Когда управились с нелегкими делами, стали уходить в глубь горного массива, зная, что оставаться вблизи нельзя. Противник может предпринять новые налеты, может сбросить десант из «коммандос». Сражаться с ними нечем, да и не входило это в планы командования.
Они уже ушли далеко от места боя, направляясь в сторону высоты 382, когда услышали приглушенные расстоянием взрывы. Американские самолеты бомбили давно опустевший Трон небожителей. Это была запоздалая месть за поражение на подступах к базе.
— Я удивляюсь, полковник, бесплодности вашей оригинальной деятельности.
Генерал Фрэнсис Райтсайд бросил испытующий взгляд на Юджина Смита и подождал, не ответит ли он на не очень любезное замечание. Но полковник молчал. Тогда генерал заговорил сам:
— Ваше ведомство, Юджин, частенько выдвигает, мягко говоря, донкихотские прожекты, хотя люди, создававшие его, имели в виду совершенно определенные дели. Еще виски?
— Благодарю, генерал. Я хотел бы послушать продолжение ваших мыслей, — сказал Юджин Смит, — не скажу, что подобное слышу впервые от вас. Однако мнение человека, которому придана моя группа, имеет важное значение. Помнится, в Вашингтоне в беседе с моим шефом вы горячо одобрили его идею. Почему же сейчас она вызывает у вас негативное отношение?
— Во-первых, Юджин, не забывай, что Вашингтон и Вьетнам лежат на разных полюсах. То, что видится в Вашингтоне розовым, здесь оказывается темным. Там легко рассуждать какому-нибудь интеллектуалу о войне за умы и сердца будто бы так горячо любимых нами далеких вьетнамцев. Психологические сети, которые мы раскидываем по вашингтонским рекомендациям, приносят не имеющие ценности морские водоросли. А где хорошая рыба? Я и вам хочу задать этот вопрос, полковник: где хорошая рыба?
— Не слишком ли торопите события, господин генерал? Ни один фрукт не падает с дерева, пока не созрел.
— Жизнь научила меня, Юджин, простому, но оттого не менее ценному опыту: если ты вкладываешь свои деньги в какое-то дело, то вправе рассчитывать на прибыль. А в переводе на наш военный язык, я хотел бы, чтобы на нас работали люди с умом, сознательно, а не только за доллары, преданные нашей идее и честные, конечно.
— Таких людей, генерал, надо искать да искать. И не просто искать, а убеждать, переубеждать, доказывать.
Генерал поднялся с низкого удобного кресла и прошелся по гостиной, так уютно обставленной хорошей мебелью. На стенах висели любимые картины генерала, привезенные из дома. В углу стоял, бросая широкий конус розового света, высокий торшер — фигура индейца, держащего в руке светильник. В широком шкафу-буфете за стеклами, армированными тонкой золотой проволокой, виднелись редкой красоты фарфоровые фигурки, перешедшие к генералу по наследству. Отодвинув стекло, генерал взял в руки фигурку пастушка и улыбнулся. Он привык окружать себя вещами, которые были ему дороги и приятны.
— Мы пришли сюда, Юджин, не на один день, — будто рассуждая сам с собой или оправдывая свое пристрастие к дорогому комфорту, начал генерал. — И пришли затем, чтобы победить. Вы, надеюсь, не придерживаетесь иного мнения?
— Нет, не придерживаюсь.
— Вот и прекрасно. Вы извините меня за то, что в начале беседы я назвал вашу оригинальную Деятельность, может быть, слишком резко — бесплодной. Но скажите, какими друзьями обзавелись вы здесь, на которых мы могли бы положиться? Есть такие? Ко мне иногда приходят люди, которых я выслушиваю только из вежливости. Они мне излагают самые фантастические прожекты, а я вижу, что сами-то они не отличают шляпу от ботинка. А вот совсем недавно был у меня командир охранного батальона, с такой трудно произносимой фамилией…
— Видимо, майор Тхао, — подсказал полковник.
— Верно. Как это вам удается помнить эти имена, не понимаю. Вот ваш майор, родственник или протеже какого-то большого сайгонского босса, изложил мне, если можно так сказать, свой критический взгляд на наше поведение.
— Чем же ему не нравится наше поведение? — спросил Смит. — И почему, если, конечно, не секрет, генерал Фрэнсис Райтсайд, командующий, может быть, самой мощной базой на вьетнамской земле, снисходит до беседы с никому не известным сайгонским офицером и даже терпеливо выслушивает его критику в адрес американских порядков?
Генерал улыбнулся, подлил виски в стаканы.
— Мне позвонили из Сайгона и порекомендовали принять майора и внимательно выслушать.
— Вон, оказывается, какая это птица, — растягивая слова, произнес полковник. — А я-то, не зная ничего, схватился с ним, дал понять, какое он ничтожество — грубое и необразованное.
— Вы меня удивляете, Юджин, — сказал генерал. — Почему же я не знал о вашем столкновении с майором?
— Видите ли, господин генерал, я считал и считаю, что не о всяком мелком недоразумении надо рассказывать вам. Без этого работы хватает на таком посту, как у вас.
— Это верно, Юджин. Но все-таки в чем дело?
— Это было несколько месяцев назад. Майор Тхао прибыл в пагоду, как ее здесь называют, мудрого Дьема и решил разместить в ней своих солдат, будто бы для охраны подступов к базе. Настоятель, с которым я перед этим познакомился, очень лояльно относящийся к Америке, обратился ко мне и попросил спасти пагоду от осквернения. Мне пришлось прибегнуть к резким выражениям и недвусмысленным намекам на то, что майор может схлопотать крупные неприятности.
— Но он действовал не на территории базы, а на подступах к ней.
— Осквернение пагоды, высокопочитаемой местным населением, с первых же дней вызвало бы негативное к нам отношение. Население и так ропщет, что база лишила многих земли и средств к существованию.
— Наше правительство выплатило сайгонской администрации огромную сумму для компенсации потерь. Все, кто понес ущерб, должны были получить щедрое вознаграждение. Зачем же тогда мы выделяли сотни тысяч долларов?
— Вы правы, господин генерал, мы выплатили сайгонской администрации крупные суммы для возмещения ущерба, но деньги эти так и остались в Сайгоне. Их, вероятно, поделили между собой несколько генералов.
— Не может быть! — возмутился генерал. — Я ничего не знал об этом, и я должен довести этот факт до сведения нашего командования!
— Это бесполезно. Те, кто делил между собой деньги, обзавелись томами фальшивых расписок.
— Но можно назначить расследование, опросить людей?
Полковник улыбнулся.
— Никто этим заниматься не будет. Нашим чиновникам достаточно расписок. Боюсь, что. майор Тхао как-то связан с этим грязным делом. Очень уж он рьяно повел атаку на настоятеля пагоды.
— А при чем тут настоятель? — удивился генерал.
— Настоятель посылал в Сайгон петицию протеста, под которой подписалось несколько сот человек.
Генерал молчал, сосредоточившись.
— Тут есть над чем подумать, Юджин. Теперь я должен доверительно сказать вам, что майор Тхао не так прост, как кажется на первый взгляд. Он написал кому-то из очень влиятельных людей в Сайгон рапорт, в котором изложил все происходящее здесь в чудовищном свете. Я не буду вам пересказывать весь рапорт, но вет, — генерал подошел к сейфу, стоящему в углу, открыл его и, покопавшись в бумагах, подошел к полковнику, — вот квинтэссенция рапорта — его последняя страница. Читайте. Перевод прислали мне из штаба.
Полковник взял тонкий листок бумаги с четко отпечатанным текстом и прочитал: «На основании изложенного можно сделать следующий вывод: 1. Обеспечению безопасности базы от нападения Вьетконга не придается достойного внимания. 2. Вокруг базы сосредоточено несколько тысяч человек местных жителей, чьи симпатии несомненно на стороне Вьетконга, о чем говорит петиция, посланная правительству настоятелем пагоды Пурпурных облаков. 3. Непозволительные контакты некоторых ответственных офицеров с местным населением под маской «психологической войны за умы и сердца людей» могут породить обстановку, способствующую проникновению на базу вражеских агентов и подрывных элементов, утечке ценной информации».
— Дело, как видите, не так просто, полковник, — сказал генерал, заметив, что Смит прочитал бумагу. — Камешек брошен в меня, а на вас, по-моему, сделан донос. А?
— Получается так, господин генерал, — задумчиво произнес полковник. — Но вы представляете нелепость: какая-то мразь подозревает американских офицеров в измене. Не знаю что, но что-то делать надо, господин генерал.
— Ты не торопись. Я уже говорил с этим майором. Все разложил ему по полочкам и сказал, кто, на какой жердочке должен сидеть и что делать. Я сказал, что не потерплю грязных намеков и найду способ отдать его под суд военного трибунала.
— И вы увидели в его глазах раскаяние и искреннее сожаление за содеянное?
Генерал задумался немного, потер рукой лоб, а потом, как бы с извинением, произнес:
