Усмехнулся и Брумис.
— Я думаю, ни тебя, ни меня в свою веру не перетянет. А сам у нас на глазах будет.
— Почти как у Чебакова с попом выходит, — подковырнул Сергей.
— Я с ним водку пить не стану! — жестко сказал Брумис.
Дом заводчика Иннокентия Рудых можно было найти без долгих расспросов.
Двухэтажный, полукаменный, встроенный заподлицо с фасадом в несокрушимую ограду из толстых, потемневших от времени плах, — он выделялся среди прочих и величиной, и добротной основательностью постройки. Смотревшие на улицу окна нижнего этажа перекрыты решеткой из толстых железных прутьев, намертво заделанных концами в кирпичную кладку. Тяжелая двухстворчатая дверь перепоясана тремя навесами, замкнутыми на пудовые замки.
— Здесь, однако, не шибко ждут гостей, — сказал Набатов и, прищурясь, посмотрел на Брумиса.
— Мы не гости, а хозяева, — возразил Брумис, подошел к узкой калитке, врезанной в полотнище широких ворот, и постучал настойчиво и громко.
На первый стук никто не отозвался. Брумис постучал еще громче.
Послышались медленные шаркающие шаги, лязгнул засов, и калитка приоткрылась ладони на две — больше не дозволяла предосторожная цепь.
В щель можно было разглядеть половину заросшего сивым волосом старческого лица.
— Кого надо? — неприветливо спросил старик.
— Открывай, дед! — приказал Брумис.
— Кому открывать-то... пошто?... Хозяина нету. Пускать никого не велено.
— Открывай, пока добром просят! — прикрикнул Петруха.
— Обожди, — остановил его Брумис. — Я комиссар партизанского отряда, — сказал он старику. — Приказываю открыть!
Старик, видимо, раздумывал, как поступить...
Брумис начал уже терять терпение.
— Открой, дядя Хрисанф! — распорядилась какая-то женщина.
Голос, молодой и звонкий, прозвучал откуда-то сверху.
Когда калитка распахнулась, Брумис и стоявшие за ним Сергей, Петруха и Липатов увидели в раскрытом окне второго этажа девушку в светлых кудряшках.
Она тут же скрылась и через минуту выбежала на крыльцо.
— Проходите! — сказала она.
Но старик, словно стараясь исправить свою промашку, стоял у самой калитки, как бы загораживая дорогу, и угрюмо глядел на непрошеных гостей.
— Ты кто тут, дед? — спросил Сергей.
Старик перевел на него мутные глаза.
— Знамо кто, работник.
— Какой уж там работник, — сказала девушка с кудряшками, — так живет, из милости.
— Из милости... — проворчал старик, — ваша милость... — и, махнув рукой, удалился, сердито бормоча себе под нос.
— А вас как звать, дамочка или барышня, не знаю, кто будете? — спросил Липатов.
— Крестили Софией, — бойко ответила Сонечка и премило улыбнулась Брумису, точно определив, что он здесь самый главный.
— Нам нужен владелец этого дома, — сухо сказал Брумис, не обращая внимания на Сонечкины авансы.
— Папы нет дома.
— С Рубцовым, поди, пятки смазал! — заметил Петруха.
Сонечка вспыхнула.
— Вовсе нет! Он... в Иркутске... в клинике, у него тяжелая операция. И мама с ним. И вообще он в политику никогда не вмешивался.
— А вы, барышня?
Сонечка твердо выдержала насмешливый взгляд Сергея.
— А я вмешалась. Вчера и сегодня утром делала перевязку вашему командиру.
Сергей посмотрел на Петруху.
Тот утвердительно кивнул.
— Это действительно. Перевязывала.
Сонечка могла бы еще сказать этому недоверчивому и насмешливому блондину, что она собиралась следовать с отрядом и даже просила командира Вепрева взять ее с собой, но предпочла не упоминать об этом.
Пренебрежительный отказ Вепрева ее оскорбил. Точнее сказать, Вепрев, отказавшись от общества и услуг столь милой девушки и заботливой сиделки (вот уж Рубцов так не поступил бы!), настолько упал в глазах Сонечки, что она дала себе слово не только не сожалеть о нем, но решила просто вычеркнуть его из памяти.
Этот блондин — Сонечка, конечно, успела тщательно всех рассмотреть — определенно недурен собой и, наверное, окажется более культурным и внимательным.
— Следовательно, сейчас владелица этого дома вы? — уточнил Брумис.
Сонечка пожала плечиками.
— Если хотите, да.
— В таком случае предлагаю освободить дом. Он нам нужен.
— Пожалуйста, пожалуйста, — испуганно заторопилась Сонечка, — только, товарищ комиссар... — пухлые ее губки мелко задрожали, — куда же я... мне некуда деться... неужели я вам помешаю... Я училась на курсах сестер милосердия... и может быть...
— Пусть живет, — сказал Сергей, испугавшись, что сейчас она заплачет.
4
К вечеру следующего дня прибыли все делегированные на съезд представители отрядов и волостей. Последним приехал делегат от партизанского отряда Чебакова. Как и предполагал Сергей, делегатом этим был Васька Ершов.
Состав съезда оказался несколько разнородным.
Вечером, накануне открытия съезда, к Брумису пришел делегат Мухинской волости Красноштанов.
Брумис не сразу признал его. Красноштанов снял свою не по годам роскошную бороду, и резко обозначившийся подбородок придавал его строгому лицу твердое, даже жесткое выражение.
— Ты тут, как я понимаю, самый партейный, — сказал он Брумису. — Вот, значит, давай соображать. Со всеми делегатами познакомился?
— Познакомился, — ответил Брумис, не догадываясь еще, куда клонит мухинский делегат.
— Ну и как?
— Пока могу сказать одно, — осторожно ответил Брумис, — на словах все за советскую власть.
— А на деле?
— А на деле увидим.
— Вот то-то, что увидим, — с неудовольствием повторил Красноштанов. — Не поздно ли?
Видно было, что невозмутимость Брумиса ему не по душе.
— Не заходи сбоку, — сказал Брумис. — Говори прямо, что тебя тревожит?
— С Митрофаном Рудых разговаривал?
— Больше, чем с другими. Это местный товарищ.
— Не торопись товарищем признавать.
— Что ты меня, как охотник зверя, скрадываешь! — рассердился наконец Брумис. — Вот уж сибирская таежная привычка, вокруг да около! Известны тебе враждебные дела Митрофана Рудых — выкладывай прямо!
— Кабы известны были!
— В чем же дело?
— А в том, что волк — зверь и лиса — зверь. Так вот, Митрофан Рудых — это лиса. Любой след хвостом заметет. Он при всех властях хорош. При колчаковской власти председателем волостной управы был, а сейчас в волостном исполкоме членом состоит. И вот видишь, на краевой съезд попал.
Брумис задумался.
— А это ты точно проверил, насчет председателя управы?
— Надо мне проверять! — зло усмехнулся Красноштанов. — Он меня самолично материл и в холодную посадить грозился.
— За что?
— Недоволен был моим поведением.
— А точнее?
— За распространение вредных слухов. Каких? Про шиткинских партизан знакомым мужикам рассказывал.
— Так это скорее говорит в его пользу, — возразил Брумис. — Он мог не материться, а просто выдать тебя карателям.
— Я же тебе поясняю: не волк, а лиса. У нее из норы всегда два выхода.
— Возможно, ты и прав, — согласился Брумис. — Но у нас нет никаких оснований дать ему отвод. Те, кто доверил ему быть делегатом, прежде нас с тобой знали, что он бывший председатель управы.
— Я не про отвод. А к тому, что за ним строгий глаз нужен.
Брумис улыбнулся.
— И у тебя, и у меня даже по два глаза. А ты знаешь, — сказал он после короткого молчания, — меня, пожалуй, больше беспокоит чебаковский делегат.
— Это в папахе с красной лентой который?
Брумис кивнул.
— Нет! — Красноштанов пренебрежительно махнул рукой. — Гром от него может быть, а молонья не ударит. От кого если будет беспокойство — это от Митрофана. Все эти Рудыхи одного корня, буржуйского. Этому дому хозяин тоже Рудых. Это тебе известно?
— Известно. Такой дом и выбирал.
Красноштанов глянул на него с недоумением.
— Как же это понимать?
— Очень просто. Сила есть — бери быка за рога!
Первый, каменный этаж своего дома Иннокентий Рудых приспособил под лавку. Судя по не выветрившимся еще запахам, торговали здесь самыми разнообразными товарами, начиная от бакалеи и гастрономии и кончая шорными изделиями и колесной мазью. Остались только запахи — товары хозяин предусмотрительно вывез загодя.
— Об нас позаботился, — сказал Петруха Перфильев, — чтобы не таскать, не ломать хребтину.
Полки и прилавок выдрали и вынесли на задворки. В опустевшей просторной комнате поставили стол, застлали его кумачовой скатертью, занесли несколько длинных лавок.
Брумис от имени и по уполномочию Военно-революционных советов партизанских отрядов Бугрова и Вепрева объявил краевой съезд открытым.
Согласно решили избрать президиум в составе председателя, его товарища и двух секретарей.
