К забору вновь подошли две старушки с посошками в руках. Шевалье узнал их, это были те самые, которые уже наведывались к Подольской Фурии и которые выдали его пристанище Пьёнтеку.
– Ваши дома тоже поляки подожгли?
– Нет, – ответили в один голос.
– Вы не таите зла на эту женщину?
Старухи попытались распрямить согбенные плечи, чтобы заглянуть Христине в лицо, однако им это не удалось. Шевалье заметил, что они очень похожи друг на друга, как могут быть похожи только близняшки.
– Ее все село ненавидит, – сказала одна из них. – Мужей сманивает и всех заезжих сманивает.
– И с самого детства ведьмует, – добавила вторая. – Бесовский огонь в ней какой-то.
«Относительно “бесовского огня” вы, пожалуй, правы: пылает он в ней, пылает…» – мысленно согласился Шевалье, хотя имел в виду совершенно не то, о чем толковали старушки.
– Но мы зла на нее не таим. Мужей у нас нет, и никогда не было.
– Тогда уведите ее отсюда. Мне страшно оставлять ее одну на пожарище.
– Уведем, господин офицер, уведем, – прогнусавили старухи. – Вы себе езжайте с богом. Вы приехали и уехали, а мы тут промежду собой поладим, будь она хоть ведьмой, хоть последней уродиной. Каждое село должно иметь своего кузнеца, свою повитуху и свою ведьму.
– Нас, как видишь, Бог тоже не обделил. Кузнец есть, а мы – повитухи.
Тела висельников были преданы огню, и Шевалье мог со спокойной душой сесть в седло. Оказавшись в нем, француз пришпорил коня и погнал туда, где между ветвями деревьев и крышами домов виднелась колокольня церкви, к сворачивающемуся лагерю драгунского полка. Он гнал и гнал коня.
Больше всего он боялся сейчас, что не выдержит, оглянется и увидит стоящую у пожарища женщину, с которой провел такую неописуемо божественную, такую, в самом немыслимом значении этого слова, убийственную ночь.
Первый удар приняли на себя виконт и сержант Пикондэ. Они лишь на несколько минут задержали двух всадников в самой узкой части горловины, заставив остальных воинов сгрудиться за ними. Но этих минут вполне хватило для того, чтобы из ворот замка вырвались мушкетеры д’Артаньяна и слуги баронессы, а из леса – солдаты во главе с капитаном Стомвелем. Причем капитан разделил своих драгун на две группы. Одна из них приближалась по нижнему ярусу, чтобы прийти на помощь виконту де Морелю, другая должна была слиться с мушкетерами лейтенанта д’Артаньяна.
Германца, который сразился с де Морелем, выстрелом из пистолета убил лейтенант Гарден, чем вызвал у виконта кровную обиду, хотя противник явно теснил его. Но второй воин, яростно отбиваясь, прорвался между сержантом и де Морелем, пытаясь трусливо покинуть поле боя. Однако наперехват ему ринулись двое солдат Стомвеля.
Сам барон метнулся вправо от горловины, очевидно, надеясь прорваться к нижнему ярусу вдоль берега реки, но зорко следивший за ним д‘Артаньян сразу же бросился вслед.
Барон выстрелил почти в упор, с каких-нибудь трех метров. Только сама судьба своей рукой могла отвести от д’Артаньяна пулю, прошедшую буквально в сантиметре от виска, обжигая кожу и волосы.
– Не убивайте его, граф, я сама! – успела крикнуть Лили фон Вайнцгардт, поняв, что граф не ранен. Однако в порыве ярости д’Артаньян не позволил барону ни выхватить второй пистолет, ни даже схватиться за меч. Удар его был страшным, как всякое возмездие на поле боя.
– Жаль, – склонилась над сраженным кузеном Лили. – Он заслуживал иной гибели, о которой я бы позаботилась сама. Может, он еще жив? – в надежде спросила она.
– Исключено. После такого удара не воскрешают даже боги, – не без гордости заверил ее королевский мушкетер.
– Тогда ему повезло.
– Даже после гибели от моего меча? – удивился граф.
Когда Лили вновь выпрямилась в седле, д’Артаньян заметил, что лицо ее стало похожим на мраморное изваяние – столько застывшей ненависти и презрения вдруг отразилось в нем.
«Нет, мне и в самом деле никогда не постичь саксонок, – сказал себе лейтенант. – Никогда не понять ни их холодной нордической красоты, ни столь же холодной ярости».
Очнувшись, он увидел, что схватка все еще продолжается. Ближайшая пара сражающихся оказалась буквально в нескольких метрах от Лили.
– Ах, это вы, виконт?! – узнал он в одном из воинов де Мореля. – Если с германцами вы будете сражаться, как со мной на дуэли, – поспешил ему на выручку, – им придется туго.
– Не смейте мешать! – буквально прорычал виконт, однако появившийся вблизи лейтенант Гарден, привстав в стременах, на какое-то мгновение опередил и его, и графа. Удар его оказался лихим ударом такого заядлого рубаки, что впору было опять засомневаться: а действительно ли этот человек является всего лишь обычным священником, которого кто-то там, в Париже, послал с письмом то ли к королю Владиславу, то ли к королеве Марии Гонзаге?
– Это опять вы, черт возьми?! – рассвирепел виконт, бросаясь на Гардена со шпагой.
Но облаченный в офицерский мундир священник спокойно парировал один выпад виконта, второй, третий, наконец, поддел его оружие почти у самого эфеса и ловким финтом выбил из руки.
– Взывать к черту в присутствии священника! – осуждающе покачал он головой, перехватив растерянный взгляд обезоруженного мушкетера. – Непростительное богохульство, виконт, непростительное…
– Какой вы, к черту, священник?! – буквально взвыл от досады виконт и, поняв, что разить его лейтенант не собирается, спрыгнул с коня, чтобы достать свою шпагу. – Никакой вы не священник! Я давно это понял.
В проносящегося мимо них рыцаря он метнул свою шпагу, словно копье, и на добрую пядь вогнал ее в бок. Уже будучи раненым, немец развернул коня и занес меч над виконтом, однако наткнулся на меч д’Артаньяна, после чего схватка оказалась недолгой.
– Уроки фехтования, – пообещал виконту Шарль д’Артаньян, – вы получите у меня сразу же, как только прослушаете мессу отца Оливеберга.
– Вы сразили второго моего противника подряд, – самоубийственно пробормотал де Морель. – Я не смогу простить вам такой помощи. Это не по-рыцарски.
– Но ведь здесь бой, а не рыцарский турнир, – столь же простодушно и спокойно заметил Оливеберг. – И прошу впредь называть меня только так – лейтенантом Гарденом.
Допрос Шкипера оказался еще более кратким.
– Так ты утверждаешь, что в форте Сен-Бернардин осталось восемь орудий? – грохнул кулаком по столу командор Морано.
– Наоборот, именно я утверждаю, что их осталось четыре. Я так считаю, на паруса глядя.
– Но почему ты уверен в этом?
– Потому что комендант форта лейтенант Алькенд – мой приятель. В моем доме он выпил столько вина и понежился со столькими девицами, что дай вам бог выпить и переласкать хотя бы половину…
– Ладно, девицы меня не интересуют, – поморщился командор. – Приятель – это хорошо. Только ты ведь живешь не в поселке Ананде у форта Сен-Бернардин, а в поселке Ункенфорт, который мы только что чуть не разрушили.
– Вот почему лейтенант не ленился проехать верхом целую милю, чтобы его забавы не становились предметом зубоскальства солдатни.
– Да пошел ты к дьяволу со своим лейтенантом и его бабьими забавами! Ты, рваный ботинок повешенного на рее, отвечай: пушек осталось четыре или восемь?
– Видит Бог – четыре!
– Может, Бог и видит, но взятый нами в плен украинец утверждает, что их пять. Он был в форте, видел их, и точно знает, что солдат в Сен-Бернардине осталось ровно столько, сколько нужно для пяти орудий.
– И защищать форт им придется вместе с десятком местных мужиков, которые, в случае вашего нападения, обязаны явиться в форт. Хотя, я так думаю, на паруса глядя, что многие из них успели забыть, с какой стороны заряжают ружье и как держать в руках шпагу.
– Так кому же, в таком случае, я обязан верить?
Шкипер помолчал, недовольно покряхтел.
– Верить вы будете тому, кому поверите, дон Морано. Однако долг чести требует, чтобы вы не забыли о причитающейся мне награде. Разве не я выдал вам казака? К тому же и сам явился, чтобы дать такие сведения, каких лазутчики вам не доставят.
– Не беспокойся, еще ни один кретин не уходил от меня, не получив причитающегося, – хищно оскалился капитан, демонстрируя ряд крепких, хотя и основательно прокуренных зубов. – Ты, рваный башмак повешенного на рее, исключением не станешь.
– В таком случае, на вашем месте я бы положился на цифру, названную казаком. Он должен знать ее лучше меня.
Дон Морано долго обжигал Шкипера своим ледяным, пронизывающим взглядом. Были мгновения, когда казалось, будто он вот-вот выхватит из-за пояса пистолет. Однако искры ненависти, вспыхивавшие в глазах командора, в пламя бешенства так и не разгорелись.
– Тебя называют «Шкипером». Почему?
– А кем должны называть моряка, шесть лет прослужившего шкипером на испанском флоте? Сначала на фрегате «Палладин», затем на бриге «Альмансор». Потом рыбачил…
