Вот, например, очередной приказ вперёд, отбить Починок у немцев обратно! Так честное слово, еле сдерживаюсь, чтобы до танка дойти и уже внутри высказаться! Враг прёт со всей дури, забрасывает нас бомбами и снарядами, а мы стоим, насмерть стоим! Или, наоборот — ломимся в лоб, бессмысленно теряя людей, танки и орудия. Вот так второй месяц и воюем, пора бы хоть чему-нибудь научится. Эх, одно слово — Жуков… Только и умеет, что солдатской кровью немцев заливать…
В расстроенных чувствах выхожу из землянки и смотрю на небо. Ясная сегодня погода будет. Солнышко поднимается, роса густая на траве так и серебрится, туман между деревьев потихоньку ползёт. Красиво… Эх, сейчас бы на залив, треску закидушкой потягать или окушка пучеглазого выудить, золотаря в локоть длиной. Завялить его, да с пивом! М-м-м, вкуснятина… Да, мечты-мечты, где ваша сладость…
Вместо пива и вяленого окуня передо мной появляется посыльный из штаба полка, только какой-то он пришибленный, словно бочку солёной рыбы на себе пёр.
— Товарищ капитан! Вас срочно в штаб вызывают!
Я с досадой сплёвываю на траву:
— Опять наступать на Починок?
Тот секунду молчит, затем оглядывается и шепчет:
— Товарищ капитан, нас… окружили!
Не понял…
— Чего, чего?!
— Окружили нас, фашисты Рославль захватили! Что делать будем?
— Заткнись и молчи, нечего панику разводить! Если наши не прорвут кольцо, сами выберемся, вон у нас какая сила!
Я показываю ему на торчащую из-под земли башню КВ-2 и грубо толкаю его:
— Веди, Сусанин!..
Не врал лейтенант насчёт окружения — проломил-таки Гудериан наши порядки! Слишком мы лобовыми атаками увлеклись, совсем про фланги позабыли. Вот они и натянулись, как та струна, а он по этой жилке своим танковым ножиком и чикнул. Со звоном всё и лопнуло, ох, с каким звоном! На целых двенадцать дивизий полного состава звенело-грохотало, вместе со всеми нашими танками, артиллерией, складами…
Не ожидало, видите ли, наше командование такого коварства со стороны немцев! Думали, они — как на предвоенных учениях — тоже будут в лоб бить, своих людей и технику терять. А у нас народу больше, так что шапками их и закидаем…
Думаете, забыл я про того комиссара Рабиновича? Он ведь мог тогда людей в атаке не класть, а просто с рубежа расстрелять всех гансов из пушек! Так нет, им атаку вынь да положь! А что та атака никому, кроме Смерти с косой, и не нужна была — на это им плевать…
Ну за что нам это, за что! Ведь сказал же когда-то один мудрый человек своим солдатам: ваша задача — не умереть за Родину! Ваша задача — заставить мерзавцев с той стороны умереть за свою Родину!..
Вот как надо делать, а не класть людей тысячами в бесполезных боях. Силён враг? Так измотать его, выбить танки, посечь пехоту, заставить припасы зря израсходовать. А уже потом, когда фашист выдохнется, устанет — в лоб ему, да поленом, да со всего маху…
— Батальон! Ста-а-ановись!
Дежурный докладывает. Я киваю, выхожу вперёд и начинаю толкать речь. Сначала, конечно, не забываю восхвалить вождей, отцов-командиров и мудрость основателей (политрук удовлетворенно кивает), затем перехожу к главному, ради чего и построил ребят. Объясняю им ситуацию, но уныния в ответ, как ни странно, не наблюдаю.
Это радует. Нет, я серьезно — правда радует значит, они мне действительно верят. Отлично! Приказываю зампотылу немедленно разжиться горючим и боезапасом, причём, как можно больше, а экипажам — немедленно приступить к профилактическим работам, поскольку, когда станем прорываться, будет уже не до того. И малейшая поломка приведёт к гибели боевой единицы. Вместе с экипажем, естественно…
Короче говоря, поскольку противоречащих моему решению приказов не поступает, мы спешно, но основательно готовимся к прорыву. А ночью небо на востоке вдруг взрывается грохотом и заревом. Полыхает так, что на случайных ночных облаках отсвечивают зарницы разрывов.
Похоже, наши пошли на прорыв… в следующий миг до меня доходит без нас! Забыли или сознательно бросили! Ну, ничего себе! Такого даже я, уже много чего повидавший на этой сумасшедшей войне, не ожидал…
Прибегает взбудораженный старший лейтенант, командир нашего охранения:
— Товарищ танкист, товарищ танкист! А как же мы? А что же нас?
Он бессмысленно бормочет еще какие-то ненужные слова, а я чувствую, как внутри меня чёрным пологом поднимается злоба. На весь этот дурацкий мир, на эту проклятую войну, на то, что мне пришлось родиться в это проклятое время перемен…
Губы мальчишки-лейтенанта трясутся, и я сильно подозреваю (гм… очень сильно подозреваю), что он прямо сейчас разрыдается от обиды.
— Успокойтесь, товарищ лейтенант! Вы же командир Красной Армии! Какой пример вы подаёте подчинённым!
Бесполезно. Помнится, кто-то говорил, что в такой ситуации надо дать пощёчину, но сейчас я ощущаю тянущиеся ко мне из темноты взгляды сотен глаз. Ну и что подумают мои, да и его бойцы? Будто мы начинаем сводить счёты между собой? Всем же не объяснишь, в чем дело…
В итоге я просто ору изо всех сил:
— Смирно! Как стоите перед старшим по званию!
В набрякших слезами глазах появляются проблески мысли. Трясущиеся руки начинают лихорадочно ощупывать воротник, голова поднимается, ладонь рефлекторно проверяет правильность расположения пилотки.
— Простите, товарищ капитан! Растерялся, поддался панике.
— То-то же, лейтенант. Даю вам тридцать минут, сверим часы.
Мы демонстративно подводим стрелки у всех на глазах.
— В два часа тридцать минут предоставьте мне списочный состав своего подразделения с полным списком вооружения. Вам ясно, товарищ лейтенант?
— Так точно, товарищ капитан! Разрешите выполнять поставленную задачу?
— Выполняйте, товарищ лейтенант!..
Вот так. А между прочим, из мальчишки будет толк, если не убьют раньше срока, например, прямо сегодня ночью. Молодец, сразу меня понял! Не зря мы с ним орали во все глотки: поставленная задача, подразделение… пусть теперь все думают, что отцы-командиры заранее знали, что оставлены мы здесь не просто так, а с каким-то заданием. И будем делать то, что нам поручено вышестоящим командованием…
Общий сбор офицеров в моей землянке. Мы планируем прорыв. Времени у нас не так много, по сути — ровно столько, сколько понадобится немцам на зачистку окрестностей. Они-то ведь знают, что где-то здесь находится подразделение русских тяжёлых танков, и станут искать батальон в первую очередь.
Значит, нужно срочно организовать разведку, выяснить, где находится наиболее уязвимое для прорыва место, и ударить именно там. Причем, выходить желательно прямо сейчас, пока еще темно. Фашисты-то ведь наверняка читали довоенные наставления РККА, где категорически запрещается передвижение в ночное время…
Сколько у нас там до рассвета? Два часа? Три? Будем считать, что два. Как раз успеем проскочить до леса, там станем на дневку, а разведка пока пошарит в округе. Всё, выполнять, товарищи офицеры!
Поспешно собираем имущество, пехоту охранения сажаем на броню — и два часа на максимальной скорости. Но расчёт себя оправдывает: немцы не смогли себе даже представить, что советские танкисты пойдут нагло, с включенными фарами, не таясь, словно хозяева! Впрочем, мы и есть хозяева своей земли! И не нам боятся врага…
Меня будят. Разведка вернулась. Удачно сходили ребята, раз все здесь. Но на этом удача и заканчивается — слушая их, мы все мрачнеем. Недалеко от нас дорога, по которой гонят колонны наших пленных. Очень много, тысячи… Почему! Почему они сдались! Разве не могли стрелять, убивать врагов, зачем надо было сдаваться, бросая оружие и поднимая руки вверх в жалкой попытке вымолить у врага жизнь? Всё, стоп, сейчас не время для подобных размышлений…
А вот это важно неподалёку расположился штаб какой-то части. Возьмем на заметку… Короткий завтрак сухпаем — и команда вперед. Точнее, назад, на восток, туда, где светится от яростного огня войны рассветное небо, где сейчас тысячи наших бойцов дерутся насмерть…
Эх, хороши наши разведчики… Какой же это штаб! Это — рембат, ремонтный батальон! Мы врываемся в деревню с двух сторон. Гулко бухает пушка, превращая в груду обломков застывшую у избы четверку. В сумраке рассвета хорошо видны нити трассеров, обрывающие жизни мечущихся в панике немцев. Вспыхивает подожженный сарай, и в свете пламени пехота сгоняет на деревенскую площадь уцелевших врагов.
Наши трофеи как никогда богаты — почти двадцать подбитых немецких танков, стащенных сюда со всей округи, плюс несколько ремонтных летучек, кран и две спецмашины. Зову своего лейтенанта, чтобы объяснится с пленными.
Валера Пильков появляется перед нами словно революционный матрос: его комбинезон крест-накрест перепоясан пулемётными лентами, в руке — ППД. Где он только его выискал? Ладно, его проблемы. Объясняю задачу, и лейтенант бойко тарахтит по-немецки.
