С наблюдательного пункта Курбатов зорко следил за противником. Комкор все время как бы проникал в его боевые порядки.
Фельдмаршал Модель разведывал укрепленные рубежи. Он искал лазейки.
В первой половине дня, отразив все атаки «тигров», «пантер» и «фердинандов», Курбатов сделал в блокноте пометку:
«Первый танковый эшелон противника надо рассматривать как сильную боевую разведку. В результате: перегруппировка, отдельные танковые группы меняют направление атак, нацеливаются на стыки и фланги наших боевых порядков».
Где-то так же, как и Курбатов, следил за действиями своих войск Модель. Гитлеровский генерал хитрил. Он начинал наступать на относительно широком фронте и ложными атаками скрывал направление главного удара.
Модель стремился использовать малейший тактический успех на любом участке фронта. Он немедленно вводил в прорыв крупные танковые силы и в то же время продолжал штурмовать рубеж обороны на избранном им решающем направлении.
Вражеская авиация расчищала дорогу танкам. То шестьдесят, то двести самолетов бомбили узкие полосы фронта.
Модель маневрировал войсками в быстром темпе. После пятой атаки на правом фланге гвардейского корпуса «тигры» вгрызлись в оборону.
Не отрывая взгляда от карты, Курбатов спросил но телефону комдива:
— Вы хорошо видите танки? Даже отлично! Ну что ж, надо отдать противнику лощинку, но с толком… Да,-да… Согласен. Пусть прорывается в этом направлении. Я сейчас же буду у вас.
Открытый автомобиль комкора летел со всей скоростью. Мелькали, словно посыпанные пеплом, кусты и деревья. На листьях, потерявших свое очертание, лежал плотный слой пыли, и казалось, его не смоют никакие дожди.
«Сколько здесь войск прошло… — Курбатов по старой кавалерийской привычке ловко закурил на ветру, углубился в мысли. — Еще рано делать какие-то выводы. Битва только началась, все решающее — впереди. Но есть одно важное явление: враг наносит удары не кулаком, а растопыренными пальцами. «Тигры» выходят к нашим позициям без пехоты. Рассеченные боевые порядки… Это то, что нам надо!»
В низине заискрилась извилистая речушка Снова. Глубокие круглые воронки отчетливо виднелись на зеленом лужке. На хуторе Дружковском горели избы. Дым, подобно туману, плавал над осокорями.
— Что делают, а? Вблизи переднего края пикировщики все выжигают. — Шофер быстрее повел машину. — Местность открытая, надо проскочить… Кажется, гудят?
— Это наши красавцы! — Комкор любовался отрядом серебристых «петляковых». — Летите, соколы, летите!
Воздух дрожал. По лужку проносились стремительные тени.
— В первом эшелоне — четыре девятки, — считая самолеты, повеселел шофер.
За первой эскадрой рокотала вторая, на горизонте вырисовывалась третья. У моста дежурные саперы, выскочив из блиндажа, бросали вверх пилотки и кричали:
— Это вам, фашисты, не сорок первый!
Автомобиль комкора набрал скорость. Он как бы стремился догнать ускользающие тени самолетов.
С возвышенности открылось поле боя. Над ним все выше и выше поднимались летучие полосы пыли и дыма. Чернело солнце. Плавали темно-коричневые облака. Горели Бутырки, Александровка, Широкое Болото, Первые Поныри. Справа, слева сверкали пожары. Серия красных ракет сменяла зеленую. Вспыхивал огонь батарей. Змеились молнии разрывов. «Играли» дивизионы «катюш». От раскаленных стрел гвардейских минометов в небе струились волнистые бело-серые дымки. Пикировщики, казалось, сбрасывали на землю ковши с расплавленным металлом.
Шофер моментально свернул в густые хлеба. Над открытым автомобилем со свистом пролетали снаряды — «болванки» — и на какую-то долю секунды оставляли в воздухе странный шорох.
Шофер укрыл машину в лощинке. Высланный навстречу офицер связи повел комкора на НП. Рвались мины. Курбатов шел, не кланяясь осколкам. Но когда противник бризантными гранатами принялся прочесывать сад, пришлось прижаться к дереву.
Бризантные гранаты рвались над верхушками старых груш. В саду разразилась железная гроза. Осколки рассекали на толстых стволах кору. Зеленые плоды, листья и ветки сыпались на землю. Дымился опустошенный сад. Комкор и его проводник с трудом добрались до НП.
— Чем порадуете, какие у вас новости, комдив? — спустившись в блиндаж, спросил Курбатов.
— Разрешите доложить обстановку?
— Главное. Линия обороны?
— Она не прорвана, но получила серьезную вмятину…
— Противник почти преодолел первый рубеж обороны. Не за горами второй, — напомнил Курбатов.
— Я прошу вас, товарищ комкор, обратить внимание на плотность вражеской группировки. Взятые в плен офицеры показали: помимо авиации, на каждом километре фронта на главном направлении действуют: четыре тысячи пятьсот солдат, восемьдесят орудий, тридцать четыре миномета, тридцать, а то и сорок танков.
— Я предвижу сто и сто пятьдесят танков. Надо действовать с величайшей решительностью и чаще переходить в контратаки.
— Я враг пассивности и ожидания.
— Вы не дремали, но последняя контратака не удалась… Вы, полковник, нанесли удар в острие клина, в самое сильное место. Разве так бьют? Защищаясь, мы тоже должны искусно маневрировать, разведывать, находить уязвимые фланги. Непреодолимость нашей обороны — это упорное удержание укрепленных рубежей, уничтожающий огонь и контратаки… Смелые, но умелые!
— Враг коварный, ему удалось перехитрить.
— Долг платежом красен! — И чтоб удобнее вести наблюдение, комкор сел на футляр от стереотрубы.
На перекрестке дорог закрутилась пыль. Ее взметнул неразорвавшийся снаряд. В хлебах виднелись черные полоски. В лощине — грязный ручей, смоленые, как лодки, берега, кривые, горелые пни. Сама природа протестует против войны… Курбатов перевел взгляд на рощу Фигурную — зеленую и нарядную, но уже кое-где на опушках общипанную артиллерийским обстрелом. Сгорел высокий кустарник, и Павел Филиппович едва узнал верхушку горки Острая.
Комкор всматривался в линию обороны. Местность казалась пустынной. И только за перекрестком двигался желто-зеленый сверкающий огнем танковый клин. Бронетранспортеры подвозили пехоту. Впереди тяжелых танков шла бронемашина, за ней пылил отряд мотоциклистов.
Еще ранней весной, когда создавалась линия обороны и Павел Филиппович выезжал на рекогносцировку местности, он задумал в этом районе, в случае прорыва, завлечь танки противника в огневые мешки.
Опыт войны подсказывал ему: где б ни наступали гитлеровцы, они всегда придерживались дорог. Сильно пересеченная, заминированная местность исключала неожиданный маневр. «Тигры» и «фердинанды» вынуждены были наступать там, где их ждали гвардейцы.
Павел Филиппович был уверен: огневой мешок — гибель для танков и самоходок. Но как будут действовать артиллеристы? Хватит ли выдержки, мужества у орудийных расчетов пропустить в тыл стальные громадины с автоматчиками на броне?
Заградительный огонь батарей с закрытых позиций остановил неприятельскою пехоту. Танки замедлили движение. Пехотинцы подтянулись. Но отряд мотоциклистов рассеялся. Бронемашина сползла в кювет и дымилась. Тяжелые танки с десантами автоматчиков вышли вперед.
— Ага, вот где «карман»! — Курбатов заметил у самой дороги храбрецов, они быстро выкатили из укрытия орудие. — Заигрывающие! Давай заигрывай, заманивай в «мешок»! По головному бронебойным! — Снаряд попал в гусеницу. «Тигр» завертелся на месте. Комкор поправил пенсне. В это мгновенье второй снаряд поджег светло-желтый танк.
Орудие моментально исчезло в замаскированном «кармане». Гитлеровские танкисты не успели засечь его. Они заметили ложный артиллерийский окоп и туда направили огонь.
— Вы случайно не знаете, кто командир заигрывающего орудия? — продолжая наблюдать, спросил Курбатов.
— Я справлюсь… — Полковник снял трубку. — «Луну»! «Луна»? Кто командует заигрывающим? Ефрейтор Бобров, бывший наводчик… Знаю… В расчете все коммунисты… Вызвались заманить врага.
— Бобров? — вспоминал вслух комкор. — Это не тот ли, о котором писала газета?
— Да, это он и по-прежнему совершает «переворот» немецкой технике. «Тигр» горит!
Гвардейцы снова выкатили орудие. За проселочной дорогой показалось второе.
«Тигры» продолжали обстреливать ложную позицию. Вспыхнул еще один светло-желтый танк. Ползущие на флангах зелено-коричневые «фердинанды» обнаружили настоящие позиции артиллеристов и ударили прямой наводкой.
Упал ящичный, обеими руками схватился за грудь подносчик снарядов. Приблизились «тигры». Близко подползли «фердинанды». Гвардейцы вели огонь. Задымилось еще два танка. За проселочной дорогой «тигры» раздавили орудие, под гусеницами погиб его расчет, но гвардейцы Боброва держались.
Снаряд разбил колесо. Курбатов видел, как резко наклонилось орудие. «Ящик подставьте, ящик! Эх, не сообразят…» Но кто-то из артиллеристов догадался и заменил снарядным ящиком колесо. Выровнялось орудие, открыло огонь. Черное облачко окутало башню «тигра». Но с правого фланга уже зашел «фердинанд». «Не успеют повернуть орудие, поздно…» — Курбатов хмурил брови. В душе он тяжело переживал эту неравную борьбу. Сильные духом люди сознательно пошли на верную смерть ради победы и жизни других. И куда-то в Туркмению, на Урал, на Алтай принесут треугольники писем горе, и не одна там заплачет мать. Его тревожила и другая мысль. Не откроет ли какой-нибудь слабонервный расчет огонь раньше срока? Но артиллеристы молчали. Они подчинялись железной дисциплине.
