Глава вторая
Капитан-лейтенанта Курасова Букреев разыскал в портовой столовой, в обществе молодых офицеров конвоя, шумно заканчивавших ужин. В столовой никого, кроме них, уже не было, и румяные подавальщицы, столпившись поодаль у колонны, обвитой можжевеловыми ветвями, прыскали, наблюдая за веселой молодежью. Офицеры сидели за двумя сдвинутыми вместе столами и следили за Шалуновым, пытавшимся «на спор» разрезать левой рукой крупный белобокий арбуз.
Войдя в столовую, Букреев, незамеченный, остановился у колонны. Курасов с секундомером в руках был, очевидно, «судьей», а может быть, и участником пари.
— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… — отсчитывал секунды Курасов.
— Не спеши, — попросил Шалунов, придерживая выскальзывающий из рук арбуз.
— Надо уметь, уметь надо, — подтрунивал Курасов. — Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…
Шалунов решил резать «от себя». Он сел, уперся в стол локтем правой руки, ею же прижал к себе арбуз и повертел в воздухе ножом. Лицо его стало злым. Может быть, и в самом деле трудно разрезать арбуз левой рукой, может быть, мешала рана на руке, но и вторая попытка окончилась неудачей. Арбуз соскользнул с блюда. Подхваченный десятком загорелых рук, под дружный хохот он был снова водружен на блюдо. Курасов спрятал секундомер. Шалунов дурашливо запричитал: «Проиграл, проиграл, проиграл…» Тогда Курасов вынул небольшой плоский кинжальчик, висевший у него на поясе в ножнах:
— Теперь дайте его мне, астраханцу.
— Флагман, ставлю дюжину бутылок «Букета Абхазии», если отхватишь шляпку с одного маха! — воскликнул Шалунов, вскочив со стула.
— Держите его, а то откажется! — крикнул Курасов. — Ну, учись, Шалунов, у нас, у астраханцев, у арбузников!
Курасов прикусил нижнюю губу и, схватив арбуз, одним взмахом срезал макушку, перевернул арбуз и срезал вторую.
— Туш Курасову, туш! — крикнул он шутливо.
— Я проиграл, Курасов! За мной «Букет Абхазии», если завернешь в Сухуми. Не завернешь — ставлю в Геленджике «Черные глаза». За все убытки я выговариваю себе с этого арбуза серединку, — сказал Шалунов.
— Серединку? — Курасов подвернул рукава. — Я разрежу его так, что серединки не будет. Это тоже надо уметь… Я делаю так… — Курасов опять прикусил губу, пригнулся и покрутил кинжальчиком. — Девушки, можете учиться, как нужно правильно резать арбуз. Ближе, ближе! Для вашей профессии пригодится…
Подавальщицы, стыдливо подталкивая друг друга и пересмеиваясь, подошли поближе. Тут Курасов заметил Букреева, стоявшего в тени колонны и с улыбкой наблюдавшего это веселье.
Курасов опустил нож. Сначала вспыхнули его уши, а потом краска расползлась по всему лицу.
— Чего же, Курасов? — спросил Шалунов. — Я мечтал постичь твое искусство.
Но теперь все заметили капитана в армейской шинели и сразу замолкли.
— Я к вам, товарищ Курасов… — сказал Букреев. — А здорово вы справились с арбузом!
Курасов подал руку и, не глядя на Букреева, сухо спросил:
— Чем могу служить, товарищ капитан?
Курасов слушал Букреева, собрав у глаз мелкие морщинки; его смуглое молодое лицо сразу изменилось.
— К сожалению, я не могу захватить вас в Геленджик, — сказал он, рассматривая забрызганные песчаной грязцой шпоры Букреева.
— Вам должен был звонить капитан третьего ранга Хохловцев.
— Он мне не звонил, — сдержанно сказал Курасов. — А даже если бы он мне и звонил, что ж такого? Он не может приказать мне. Я сам отвечаю за караван: за корабли, за груз и за пассажиров. Но, к счастью, пассажиров мы не берем.
— Почему?
— Потому что наши «гиганты» не приспособлены для перевозки пассажиров. Да у нас и места нет. Вы же знаете, что такое «морской охотник», товарищ капитан?
Курасов взял ломоть арбуза и сосредоточенно принялся выковыривать острием кинжала семечки, густо усыпавшие сахаристую мякоть.
— Но вы поймите, я направляюсь к фронту, в действующую армию.
— А кто из военных сейчас не направляется к фронту, в действующую армию? Если бы я брал всех, мне бы на корабле негде было повернуться.
Курасов, очевидно, твердо решил отказать. Лицо его как бы говорило: «Всё, товарищ капитан. На вашем месте я бы ушел».
Букреев решил сдержать свое раздражение.
— Тогда простите, товарищ капитан-лейтенант. — Он щелкнул шпорами.
Шалунов вздохнул, пожал плечами и дружелюбно улыбнулся Букрееву.
Курасов окинул Букреева холодным взглядом:
— К сожалению, ничего не могу.
— Жаль. Если бы меня сегодня не вызвал адмирал Мещеряков, я бы мог не торопиться.
— Мещеряков? — переспросил Курасов. — Вас вызывает адмирал Мещеряков?
— Я еду к батальону.
— К какому батальону? — быстро спросил Шалунов, отодвигаясь от стола вместе со стулом.
— К отдельному батальону морской пехоты, в Геленджик. Со мной отправляется команда, тридцать краснофлотцев, списанных в пехоту.
Курасов смущенно улыбнулся.
— Простите, товарищ капитан… — Он подыскивал слова. — Я обычно отказываюсь брать с собой посторонних людей. Мы идем медленно. Иногда приходится тянуться за тральщиками. Удобств никаких. Но если вы по вызову адмирала…
— А для нашего адмирала мы постараться готовы! — Шалунов прижал к груди свои большие ладони.
— Итак, завтра на рассвете, товарищ Букреев, — сказал Курасов. — Вы знаете, где мы ошвартовались?
— Да, знаю. Команду тоже берете?
— Безусловно. Мы их распределим по кораблям. Они помогут в походе.
— А вы, Курасов, все же здорово арбуз-то… — сказал, прощаясь, Букреев, делая вид, что между ними ничего особенного не произошло. — Все астраханцы такие?
— Просто я владею левой рукой так же, как правой, вот и весь секрет, — смущенно сказал Курасов. — А вообще левой рукой арбуз разрезать очень трудно.
— Курасов словчил! — шутливо возмутился Шалунов. — Он левша! Дюжина бутылок снова у меня в кармане.
Букреев вышел. На улице стойко держался туман. Луч корабельного прожектора медленно опускался все ниже и ниже. Букреев задержался на ступеньках у выхода из столовой, наблюдая борьбу электрического света и влажных паров воздуха. Через закрытую дверь доносился гомон молодых голосов. Букреев шагнул вниз и оторопел от неожиданности. Близко возле него стояли вооруженные люди. Это был Манжула, дожидавшийся капитана, и его друг, старший краснофлотец Горбань, списанный с линкора «Севастополь» в морскую пехоту и попавший в «тридцатку».
— Мы вас проводим, товарищ капитан, — сказал Манжула.
И втроем они пошли к штабу.
Глава третья
На рассвете Букреев верхом приехал на пристань. Туман еще больше сгустился. Если бы не чрезвычайные обстоятельства, выход в море не был бы разрешен. Шалунов, исполнявший обязанности флаг-штурмана, был озабочен.
— Плавание в таком тумане вообще беда, а когда еще знаешь, что кругом рыщут подлодки… — мимоходом сказал Шалунов, пожимая руку Букрееву. — Ну как-нибудь, Букреев. На траверсе Очемчир, говорят, ясно…
Шалунов исчез в тумане. И только по скрипу сходни можно было догадаться, что он поднялся на корабль. Хайдар держал под уздцы лошадей и смотрел на капитана грустными, преданными глазами.
Кабардинка нервничала, прислушиваясь к звукам, несшимся с кораблей: к стуку ящиков, крикам матросов, грохоту перекатываемых пустых железных бочек. Букреев огладил ее шею:
— Хайдар! Ты сам присматривай за ней…
Букреев замолчал, ему не хотелось говорить. Было жаль Хайдара; жаль и лошади, прослужившей ему больше трех лет; жаль города и даже этих бесконечных дождей, перемежающихся с туманами.
Было горько оттого, что мечта о приезде сюда семьи не осуществилась; было тревожно: впереди опасные труды.
Вблизи него все чаще пробегали матросы в рабочей одежде. Фыркнули и загудели судовые моторы. Сырые запахи утра как бы прослоились запахами отработанного бензина и машинного масла. Появился Манжула, и с ним опять Горбань — светлоглазый сильный моряк, лет двадцати пяти, с приятным лицом и какой-то хитровато-безмятежной улыбкой. Манжула и Горбань привели команду. Получив разрешение Букреева на посадку, Манжула скомандовал, и моряки «тридцатки», как они себя сами шутливо окрестили, пошли на корабли. Манжула вернулся и остановился рядом с Букреевым, пренебрежительно поглядывая на Хайдара и лошадей. Хайдар заметил взгляд Манжулы, и его губы недружелюбно скривились.
