— Понимаю, — сказал Стивенс и усмехнулся.
— Так что вы решили, сэр, насчет ноги? — не удержался от вопроса Прелл и тут же подумал, что еще совсем недавно — может, когда они плыли — известие о Медали конгресса стало бы самым волнующим событием в его жизни. Сейчас он не испытывал никакой радости.
Стивенс покачал головой, поднялся.
— Не знаю. Просто не знаю, что с вами делать.
— У меня сложилось впечатление, что подполковник Каррен настроен не так решительно, как подполковник Бейкер.
Взгляд начальника госпиталя сделался сердитым, недовольным.
— Это исключено. Он не заявлял о своем несогласии.
— Я ведь не его больной, может, поэтому. И потом, подполковник Бейкер выше его по должности.
— Это не играет роли, — твердо сказал Стивенс. — В серьезном деле — не играет.
— Может, играет роль. Как это у них называется — врачебная этика?
— Нет, никоим образом. — Полковник уже повернулся было, чтобы уйти, но остановился.
— Не знаю, заслуживаю ли я Почетной медали, сэр, — сказал ему в спину, воспользовавшись паузой, Прелл. — Скорее всего, нет. Но собственную ногу заслуживаю.
Полковник обернулся, посмотрел на него, потом, коротко кивнув, молча удалился.
Не прошло и часа, как к Преллу явился Джонни Стрейндж. Он обо всем узнал от Корелло.
Прелл был доволен разговором со Стивенсом. Но радоваться еще рано. Вряд ли ему удалось поколебать начальника госпиталя. Как это у юристов — посеять разумные сомнения. Этот обалдуй Бейкер назвал его «гарнизонным адвокатом». То и дело замолкая, чтобы передохнуть, Прелл в подробностях пересказал разговор Стрейнджу.
Стрейндж слушал Прелла и терзался виной. Он сматывается в этот дурацкий, никому не нужный отпуск, к жене и родственникам, которых почти не знает и не понимает. Четверо суток шляется по городу, торчит во вшивой гостинице за покером. А все это время парень мается тут, брошенный, стараясь отвоевать собственную ногу у этих цивильных подонков. В кои-то веки понадобился человеку, и нате — нету его.
Хорошо, что хоть полковник Стивенс — свойский мужик. Из кадровых, Уэст-Пойнт и все такое. Впрочем, по нынешним временам это мало что значит. И вообще, если из Уэст-Пойнта — обязательно уж и доверять? Одним можно, другим нет.
Стрейндж вовсе не считал, что доктора ошибаются. Выглядел Прелл ужасно. Глаза ввалились, кожа высохла, не голова, а черепушка какая-то. Форменный мертвяк. Эти задницы могли бы, по крайней мере, дать человеку умереть спокойно, раз он хочет.
И потом — что он, Стрейндж, может сделать? Кто он такой — кухонный штаб-сержант, из простых, бывший начстоловой. Разве полковники будут его слушать?
Стрейндж сказал об этом Преллу.
— Слышь, может, тебе пойти и поговорить с Карреном, — произнес Прелл. Его запавшие, в серо-лиловых обводьях глаза смотрели почти умоляюще. — Каррен, кажется, не так настаивает на ампутации, как те.
— Поговорить-то, конечно, можно, — отозвался Стрейндж с упавшим сердцем. — Но станет ли он меня слушать?
— Может, собрать ребят, составить что-нибудь вроде ходатайства? И чтоб все подписали.
— Ходатайство? В армии? — остолбенел Стрейндж.
— А что? Времена меняются. И какая это армия — здешние хирурги. Все с гражданки. Может, ходатайство произведет на них впечатление, — настаивал Прелл.
— Попробую. — Помолчав, Стрейндж продолжал: — Погоди, погоди… А ведь это идея!
— Ты о чем?
— Надо, чтобы к Каррену пошел Лэндерс.
— Почему именно Лэндерс?
— Ну как же! Образованный, в колледже был. Умеет по-ихнему разговаривать. Если он пойдет, это будет внушительнее.
— Здорово придумал! — Глаза у Прелла оживились: он цеплялся за малейшую возможность. — Сагитируй Лэндерса.
— Сейчас сделаем. Ну, будь!
Стрейндж не стал терять времени на пустые разговоры. Он нашел Лэндерса в зале отдыха, тот болтал с косенькой, выдававшей спортинвентарь. Похоже, что смущенную девицу спасала только конторка между нею и наседавшим Лэндерсом. В другое время Стрейндж всласть повеселился бы, глядя на них.
— Но почему именно я? — спросил Лэндерс, когда, отойдя в сторону, они присели на диван. — Я Каррена хуже тебя знаю.
Лэндерс никак не мог переключиться. Он раз двадцать пытался назначить Кэрол Файербоу свидание в городе, и вот только сейчас она, наконец, согласилась. Однако вместо ожидаемого подъема он вдруг снова впал в привычную хандру. Кэрол тут ни при чем, хотя она наставила столько условий, что согласие смахивало на отказ. Непонятно почему у него перед глазами опять возникла картина, так поразившая его, когда он сидел на холме: белые потеки от слез на измученных грязных лицах раненых товарищей. Их слезы и ее согласие — между ними нет и не может быть ничего общего, никогда. Плакали здоровые взрослые мужчины. И он тоже. Лэндерс тщетно старался отогнать тягостное видение. Что-то перестало существовать для него в тот день. Разве это объяснишь тем, кто не был там? Разве расскажешь ей об этом? И оттого в нем снова поднималась слепая ярость. Лэндерс хотел было уж отменить свидание, но тут подошел Стрейндж.
— Ну, ты образованный, в колледже был. Умеешь по-ихнему разговаривать.
— Я думал, ты на меня разозлился, — сказал Лэндерс.
— Разозлился? За что? — Стрейндж не мог понять, о чем он говорит.
— Помнишь, мы в коридоре встретились, ты едва кивнул. Прошел себе мимо, будто и знать не хочешь.
— А-а, ты об этом. — У Стрейнджа было такое чувство, словно он наткнулся в темноте на каменную стену, а за ней незнакомый пустырь, но у него не было ни времени, ни желания осматриваться. — Это я насчет Прелла задумался. Беспокоит он меня. Ну, так как? Сходишь к Каррену?
— Конечно, схожу. Ради наших из роты и не то можно сделать. А ради Прелла тем более.
Лэндерс уже слышал неприятную новость о Прелле, которую Корелло разнес по всему госпиталю. Он воспринял ее как нечто неизбежное, как еще одну потерю в ходе операций на проклятых островах. Ему и в голову не пришло, что Преллу можно чем-то помочь. Теперь его охватило пламя сумасшедшей преданности боевым товарищам, обжигавшее горло и сердце. Ради них он готов на что угодно, ради любого из них.
Вот они поймут, если им рассказать о раненых на холме. Сначала, может, и посмеются, но потом все равно поймут.
— Он к тебе, наверно, даже скорее прислушается, — сказал Лэндерс.
— Нет, ты все-таки попробуй. И скажи: все, кто есть из роты, готовы написать ходатайство, если нужно. Прелл так понял, что Каррен не железно за ампутацию, как те двое.
— Как думаешь, прямо сейчас идти?
— Иди сейчас. И не забудь про ходатайство.
Костыли у Лэндерса уже забрали, и он ходил, опираясь на вставленную в гипс шину и с тростью, хотя не привык еще без костылей и чувствовал себя очень неуверенно. Ему пришлось порядком попотеть, пока он, осторожно преодолевая всевозможные ступени и пандусы, сделанные для каталок и колясок, добрался из рекреационного здания до хирургического отделения. Когда он подошел, наконец, к кабинету Каррена, колени у него дрожали от напряжения.
К счастью, Каррен был у себя. Он сидел, склонившись над бумагами. Перед тем как войти, Лэндерс перевел дух и собрался с мыслями. Не забыть бы, что надо говорить вежливо и почтительно, хотя ему не до вежливости.
— Вы не могли бы уделить мне несколько минут, подполковник? Для неофициального разговора?
Каррен поднял голову, в глазах у него мелькнуло отчужденное выражение. Он кивнул.
— Пожалуйста. Заходите.
— Я насчет одного приятеля. Его фамилия Прелл.
— Ну и что?
— Нас тут семь человек из одной роты. Ну, и мне вроде поручили сказать за всех. Мы слышали, что у него могут ампутировать правую ногу.
Уставился, подумалось Лэндерсу, хочет, чтобы я стушевался. Или что-то еще? Краешком сознания Лэндерс подивился, откуда он набрался решимости вообще прийти сюда. Впрочем, яснее ясного. Ему достаточно было вспомнить раненых на холме. Никто здесь и знать не знает, каково им было там. И не хотят знать. Мы и сами-то не знали, подумал он.
— К несчастью, не исключено, — сказал, наконец, Каррен, — Очень даже не исключено.
— Понимаете, он был в нашем подразделении одним из лучших бойцов. Вы, очевидно, слышали о том, как он, уже раненный, вывел отделение. За это его представили к ордену. Если у него отнимут ногу, это доконает его. Вот ребята и велели мне спросить, не могли бы вы что-нибудь сделать?
— Любопытно узнать, что же я, по-вашему, могу сделать? — спросил Каррен. Лицо его было непроницаемо.
— Мы подумали, если дать ему шанс, может, он и выкарабкается.
— Шанс? Например? И вообще, не со мной вам надо говорить. Он не мой больной. — Каррен переложил на столе бумаги.
— Он еще думает, что вы не очень-то за ампутацию.
Каррен резко вскинул голову.
