сорок первом году таких не было.
— Куда они пошли?
— Куда-то к центру подались.
— Узнать их сумеешь?
— Конечно! — охотно откликнулся Селиверстов.
— Дежурный! — громко выкрикнул Романцев. На его зов, громко стуча каблуками, заторопился старшина с кобурой на поясе. — Вот что, Сидорчук, возьмешь с собой двух автоматчиков — и жди меня у входа.
