Туман начал рассеиваться и сквозь призрачно — белесую пелену облаков проступило солнце. Дождь смыл мартовский, тяжелый снег и примерзлая, оголенная земля хрустела под ногами. Она казалась затвердевшей и сплошь черной, только кое — где по низинам и вдоль заборов белели небольшие клочки льда и измороси. Поломанные стволы и ветви яблонь в помещичьем саду были еще в тени, а вот красно-кирпичный каркас дворца позади блестел в ярком свете, почти как новый. «Где его обитатели сейчас скитаются?» подумалось Берсеневу. «Наверное, их и в живых уже нет. Сегодняшняя жертва новой власти — крестьянство; за него мы сражаемся, а если проиграем, что потом? Крестьян уничтожат. Кого потом эта власть начнет грызть? Рабочих или саму себя? Или может пограничные государства? Ведь бесовская порода никогда не присмиреет; ее только сила может остановить.» Возле коновязи росла верба, ее серебряные, пушистые веточки мерцали во влажном воздухе. Приближалась Пасха. Берсенев отрезал несколько ветвей на память, понюхал, сунул их в седельную сумку и вскочил на Байсара, уставшего долго стоять в толпе других, малоинтересных ему лошадей. Они отправились в путь. Петухов на изморенной рыжей кобыле скакал медленной рысью рядом, почти бок о бок. Эта экзальтированная кляча так радовалась приходящей весне, что поминутно скалила зубы и вскидывала голову вверх. Фыркая, она так размахивала своим жестким хвостом перед мордой Байсара, что ему приходилось щуриться. Однако Байсар был немного философ и ценил свою сегодняшнюю компанию, хотя на недавней стоянке это существо велo себя просто отвратительно — раскачивалo забор, приставалo к другим лошадям и грызлo свои запущенные, неопрятные копыта. Конечно, эта костлявая лошаденка была не чета благовоспитанной красавице Мурочке, но все же это было лучше, чем ничего; теперь он не месил дорожную грязь в одиночестве. Временами они переговаривались низким, мягким ржаньем о своих сокровенных секретах, любезничали друг с другом и не скучали. Светило солнышко, всем было тепло, сытно и весело. По сторонам мелькали обыкновенные лесные пейзажи: звонкие и чистые сосновые рощи, таинственные овраги еще полные снега, невысокие, пологие холмы в отдалении и густые заросли кустарников на плоском речном берегу. Байсар был рад опять вернуться к хозяину. Знал ли он его имя? Вряд ли. Однако, Байсар мог узнать его голос из тысячи, различить его лицо в толпе чужаков и повинуясь знаку его руки, броситься ему на помощь. Это был настоящий хозяин, которого он помнил с момента появления на свет. Хозяин всегда заботился о его копытах, обильно и вкусно кормил, расчесывал его гриву, поил и обтирал его после долгой скачки. Он был не чета другим кратковременным хозяевам, никогда не дающим ему вволюшку порезвиться на лужайке сo своими четвероногими, хвостатыми приятелями и только грубо требующими работу. В негодовании он так сильно мотнул головой, что клацнуло железо. Вдруг Байсар услышал голос хозяина и встрепенулся. Xозяин что-то сказал другому двуногому, следующему на кобыле позади и ноги его слегка сдавили бока Байсара, повелевая ускорить аллюр. Байсар вздохнул и неохотно перешел на галоп, как ему было приказано. «Успеем ли до темноты?» прокричал сзади Федор. «Если поторопимся, то найдем твою хибарку засветло!» Берсенев, не поворачивая головы, гнал вперед. «Солнце сядет через три часа. Морозную ночь в лесу полном волков трудно пережить. Поспевай, Федюха!» Они помчались наметом. Через час — другой скачки по широкой, промерзшей песчаной тропе путешественники разглядели в версте перед собой обветшавшее деревянное строение, примостившееся между елей на склоне холма. Розовое вечернее небо еще было полно света, но солнце уже садилось за лесом, посылая миру свои прощальные лучи. Сумрак разливался по притихшей земле. Видя, что цель близка, они перешли на рысь, а потом на шаг, чтобы остудить лошадей. Вблизи строение оказалось маленьким, замшелым срубом с глухой, неповрежденной дверью, кирпичной трубой над крутой двускатной крышей и окном, собранным из пустых бутылок. Бутылки были разной формы, размеров и цвета — зеленые, белые и коричневые — и замазаны в промежутках потрескавшейся серой глиной. «Откуда их так много?» Берсенев начал считать стеклянные емкости. «Вино это было выпито погибшими путешественниками?» Федор не успел ответить. Леденящий душу волчий вой, от которого лошади запряли ушами, а путешественники схватились за оружие, разнесся в воздухе. «Оставлять их здесь нельзя. Они будут ночевать с нами,» глаза Берсенева скользнули по плотной стене леса, со всех сторон окружавшего их ночлег. Серые тени с горящими глазами мелькали между стволов, поджидая зазевавшихся путников. «Напои лошадей и отведи их в избу,» приказал Берсенев. «Я наберу дров.» После часа приготовлений они все вчетвером — в тесноте, да не в обиде — втиснулись в помещение. Здесь было совсем неплохо. В печке трещали березовые поленья, от горячего чая и свежесваренной пшенной каши у мужчин выступил пот на лбаx и даже лошади разомлели от жара и разлеглись на полу. Правда, вели они себя не очень хорошо — портили воздух и чихали — но животные есть животные, они в академиях не учились. Люди же, надежно подперев изнутри дверь, завалились на полатях, где крепко спали до утра. Едва стало светать они продолжили свой путь. Ночью выпал снег и дорогу угадывали под сугробами наощупь, тыкая длинными шестами. Тишина была оглушающая. Заповедный вековой лес обступал их, на обнаженных ветвях берез, осин и дубов переливались сосульки, иней сверкал на пушистых, нарядных елках, но мороз крепчал и щипал их лица, не позволяя снимать рукавицы. В упорных поисках прошел день, далеко они не ушли, но солнце стало клониться к закату. По расчетам Федора давно должны они были придти в Ольховку, но что — то не так складывалось. Берсенев подумал, что ночь под звездным небом, приютившись между стволами обмерзших деревьев, посередине этой однообразной, холодной и поблескивающей пелены могла бы стать для них фатальной, но укрытия нигде не было видно. Oни все глаза просмотрели в поисках пропавшей деревни, но кругом растилалась нетронутая, безупречная чистота снега, пересекаемая иногда цепочкой заячьих следов. Похоже, что Федор стал падать духом. Он ковылял впереди с поникшей головой и согнутой спиной, весь обмякший и удрученный, до боли в глазах всматриваясь в окружающее и ища приметы, и казалось, конца этому не будет. В правой руке его был кол, на который он опирался, левой рукой он вел за уздцы свою кобылу. Порыв холодного ветра, пронесшегося по верхам, осыпал их снежной пылью. Федор резко обернулся к Берсеневу. «Следы,» возбужденно прошептал он, указывая рукой в рваной варежке на отпечатки множества лошадиных копыт, пересекающих их путь. «Следы! В какую сторону пойдем, г-н полковник?» «Следуем за ними,» Берсенев снял винтовку с плеча и приготовил ее к бою; Федор повторил его движения. Ободренные, но предельно настороженные, они последовали за отрядом, вслушиваясь, всматриваясь, озираясь, и пытаясь предугадать еще не случившееся, пока скрытое от них минутами или часами. В белоснежном царстве деда мороза затасканная, засаленная и давно не стиранная одежда путешественников была заметна издалека. «Стой, кто идет!» услышали они злой мальчишеский голос, но никого не увидели. «Свои!» крикнул Федор не растерявшись. «Все мы тут свои,» пререкался часовой. «Говори пароль!» Федор и Берсенев переглянулись. «Отвечай, коли спрашивают!» За этим последовало угрожающее клацанье затвора. «Белая Россия!» ляпнул наобум Федор. «Врешь! Не наш ты! Ты красный или белый?! Говори контра! Ты у меня на мушке!» «Пароль — товарищ Карла Марла!» наугад крикнул Федор и нырнул под широкий дубовый ствол. Грянул выстрел, но никого не задел. «Тикать надо, это красные!» Федор бросился было к своей кобыле, но был окружен группой заросших до бровей воинственных и негодующих мужчин в овчинных полушубках и лохматых бараньих шапках. Их берданки и самопалы были нацелены на него. Находившийся неподалеку Берсенев был задержан подобным же образом. Пальцы мужиков были на спусковых крючках, их дремучие, неразвитые лица серьезны и угрожающи, они подступали ближе и ближе, готовые разорвать своих пленников на части. «Стой! Не замай! Здесь порешим или к енералу отведем?!» пробасил самый бородатый. За кучерявыми волосами трудно было разглядеть его лицо, однако сквозь густоту бровей, усищ и бороды лопатой проглядывали черные, полные гнева глаза. «Да, ведь это же Федюнька Петухов!» воскликнул один из повстанцев. «Чего же ты не признаешься? Мы тебя чуть не кокнули.» «А это ты, дядя Митяй?» оживился и заулыбался Федор. «Тебя не узнать. Вы тут в чащобе все в медведей обросли.» «Ничего, нам так теплее,» уверил его Митяй, такой же заросший как и все здоровенный мужик, отличимый от других только большой свежей заплатой на спине своего истертого полушубка. «А это кто будет?» Митяй кивнул в сторону Берсенева. «Это полковник ваш. Антонов прислал его вашим отрядом командовать,» объяснил с чувством облегчения Федор. «Про какого такого Карлу Марлу ты вспоминал?» обратился к нему тот самый до предела заросший повстанец, который недавно грозился казнить пленников на месте. Федор знал ответ. «Это самый главный большевик. Его картинки в городе на вокзале возле сортира висят. Волосатей его на свете никого нет. Oн там на углу таращится и рожей своей народ пугает. Ты, Панкрат, за него бы сошел, только по- басурмански не лопочешь.» Мужики переглянулись и засмеялись. «Леший с ним, с Марксом, а где Черепанов?» вмешался Берсенев. «Черепанов известно где — в Ольховке,» ответил словоохотливый Митяй. «Мы с ног сбились ее искать,» пожаловался Федор. «А вот она, Ольховка, недалече.» Митяй поманил их за собой в непролазную чащу. Следуя за ним и сойдя с дороги, по колено увязая в снегу, они поднырнули под мохнатые еловые лапы и через тридцать — сорок шагов оказались на опушке. Перед ними расстилалось обширное, версты две длиной прямоугольное поле. Межевые знаки и протаины, через которые проглядывал лоснящийся чернозем, покрывали его. На дальней стороне, вдоль кромки поля вытянулся ряд избушек. Из их печных труб дружно валил дым, столбами поднимаясь к низкому пасмурному небу. Большой табун лошадей сгрудился в леваде. Лужи и грязь блестели на насыщенной талой водой дороге, ведущей к жилью. Уменьшенные расстоянием множество человеческих фигур сновало между постройками. Они гоняли коней по кругу, строем маршировали по полю, крутились между домами. Со всех сторон, вековечная дубрава окружала деревню, как бы храня ее от недобрых глаз чужаков.
