А вот с хирургом Преллу не повезло. Его определили не к Каррену, которого все любили, а к другому главному хирургу, подполковнику Бейкеру. С него-то и начались неприятности и беды. Причем начались сразу же. Он понял это, как только немного пришел в себя и начал присматриваться к тому, что происходит вокруг. По отделению ползли какие-то шепотки, явно касающиеся его, но он никак не мог уловить, в чем же дело. Едва он поворачивал голову, чтобы прислушаться, как шепоток прекращался здесь и начинался в другом месте, за его спиной.
Подполковник Бейкер был высокий худощавый мужчина в возрасте, с седоватой шевелюрой и проницательными глазами на обрюзгшем, в морщинах лице, выдававшем раздражительный нрав. Говорили, что до войны он считался одним из двух-трех лучших в Америке хирургов — ортопедов. Горячность Бейкера объяснялась и горячим временем: ему было просто некогда валять дурака. Когда нужно собрать, сложить, срастить кости человека — тут не до сантиментов. Ему была близка линия майора Хогана, состоявшая в том, чтобы подлатать раненых и как можно скорее отправить их — кого по возможности в строй, кого домой, любым способом избавиться от них и освободить койки для вновь поступающих, количество которых будет неизбежно расти с каждой очередной военной операцией и наступлением, поскольку Соединенные Штаты расширяют театр военных действий. Бейкер, очевидно, на первом же консилиуме пришел к выводу, что единственный выход — отнять у Прелла правую ногу, которая никак не заживала, демобилизовать его и освободить место для другого.
Прелл находился в полуобморочном состоянии, когда проходил консилиум, и узнал об этом только во время второго консилиума, состоявшегося на девятый день его пребывания в госпитале. Тогда-то он и понял, о чем шептались в отделении. Правда, он и раньше догадывался. Он лежал и всматривался в Бейкера, Каррена и Хогана: хирурги говорили о его ноге так, словно решали шахматную задачу. К ним жадно прислушивались старшая сестра, врач-практикант и санитар.
— Я не дам согласия на ампутацию, — устало сказал Прелл, когда Бейкер изложил ему суть дела. Ему показалось, что он всю жизнь твердил эти слова.
— Мы можем оперировать и без вашего согласия, — заявил Бейкер. — Если мы сочтем это необходимым для спасения вашей жизни и вообще для вашего здоровья.
— Тогда я подам в суд на армию. И на правительство. Я выжму из них в порядке компенсации все, что только смогу. — Прелл говорил едва слышно. — А вам предъявлю обвинение в злоупотреблении служебным положением.
— Прямо-таки гарнизонный адвокат, — проворчал Бейкер.
— Так точно, сэр. Если речь идет о спасении собственной ноги. — Прелл внимательно слушал хирургов. Он понял, как это будет. Поскольку бедренная кость перебита посередине, они отнимут ногу почти у самого таза, оставив достаточно ткани, чтобы закрыть культю. От ужаса его пробрал озноб.
— Мне кажется, вы не понимаете всей серьезности положения, — сказал Бейкер.
— Прекрасно понимаю. Как-никак нога-то моя.
Бейкер гнул свое.
— У вас не заживает правая нога. Пока заражения крови нет. Мы пичкаем вас сульфаниламидами. Но сколько можно? Организм у вас и так серьезно ослаблен. Если разовьется общее заражение, я за вашу жизнь не ручаюсь. Вы понимаете, чем грозит ваш отказ?
Ворча что-то себе под нос, Хоган одобрительно кивал. Каррен молча смотрел в сторону. Врач, сестра и санитар затаили дыхание. Три пары глаз, точно насадки у пылесоса, впитывали каждое слово и каждый жест.
Прелл кивнул.
— Понимаю. И снова повторяю: нет. Лучше сдохнуть, чем остаться калекой.
Бейкер поднял брови и прищурился.
— Повторяю: мы можем оперировать и без вашего согласия, — сказал он резко. — Просто лишняя волокита. Я подаю рапорт, получаю разрешение, и все. — Он строго вперился в Прелла. — Отдаете ли вы себе отчет в том, что занимаете место в госпитале, понапрасну отнимаете время и энергию врачей. А они, возможно, нужны, чтобы спасти от смерти кого-нибудь еще!
— По правде говоря, сэр, чихать я хотел на кого-то еще!
Прелл начинал заводиться. Надо же — сказать такое человеку, у которого вот-вот оттяпают ногу. Он заметил, как неодобрительно дернулся Каррен.
Бейкер хлопнул ладонями по острым коленям и встал.
— Свое мнение я высказал. Боюсь, что мы будем вынуждены ампутировать вам ногу. — Он посмотрел на Каррена и Хогана. — Разумеется, если не будут возражать мои коллеги.
Уже поднявшийся Хоган нахмурился и энергично потряс головой: нет-нет! Каррен, продолжавший сидеть, тоже отрицательно мотнул головой, но едва заметно.
Прелл смотрел на них троих и слышал, как медленно, тяжело, тревожно стучит у него сердце, и в этом стуке были возбуждение и обреченность вместе. То же самое чувствуешь перед броском в атаку. И на какую-то долю секунды он заколебался и готов был сдаться. Он так долго и так упорно воевал, что дольше воевать было нечем. Но он переборол себя и только молча смотрел, как медленно поднялся со стула Каррен и все трое покинули палату. Хуже всего было сознавать, что ты совершенно беспомощен и целиком в их власти. Что еще он мог сделать? Закричать? Прелл старался взять себя в руки, но он был так измотан, так отупел от путешествия и от всего остального, что через несколько минут, все еще слыша, как тяжело бьется сердце, повернул голову к стене и закрыл глаза.
Черт, может, эти гады доктора правы?
Перед тем как уснуть, он подумал, что надо бы позвать Джонни Стрейнджа или кого еще из роты и рассказать им обо всем. Вдруг они что-нибудь придумают, вдруг… И, уж совсем засыпая, он вспомнил: Корелло говорил, что Стрейндж в отпуске, вот почему его не видно.
Так прошла неделя. Иногда заглядывал подполковник Бейкер, чаще — майор Хоган. Они, хмурясь, изучали лечебный листок и многозначительно качали головой. Правая нога была в том же состоянии, да и левая заживала медленно. Однажды Бейкер сообщил, что подал рапорт об ампутации. Его, как видно, это вообще мало трогало. Прелла подмывало матюгнуться или плюнуть ему в лицо, но у него не было ни сил, ни решимости.
Он хотел было заявить, что застрелится, если ему отнимут ногу, но передумал. Тогда они пришлют психиатра. Еще в госпитальную тюрьму запрячут.
Через неделю томительного ожидания — в тот самый день, когда из отпуска вернулся Стрейндж и пришел проведать приятеля, — Прелла навестил начальник госпиталя, полковник с орлом на погонах.
Чтобы начальник лично навестил больного — такого на памяти отделения еще не было. Его вообще все увидели в первый раз, в том числе старшая сестра и врач-практикант. Полковник Стивенс, питомец Уэст-Пойнта, оказался уравновешенным мужчиной в годах, с седой головой и правильными чертами лица. Когда Прелл увидел его, то понял, что глоткой такого не возьмешь, надо придумать что-то еще. Ходили слухи, что Стивенса ожидает повышение — звание бригадного генерала. Он просидел у постели Прелла целых полчаса, по-отечески беседуя с ним. Цель его прихода заключается в том, чтобы узнать, упорствует ли он в своем нежелании дать согласие на ампутацию. Прелл ответил, что не изменил решения. Это создает большие проблемы, сказал полковник, не только для госпиталя, но и для самого Прелла. Его состояние очень серьезно. Подполковник Бейкер подал рапорт, что жизнь Прелла в опасности и необходима ампутация. Два других хирурга пришли к такому же мнению. Это ставит администрацию госпиталя, то есть его, полковника Стивенса, перед трудным решением. Прелл снова заявил, что не желает остаться безногим, вернее, без одной ноги.
— И если б это в первый раз, сэр! — Когда нужно, Прелл был вовсе не прочь напустить на себя жалостный вид. — Когда я был на фронте, у меня хотели отнять обе ноги. Но я уговорил их — и, как видите, жив, и ноги целы. Заживут они, сэр, обязательно заживут!
— Да непохоже что-то.
— Нужно только время, сэр.
— Подполковник Бейкер думает иначе. — Стивенс выпрямился, тяжело вздохнул. — Вы ведь, кажется, из кадровых, еще до войны служили?
— Так точно, сэр. Заканчивал третий срок, когда началась война.
— Скажите, — неожиданно спросил Стивенс, — что бы вы себе избрали в жизни? Я имею в виду при нормальных обстоятельствах?
— Остался бы на сверхсрочной, — не задумываясь ответил Прелл. — Добил бы все тридцать.
— Вот как? — Стивенс задумчиво потер красивый подбородок. — Но сейчас для полного стажа достаточно двадцати лет.
— А я бы на все тридцать, — повторил Прелл. — Если бы, конечно, мне разрешили.
— К сожалению, в таком состоянии у вас на это мало шансов.
— Мало, сэр, я знаю. Но хочется помечтать.
— В вашем личном деле имеются материалы о представлении вас командиром дивизии к Почетной медали конгресса.
— В первый раз слышу, сэр. По мне, лучше ногу, чем орден.
— Понимаю, — сказал Стивенс и усмехнулся.
