Они взглянули. Маленькое тельце безжизненно висело в руках женщины, головка была разбита, люлька залита кровью.
— Должно быть, он заплакал в люльке, и они его прикладом, сволочь…
Пельчериха стояла с мертвым ребенком на руках и бессознательно покачивала легкое тельце.
— Вот… А вы не хотели поджигать… Ребенка пожалели… И за ребенка те двое раненых…
— Тихо, мать, тихо…
— Да ведь я не плачу, родимый ты мой, я не плачу. Ружье вот вы бы мне дали…
* * *
Выстрелы в деревне понемногу стихали. Борьба продолжалась еще только у комендатуры. Небо уже бледнело, месяц в радужном ободке таял в вышине; таяли радужные столбы, как триумфальная арка, стоявшие по обе стороны его. Воздух сливался в безграничную голубизну, весь мир был словно стеклянный шар, наполненный льдом. В серебро и голубизну врывались лишь красные огоньки беспрерывно гремящих у комендатуры выстрелов.
— Этак мы не справимся, ребята… Гранаты бы швырнуть в окно, может, ставни не такие уж крепкие.
— А как подойдешь-то? Палят, как сумасшедшие…
Действительно, из отверстий в стенах лился поток огня. Непрерывно трещали выстрелы, снег взвивался маленькими облачками в ста местах сразу.
— Светает, — беспокойно сказал Шалов, оглядывая светлеющее небо. Далеко на небосклоне уже виднелась розовая полоса. Борьба затянулась дольше, чем он ожидал. Наступит день, на дороге могут появиться немецкие отряды, подоспеть неожиданные подкрепления. Все, что происходило под покровом ночи, могло остаться незамеченным. День избавлял немцев от страха перед неизвестным, позволял им выходить, двигаться. Если где-нибудь интересуются этим отрядом, — а им наверняка интересуются, — то обратят внимание на отсутствие телефонной связи, пошлют людей, начнут искать. День помогал немцам.
— Ну, ребята…
— Ничего не выходит, товарищ лейтенант… Тут год можно просидеть. Вот, если бы гранату бросить!
— Что ж, надо попробовать, — вдруг сказал Сергей.
— Что ты, как ты попробуешь?
— Ничего, я попробую…
Он далеко обошел стороной и пополз, подкрадываясь из-за угла, с той стороны, где не было отверстий в стенах. Они прервали стрельбу, боясь попасть в него.
— Что он выдумал? — волновался Шалов. Но Сергей полз спокойно. В холодном полумраке рассвета было видно, как там, в темной дыре отверстия, движется дуло винтовки, как оно ищет цели, как безошибочно бьет, сея смерть.
И вдруг Сергей поднялся. Прежде чем они поняли, что происходит, он вырос между ними и изрыгающим смерть отверстием, выпрямился во весь рост и стремительным движением бросил в окно связку гранат. Взвился огонь. Человек перед окном словно повис в воздухе. Потом он качнулся и медленно опустился на землю.
— Вперед! — скомандовал Шалов. Они бросились к дому. Пулемет в амбразуре молчал, залитый кровью, молчали пулеметчики. Гранаты сделали свое дело.
— Вперед, ребята!
Они осыпали дом выстрелами и ринулись внутрь сквозь пробитое гранатами отверстие, раня руки о выбитые стекла. Языки пламени лизали толстые бревна.
— Там же наши! Там наши! — пронзительно закричала Малючиха. Только сейчас все вспомнили о заложниках.
А они стояли у стен, приложив к ним уши. Они не спали, когда раздался первый выстрел, и все сразу услышали его, как удар собственного сердца. За первым выстрелом последовал другой. Нет, нет сомнений не было — это не случайный выстрел часового.
— Наши, — высоким, срывающимся голосом сказала Чечориха.
— Наши, — прошептала Ольга. Одна Малаша не двинулась с места, продолжая стеклянными глазами смотреть во тьму.
— У церкви стреляют, — заметил Евдоким.
— У ихней батареи…
Выстрел раздался у самой стены. Ольга запищала.
— А ты потише! Здесь наши, здесь…
Они сидели, как в западне. Их окружала тьма, ничего не было видно. А за стеной стреляли, бегали, кипела свалка, а они ничего не видели, ничего не знали.
— Пришибут нас еще немцы, пока наши успеют, — подумал Грохач, но ничего не сказал, чтобы не напугать женщин. Он с волнением прислушивался к тому, что происходит за дверью. Но мгновение спустя они услышали, как грохают в дверь приклады, как падают двери, топочут в соседней комнате шаги. Грохач стал бить кулаком в дверь.
— Ребята! Выпустите нас! Выпустите нас!
Но за стеной продолжались шум и топот, никто не слышал его криков.
— Ну-ка, бабы, помогите, a то не слышат! До каких пор мы будем здесь сидеть?
Ольга подскочила и стала упорно бить кулаком в стену. За ней Чечориха.
— Ребята! Выпустите!
За стеной продолжался шум. Крики, пальба. Но никто не отвечал на отчаянный зов узников.
— Крепче, бабы, услышат же в конце концов…
— Что это, неужели в деревне никто им не скажет? Забыли они о нас, что ли?
Снова загрохотали кулаки, но одновременно снаружи раздался топот. По-видимому, бойцы выбегали из дома. На мгновение воцарилась тишина. Заключенным показалось, что перед ними разверзлась бездна. Надежда на спасение исчезла.
— Что это? — глухо спросил Евдоким. — Наши уходят?
— Ох! — зарыдала Ольга.
— Молчи, глупая! А вы тоже, старый, а глупый! С другой стороны пытаются, не слышишь?
Они умолкли. Шум и выстрелы доносились с удвоенной силой с другой стороны.
— С улицы хотят взять…
— Чей это пулемет бьет?
— Немецкий… А теперь наш, слышишь?
Сбившись в кучку, они с волнением прислушивались. Только Малаша сидела неподвижно, словно ничего не происходило.
— Ох, боже ты мой, боже милостивый! — вздыхал Евдоким. Грохач оглянулся на него.
— Ты что, молиться собираешься?
— А пусть молится, если хочет, — вступилась за старика Чечориха. — Мешает это вам, что ли?
Евдоким опустился на колени перед дверью и дрожащим, старческим голосом начал:
— Отче наш, иже еси на небеси…
Грохач пожал плечами. За стеной гремели выстрелы и вдруг послышался страшный грохот. Все задрожало, словно дом падал.
— А-аах! — пронзительно вскрикнула Ольга.
Раздались голоса. Шум усилился. Где-то совсем поблизости раздался страшный женский крик. И почти одновременно затопотали шаги, загрохали приклады.
— От дверей! От дверей! — скомандовал Грохач. Они отступили. Дверь с грохотом упала.
Им показалось, что в темноту ворвался светлый день. Соседнюю комнату уже освещал бледный рассвет, испещренный красными пятнами огня. Вся запыхавшись, ворвалась Малючиха.
— Наши, наши! Выходите! — кричала она, плача и смеясь, хватая за рукав Чечориху. — Дети у меня, живые, здоровые… Наши в деревне! Наши в деревне!
— Потише, бабы! — прикрикнул на них Грохач. — Дайте выйти!
Малаша одним прыжком поднялась с земли и без единого слова выбежала из дому. На дороге сидел молодой боец и перевязывал себе ногу. Уверенным движением она схватила лежащую около него винтовку.
* * *
Капитан Вернер наполовину задохся от дыма. От беспрестанной стрельбы в наглухо запертой избе было совершенно темно. Дым душил, ел глаза. Дула винтовок раскалились. Назойливо стонал раненый солдат у стены. Вернеру хотелось обернуться и выстрелить ему прямо в лицо, но он ни на минуту не мог оторваться от своего автомата. В комнате вповалку валялись раненые. Вернер чувствовал, что живым ему отсюда не уйти. Его захватили врасплох. Капитан ничего не понимал — по всем данным фронт был далеко, очень далеко — и вдруг немецкая комендатура окружена не партизанами, что могло бы случиться и в глубоком тылу, а регулярным войском, отрядом Красной Армии.
Раненый стонал все пронзительнее. Чорт возьми, неужели никто не знает, что здесь делается. До каких пор это может продолжаться? Провода перерезаны, нет никакой возможности связаться с, кем-нибудь. Выстрелы утихли, все шумнее становилось на площади у комендатуры. По-видимому, его отряд уже перебит, и комендатура — последняя обороняющаяся позиция.
Вдруг оглушительный взрыв потряс черный от дыма воздух. Воздушная волна отбросила его далеко к стене. Раздались крики. Ставни упали, и он понял, что в окно бросили связку гранат. Взвились языки пламени. Вернер почувствовал болезненный укол в плече. На полу валялись куски мяса, обрывки рук, ног. Нет, здесь больше делать нечего. Он кинулся в соседнее помещение. Здесь было спокойнее. Небольшой чулан имел только одну амбразуру, и пулеметчик без передышки нажимал гашетку, хотя никто уже не отвечал ему. Видимо, с этой стороны все ушли. Вернер выхватил засов. Ставни с шумом распахнулись. Капитан выскочил на снег, его ослепил утренний блеск снега и неба. Сзади слышались шаги. Видимо, красноармейцы врывались в дом. Огромными прыжками он помчался к первому попавшемуся строению, к сараю Малюков.
Вдруг на его пути, как из-под земли, выросла Малаша. Держа за дуло винтовку, она внезапным движением кинулась к нему. Вернер совсем близко увидел смуглое девичье лицо, горящие глаза. Растрепанные волосы развевались вокруг этого лица, страшного и вдохновенного. Со всего размаха крепких рук Малаша занесла над головой винтовку. Вернер прицелился. Выстрел и страшной силы удар приклада, опустившийся на его голову, совпали во времени. Он застонал и свалился навзничь. Кровь заливала ему глаза, густой волной клокотала в глотке. Вернер задыхался.
