— Крепенько отомстили мы фрицам за Травушкина, — говорил он.
А сегодня вечером забежал в землянку чем-то взвинченный Сеня Филин и с порога закричал:
— Вставай, Гусаров!
— Ты чего расшумелся? — напустилась на него Софья Панкратовна. — Или забыл, куда пришел?
— Тетя Соня, событие! — все тем же возбужденным голосом восклицал он. — Немцы разгромлены под Москвой! Понимаете? Разгромлены!
— Батюшки, вот радость-то! — Софья Панкратовна со слезами на глазах бросилась обнимать Сеню Филина.
— Гитлер хотел устроить парад на Красной площади. Дудки! Шуганули их от Москвы, — возбужденно продолжал Сеня, потом подсел к Дмитрию. — Вставай, Гусаров, принес я тебе бумагу и текст сводки. Сообрази листовку, да чтобы с рисунками Красной площади, Мавзолея, Кремлевской стены. Сумеешь?
— Сумею, — откликнулся Дмитрий. Он махнул рукой на прописанный постельный режим. Бодро насвистывая «Москву майскую», при свете двух коптилок он почти всю ночь напролет трудился над листовками и жалел, очень жалел о том, что сам не сможет разносить их по селам.
«Вот вам, вот вам», — бурно злорадствовал Дмитрий, с удовольствием выводя на листовках цифры — тысячи убитых фашистов, тысячи захваченных в плен, тысячи уничтоженных и захваченных пушек, минометов, пулеметов, сотни освобожденных сел и городов... Вот и началось то, о чем он мечтал когда-то, вот и обозначился тот рубеж, откуда в панике бегут завоеватели.
Рано утром за листовками прибежал Сеня Филин. Он пообещал принести еще более радостные вести, похвалил художника за то, что листовки получились хорошими, красочными, и умчался.
Днем Дмитрий спал. И снилась ему весна, Красная площадь, которую не доводилось ему видеть наяву, снилась Подлиповка... Но странно — почему Подлиповка переименована в Красную Горку? И почему на подлиповской улице стоит Кремлевская стена? А к той стене идет дед Минай с лестницей...
— Митя, — позвал кто-то.
Дмитрий чуть приоткрыл глаза и сквозь веки увидел Полину. Сердце быстро-быстро забилось в груди, ему хотелось вскочить... А почему он должен радоваться, вскакивать? Ведь он забыл Полину, сжег ее портрет...
— Митя, ты ранен? — Она присела к нему на топчан, дотронулась рукой до лба. — Температура у тебя нормальная...
Дмитрий смотрел ей в лицо, видел черные бархатистые глаза, губы, смуглые, порозовевшие от мороза щеки, ее улыбку.
— Как ты пришла сюда?
— Вызвал Терентий Прокофьевич.
— Вызвал? Тебя?
— Я принесла тебе альбом для рисования, краски и цветные карандаши. Твои листовки очень любят, и многие не верят, что их пишут у партизан, говорят, из Москвы на самолетах привозят...
— Ты знаешь о листовках? — удивился Дмитрий.
Полина рассмеялась.
— Митя, Митенька, знаю, конечно же, знаю... Я в тот же день узнала, как вы мчались через Красную Горку и устроили там переполох... А вот о твоем ранении узнала только на следующий день, но сразу прийти не смогла, — как бы извинилась она. — Мне Борис Николаевич сказал: ничего опасного, а я все-таки волновалась...
— Прости, Полинка, я очень виноват перед тобой, — шепотом сказал Дмитрий.
— Виноват? В чем? Ты сочиняешь, Митя.
— Я плохо подумал о тебе, когда увидел тебя с Бубликом.
Полина погасила на лице улыбку и без обиды, без удивления ответила:
— Обо мне многие думают плохо... Да и как не думать, если я с полицаем дружу, с самим заместителем начальника полиции... Бублик ведь пошел на повышение, в Криничном он теперь — шишка... Бублик уверен, что станет первым человеком в крае.
Это было похоже на Кузьму Бублика. Дмитрий еще в студенческие годы видел, что Бублик старается все время быть на глазах у начальства и сам рвется к начальничьему креслу и вот, кажется, дорвался, получил это кресло из рук захватчиков.
— Уничтожить Бублика надо, раздавить, как гадину, — гневно проговорил Дмитрий.
— Придет время — уничтожим.
— Не понимаю, чего ждать?
Полина улыбнулась, провела теплой рукой по его щеке.
— Ну его, не будем говорить о Бублике!
Может же судьба одарить человека таким чудесным, таким счастливым днем, какой выпал на долю Дмитрия Гусарова! И нога-то меньше болеть стала — хоть пляши! Сплясать на одной ноге, право слово, не мудрено, а вот проводить Полину, пройти с ней по сказочному зимнему лесу Дмитрий не мог: мешала рана.
Полина отправилась в Подлиповку одна. Нет, нет, ей не страшно, она смелая...
Рубахин смастерил костыли, и на этих костылях Дмитрий выходил на минутку из лазаретной землянки подышать свежим воздухом. Морозный, какой-то звонкий воздух, пронизанный поблескивающими иглами снежинок, забивал дыхание. Зима стояла суровая, многоснежная. На партизанской базе все кругом засыпано, завалено снегом. Даже самое высокое строение — штабной домик — и тот до самой крыши охвачен сугробом, и к нему в сугробе пробита глубокая траншея.
Все-таки молодец Романов, приказавший оборудовать в лесной глухомани все эти землянки. Тепло, уютно...
И вдруг ошеломляющий приказ — покинуть землянки.
«Да зачем же, — возмущенно думал Дмитрий. — Куда деть раненых? Неужели на мороз?» — Расстроенный, ничего не понимающий, он усаживался на сани-розвальни. Ему было холодно, мелкая дрожь пробегала по всему телу. Тупо заныла раненая нога. А что будет дальше? Ведь путь впереди далекий — по чащобам, по болотам.
Прихрамывая, подошел Кухарев. Он был в стареньком полушубке, в заиндевелой шапке-ушанке.
— Ну, как ты устроился, Митя?
— Как пескарь на крючке, — невесело пошутил Дмитрий.
Обоз тронулся.
Кухарев подсел к Дмитрию.
— Что, Митя, или нога болит?
— Душа болит... Едем и не знаем куда, не знаем зачем...
— Вон ты о чем, — грустно откликнулся Кухарев. — А тебе, Митя, и знать-то не обязательно, на то командиры есть, командиры знают. А если, к примеру, охоту поимел узнать, что да к чему, то я тебе так растолкую: от погибели уводит нас командир, от верной погибели. Здесь мы уж порядочно поднасолили немчуре, как могли — помогли Москве. Вот немцы-то со злости и задумали накинуться на партизан. Они ведь не дураки, пронюхали, где стоит наша база, окружили лес, вот-вот самолеты пустят, обстрел из пушек начнут, потом танки погонят... Я-то, Митя, сам по селам ходил, милостыньку собирал, давали хромому калеке... Все я видел, да и от хороших людей тоже сведения получил наш командир. Вот он и задумал ускользнуть из кольца. Правильно задумал? Правильно! Пусть фашист с пустым лесом воюет, а мы объявимся в другой стороне и опять начнем колотить их... Вот тебе и «пескарь на крючке». Ты, Митя, верь командиру.
Командиру Дмитрий верил, но было холодно, и на каждый толчок саней острой болью отзывалась незажившая рана...
Как на беду разошлась, разбушевалась жена Тихона Бычка Прасковья. Не нравилась ей «коммерческая деятельность» мужа, часто говорила она ему:
— Закрой ты к лешему свою лавку, проживем как-нибудь, пока наши придут, при наших опять работать пойдешь на старое место.
Тихон и сам с превеликой радостью прихлопнул бы свой магазин, но не давал этого делать Карташев, директор школы.
— Нельзя, Тихон, — убеждал он, — удобно мы с тобой устроились.
Устроились они и в самом деле удобно. Никому не могло прийти в голову, что преуспевающий торговец Тихон Бычок работает на партизан, что к нему в магазин заходят люди из леса и уносят хитроумные его изобретения, которые взрываются где надо. Тихон Бычок был вне подозрений, дружил с полицейским начальником, жил по соседству с заместителем начальника. Частенько к нему наведывались и Самоедский, и Бублик... Для дорогих гостей водилось у него винцо, изготовленное из самогонки деда Миная, и платы не требовал торговец, говорил, что когда-нибудь рассчитаются его высокие покупатели...
Стал присылать за покупками в магазин даже сам комендант обер-лейтенант Гейде. И вот тут сплоховал однажды Тихон Бычок. Ничего не сказав Карташеву, он решил «угостить» коменданта, который любил отправлять в Германию посылки для своей фрау. Как-то зашел в магазин комендантов денщик с уже готовым ящиком для посылки. Вместе с денщиком Тихон Бычок натолкал в ящик того, сего, этого и незаметно подсунул свое новое изобретение — мину замедленного действия, надеясь на то, что денщик принесет посылку обер-лейтенанту и поставит на стол. Если комендант пожелает убедиться, что он посылает своей фрау, мина взорвется, если же он оставит посылку в покое, она тоже ухнет, и так ухнет, что от коменданта останется только мокрое место.
Но не рассчитал изобретатель, а вернее сказать, подвел его комендантов денщик. Вместо того, чтобы мчаться на всех парусах к хозяину, денщик завернул к своему приятелю на гарнизонный узел связи и задержался маленько... Там и ухнула посылка... Вместо коменданта мокрое место осталось от денщика и его приятеля да вдобавок начался пожар на узле связи и все сгорело.
